Смятение сердца - Фетцер Эми - Страница 67

• Предыдущая
• 67/116
• Следующая

Она не знала, что Хантер тоже испытал облегчение — от того, что его не собирались наказывать молчанием.

— Ты в приличном виде?

Сэйбл оглядела себя с ног до головы. Можно ли назвать «приличным видом» мужскую рубашку сверху и одеяло вокруг бедер? Невольно она бросила взгляд на разворошенную постель и всем сердцем пожелала, чтобы Хантер ничего не помнил о том, что случилось ночью. Однако, когда она промямлила что-то невнятное и он вошел, она сразу поняла по выражению его лица, что он прекрасно все помнит. Она отвернулась с острым чувством стыда. Она, должно быть, порочна до мозга костей, потому что не отказалась бы повторить все, что было между ними, прямо сейчас.

А Хантер в это время думал о том, что, конечно же, противен Сэйбл, раз она не хочет даже смотреть на него.

Дверь за ним захлопнулась со стуком. Оба подпрыгнули.

— Здесь одежда, — сказал он коротко, бросая на кровать принесенный сверток.

Сэйбл повернулась. Сверток был объемистый. Он лежал среди сбившихся простыней, где они ночью занимались… занимались… Она не знала, как это назвать. Пальцы Хантера были тогда пальцами пианиста, а ее тело казалось прекрасным инструментом, который он заставлял звучать на все более высокой ноте. Вот только эта нота осталась звенеть с какой-то печальной незавершенностью. Пусть. Это было все равно что умирать бесконечной сладкой смертью.

Сэйбл попробовала стереть воспоминание, которое считала непристойным, но оно не исчезало, как и печать прикосновений Хантера на теле. Тот прошел к окну и так же, как недавно она, выглянул на улицу, отодвинув край занавески.

— У нас не очень много времени, — сказал он, подождал, пока она заглянет в щелку поверх его плеча, и ткнул пальцем в сторону бараков. — Как только Мейтланд покончит с текущими делами, дойдет очередь до нас. Не удивлюсь, если он воспользуется методами испанской инквизиции.

Он круто повернулся. Сэйбл поспешно отступила за пределы его досягаемости.

— Солдаты вокруг так и кишат, — заметила она, нервно теребя край одеяла. — Как же мы выберемся из форта? Если комендант уже подозревает истину, он, конечно, не даст нам подобраться к воротам! Меня дрожь пробирает, когда подумаю, что будет с Маленьким Ястребом, если нас…

— Прекрати! — прикрикнул Хантер, которому больше всего хотелось обнять ее и утешить. — У нас нет времени на истерику. Укрывая тебя, я совершаю предательство, так что избавь меня от обмороков, нервных припадков и тому подобного идиотизма!

— Никто не собирается падать в обморок, мистер Мак-Кракен, но вы же не станете отрицать, что мы находимся под угрозой ареста?

— Не стану, — буркнул тот.

Сэйбл помолчала, обдумывая положение. С той самой минуты, как Мейтланд утвердится в своих подозрениях, никто не посмеет тронуть ее даже пальцем. Другое дело — Хантер.

— Наверное, вам лучше выйти из игры, мистер Мак-Кракен, — наконец сказала она с решительностью, которой не чувствовала. — Будет несправедливо, если вы пострадаете по моей вине.

— Ты уж прости, Фиалковые Глаза, но мы с тобой повязаны одной веревочкой.

Громадное облегчение быстро затопило в ней чувство вины. Это не укрылось от острых глаз Хантера. Он понял, что ему только потому и было предложено дать задний ход, что Сэйбл рассчитывала на то, что он никуда не денется. Он усмехнулся краешком губ, не вполне понимая, что чувствует по этому поводу.

Женщины — странные создания, подумал он, взяв длинную прядь цвета красного дерева с плеча Сэйбл и задумчиво перебирая ее пальцами.

Сэйбл настороженно встретила его взгляд. Что это было, ласка? Или Хантер давал ей понять, что придется платить за лояльность? Но в глазах цвета темного серебра ничего нельзя было прочитать, словно там залегла тень. Она спросила себя, насколько важную роль она играет в жизни Хантера, в его мыслях и чувствах, но и сама не могла бы сказать, как много он значит для нее.

Если бы только можно было поговорить с ним откровенно, узнать, что означает чувство неудовлетворенности, мучавшее ее вчера ночью, знает ли он что-нибудь об этом, и если знает, то почему оставил ее в таком состоянии! Он обещал, что она увидит звезды, но они лишь сверкнули мимолетно и исчезли. Она хотела говорить обо всем, в том числе о том, кем была на самом деле. Утаивать правду дальше было неуместно и опасно. Но времени почти не оставалось, да и отчужденное выражение глаз Хантера не располагало к задушевной беседе.

— Я подожду за дверью, — вдруг сказал он и быстро пошел к выходу. Однако не вышел сразу, а помялся, не поворачиваясь, и это заставило Сэйбл заранее почувствовать себя неловко. — Ты… э-э… видишь ли… дело в том, что… насчет прошлой ночи. Мне очень жаль, что ты оказалась… э-э… участником.

Он заставил себя встретиться с ней взглядом, ожидая всего самого худшего от этой попытки затронуть щекотливую тему. Он не подозревал, какую огромную жалость разбудил тогда в сердце Сэйбл, сколько сочувствия породил своими нечеловеческими криками.

Самолюбивый, гордый человек, время от времени становящийся игрушкой призраков.

— Вы не сделали ничего ужасного, мистер Мак-Кракен, — ответила она с самым непринужденным видом, на какой была способна. — Человек, который видит кошмар, не отвечает за свои поступки.

Хантер едва сумел скрыть удивление. Он прощен? Что же, вот так, без оговорок?

— Не все так просто, Сэйбл… — начал он, смущенно откашлявшись.

— Я смогу лучше вас понять, если узнаю, в чем причина ваших кошмаров. Может быть, когда-нибудь вы расскажете мне и…

— Никогда.

Хантер произнес это единственное слово ровным, пустым голосом и снова повернулся к двери. Он живет с чувством вины, которое ему не по плечу, подумала Сэйбл и поспешила сделать еще одну попытку.

— Хантер!

Тот замер и зажмурился, словно это могло помочь уловить слабое эхо слова, только что слетевшего с ее губ. Ему хотелось снова и снова слышать, как она обращается к нему по имени.

Он повернулся. Сэйбл стояла совсем рядом, и, хотя он понимал, что у них нет времени даже на извинения (не говоря уже о воспоминаниях), он позволил себе оживить в памяти то, что случилось ночью. Горячее, возбужденное женское тело в его руках. Запах ее желания, чем-то похожий на запах свежей пихтовой хвои. Влажный шелк ее кожи и то местечко, где она особенно нежна, где находится средоточие ее женской сущности. Но главное, он вспомнил ее самозабвенный возглас — знак того, что она узнала рай в его объятиях. Как же жить дальше с сознанием всего этого? Да он попросту сойдет с ума от неудовлетворенных желаний!

Но в следующее мгновение Хантеру бросилось в глаза смущение на лице Сэйбл, и радостное волнение разом умерло в нем.

— Не говори ничего, — сказал он чужим, скрипучим голосом, заметив, что она собирается продолжить уговоры. — Если ты хочешь, чтобы мне стало легче, просто оставь все, как есть. Ты не можешь привести доводов, которые извинили бы мое поведение.

— И все-таки я считаю, что не стоит так винить себя.

— Стоит или не стоит, я виноват и буду помнить об этом, как помнил до сих пор.

— Виноваты не только вы. Я позволила вовлечь меня в… в происходящее, — храбро возразила Сэйбл.

— У тебя не было выбора.

— Выбор есть всегда, мистер Мак-Кракен.

— Разве? — Хантер горько усмехнулся. — Например, я не могу справиться со своими кошмарами, несмотря на то, что только об этом и мечтаю. Кто знает, что может случиться со мной в очередной раз? Вдруг я впаду в неистовство, в буйство? Ты должна держаться подальше от меня в такие моменты. Я мог даже взять тебя силой…

— Но вы этого не сделали, — мягко перебила Сэйбл. — Человек несовершенен, мистер Мак-Кракен. Вы не владели собой и нуждались в том, чтобы кто-нибудь отвлек вас, вытащил из кошмара. Я просто оказалась под рукой.

— Ты ведь и сама знаешь, что это не так, — буркнул Хантер (Господи, он готов был закричать в ответ на эту проповедь милосердия!). — Я хотел именно тебя вчера ночью, как хотел много дней подряд — и не только физически. Я знаю, что это невозможно, никогда. Даже если ты станешь свободной. И давай на этом закончим, пока разговор не зашел слишком далеко.

• Предыдущая
• 67/116
• Следующая