Три кило веселья - Гусев Валерий Борисович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая

Когда катер мчится, не меняя курса, по строгой прямой, он становится легкой мишенью. А менять курс, вилять в стороны нельзя – иначе не пошлешь торпеду точно в цель.

Напряженный, смертельно опасный момент боя.

Катер, как стрела из лука, летит вперед. Все ближе цель. Уже видны полоски ржавчины на бортах транспорта, уже различаются панически суетящиеся фигурки матросов на палубе.

Вокруг катера густым лесом стоят разрывы снарядов, справа и слева круто ударяют в борта поднятые взрывами волны. Палубу прошивает пулеметная строчка с самолета. Кто-то из экипажа ахает и падает, заливая палубу кровью. Кто-то бросается ему на помощь.

А катер все летит и летит как смертоносная стрела.

«Пора – не пора», – закусив губу, решает на мостике капитан.

Раньше свернешь – торпеда может не достичь цели, позже – сам пораженной целью станешь. А это не только катер – красивый и быстроходный, – это еще и люди – двенадцать молодых веселых моряков.

«Пора!»

– Первая – пошла! – звенит команда.

Катер вздрагивает и чуть кренится. Тяжелая сигара, начиненная взрывчаткой, грузно плюхается за борт, вздымает тучу брызг и мчится на врага, оставляя за собой ровный, в ниточку, барашковый след.

– Вторая – пошла! – сквозь зубы дает команду капитан. Снова вздрагивает катер.

– Пошли, родимые! – машет им вслед каской боцман Ваня.

Катер круто ложится на борт, делает вираж и удирает в сторону от разрывов. Сбавляет ход. Весь экипаж не отрывает глаз от каравана.

Еще гремят взрывы, проносятся низко над морем истребители, волнуется вздыбленная и опавшая вода. Но все замерло в страшном ожидании.

И вдруг огромный стальной ржавый корабль будто подпрыгивает серединой корпуса. У его борта встает толстый ствол воды. Корпус ломается, как деревянный, и его обломки устремляются вверх. А нос и корма оседают, становятся почти вертикально и круто уходят в воду.

Вспучивается зеленая поверхность, выбрасываются на нее обломки, все кипит, перемешивается. Пляшут рваные волны над местом гибели корабля. Крики, глухие взрывы, лопающиеся на воде громадные пузыри.

С ближайших кораблей спускают шлюпки. Взлетают ракеты. Ревут сирены.

Задание выполнено.

В одном таком бою катер был подбит тяжелым снарядом с эсминца. Он разлетелся, как спичечный коробок.

Егорка пришел в себя в шлюпке. Она лениво качалась среди необозримого моря. Сверху яростно светило солнце. Вокруг сверкала морская вода. В шлюпке стонали раненые моряки. Боцман Ваня, моторист Уткин и радист Лебедев. Под решетчатыми сланями шлюпки плескалась красная от крови вода.

Егорка приподнялся, оглядел горизонт – он был ровен и пуст.

Боцман пошевелился, открыл глаза и сказал с трудом, прерываясь:

– Если ты... Егорка, шины... мне на... ногу... наложишь, то я помогу тебе перевязать... ребят.

Егорка сноровисто отодрал рейку от сланей, переломил ее пополам и, по указаниям боцмана, наложил рейки ему на ногу, примотал их толстым шнуром.

Боцман разжал зубы, вздохнул и сказал прерывисто:

– А теперь вот что... Слушай, сынок, мою команду».

На этом адмирал прервал чтение и пообещал довершить его при следующей встрече.

Зал загудел разочарованно. Но тут Ленка Понизовская из шестой квартиры завопила на весь зал:

– Стулья по стенкам! Танцы! – И, вскочив на сцену, подбежала к нашему адмиралу: – Разрешите пригласить вас на тур вальса. – И призналась, улыбаясь во весь рот: – Я еще никогда не танцевала с адмиралом.

Адмирал встал, выпрямился во весь свой невеликий рост, сделал красивый поклон седой головой и ответил:

– Позвольте вам, барышня, отказать, – приблизился к ее розовому ушку и что-то туда шепнул.

Ленка ахнула, расстроилась и извинилась. И, как я заметил, больше за весь вечер ни с кем не танцевала. Отказывала всем. Хотя это было ей не просто – первой красавице нашей школы.

– Что он тебе сказал? – подошел я к Ленке.

– Не твое дело. – И с женской логикой добавила: – У него нога до сих пор ранена. Там в ней осколок застрял.

Вот почему наш адмирал подскакивает при ходьбе. Как петушок.

Курочкина окружили ребята, помогли ему сойти со сцены, засыпали вопросами – и он как-то незаметно исчез.

Я разыскал Лешку и сказал ему, что нужно найти нашего раненого адмирала, потому что пора вести его домой.

– Его уже увели, – хмуро сказал Лешка. – На машине.

– Кто?

– Шаштарычи. Они вокруг повертелись. Всякие слова ему наговорили и предложили отвезти домой.

– А ты что? – рявкнул я.

– А я что? Они мне один раз в лоб дали – и все.

– Кто?

– Кот Базилио.

– Ну я ему!..

– Уже не надо, Дим, – спокойно ответил Алешка. – Его уже унесли. В медпункт.

– А... как? – Я растерялся.

– Папа научил. Носком ботинка в коленку.

А я все еще считаю его маленьким и беззащитным.

Мы спустились в вестибюль, вышли во двор. Было сыро и темно. Только гимназия светилась. Там всякие фитнесы шли.

И вдруг на нас надвинулась громоздкая фигура. И грубо спросила:

– Где Каштанов? – Это был Степик.

– Повез адмирала домой.

– Один?

– Со всей компанией.

– Томас с ними?

– Он за рулем был.

– Быстро в машину! – скомандовал Степик.

Мы не стали спорить. В машину так в машину.

Он резко взял с места и через несколько мгновений затормозил у дома адмирала. Возле подъезда стояла машина Томаса. Зеленая «девятка».

Степик вырвал из кармана мобильник, набрал номер и чужим спокойным голосом сказал:

– Абонент 433-77-14? Господин Курочкин? Проверка телефонной сети. Сколько у вас жильцов? Очень хорошо. Не кладите трубку. Кто, кроме вас, еще находится в квартире? Отлично. Все в порядке! Извините, благодарим!

Степик сунул мобильник в карман и уставился на подъезд. И почти сразу из подъезда вышли Шаштарыч и Томас. Они о чем-то говорили. Томас – напористо. Шаштарыч – неуверенно.

Подошли к машине. Томас закурил и сказал довольно громко:

– За все хорошее надо платить. За очень хорошее – вдвое. Понял, шкет?

И он нырнул в машину. И рванул с места. Шаштарыч посмотрел ему вслед и поддал ногой пустую банку из-под «Колы».

Степик, ни слова не говоря, тронул машину, довез нас до дома и попрощался. И молча уехал.

Вот так вот. Небо еще ясное, но тучи уже где-то сгущаются.

Я не люблю, когда впереди что-то неясное. Когда встает конкретная проблема, тут все просто: или решаешь ее в два счета, или ну ее на фиг. Сама решится.

Но когда проблема не ясна, когда не только не знаешь, что делать, но и не уверен, а нужно ли что-нибудь делать вообще, – тут выход один: укрыться с головой одеялом и постараться обо всем забыть.

Но не забывалось. Мне все думалось о нашем адмирале. С одной стороны – отважный герой, смело сражавшийся со страшным врагом, а с другой – слабый, доверчивый, хроменький старичок. Да еще с седым хохолком на макушке. Такого может обидеть всякий. И болонка в подъезде, и продавец в магазине.

Но почему меня это тревожит? К каждому старичку охрану не приставишь. Каждому малышу слезы не вытрешь. Да и надо ли?

Надо совсем по-другому. Надо, чтобы старичок никого не боялся, а малыша чтобы никто не обижал.

И никакая милиция тут не поможет. Милиция у каждого внутри должна быть – она вовремя и остановит. Эта милиция, подумал я, совесть называется.

В школе мне вдруг стало скучно. Раньше я очень любил учиться – все время узнаешь что-нибудь новенькое. А теперь мне стало казаться, что все это новенькое – оно такое маленькое по сравнению с тем, что нам мешает нормально жить и чувствовать не только себя, но и всех – человеками.

Главное, мне думалось, не образование в голове, а образование в сердце.

Я даже как-то с нашей классной об этом решился поговорить. А она: «Чтобы решать сердцем, Дима, надо сначала думать головой. А для этого нужны знания».

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая