Смятение сердца - Фетцер Эми - Страница 1

• 1/116
• Следующая

Теннесси, 1863 год

В тылу конфедератов

При первом же едва слышном шорохе Хантер Мак-Кракен резко вскинул голову.

Инстинктивно нащупывая револьвер, он обшарил прищуренными глазами густой кустарник. В просвете мелькнул ненавистный серый цвет, звук подков внезапно заполнил тишину — настоящий барабанный бой, предвестник смерти, — потревоженные ветки качнулись с оглушительным шелестом. До предела натянутые нервы сдали, и Хантер метнулся в подлесок. Он бежал, напрягая силы, втягивая сырой воздух со свистящим натужным звуком, углубляясь в заросли и едва заботясь о направлении. Его жизнь зависела сейчас от его выносливости и быстроты.

Несмотря на немалую скорость бега, ноги в мягких кожаных сапогах касались земли неслышно, словно скользили сквозь травы и кустарник, каждый раз чудом избегая столкновения с поваленными стволами, перемахивая через валуны и бурелом. Время от времени случайная ветка с силой хлестала по лицу или горлу, оставляя царапины, мгновенно начинавшие кровоточить и вздуваться, розовыми валиками выделяясь на влажной горячей коже. По вискам одна за другой катились капли пота, между лопатками, казалось, струился целый поток. Но все это были мелочи, которые можно и не замечать. Двигаться, двигаться — вот что сейчас важнее всего.

Когда Хантер наконец позволил себе отдышаться, привалившись к дереву, сумерки уже по-хозяйски расположились в чащобе. Жара и не думала спадать, влага пропитала все вокруг, липла к коже, насквозь промокшие от пота кожаные штаны напоминали нагретую промасленную ветошь, внутри которой тело буквально варилось в собственном соку. Хантер старался не обращать внимания на целый букет неприятных ощущений: в конце концов его одежда служила наилучшей маскировкой, сливаясь с окружающим в надвигающемся сумраке. Измученный и голодный, он с жадностью впился зубами в кусок вяленого мяса, проглотил его полупрожеванным, запив из фляжки затхлой, до отвращения теплой водой, которую никак не удавалось заменить свежей. Спать хотелось отчаянно, но цель, к которой он стремился, была еще слишком далека — не менее пяти дней хорошего хода. И это в том случае, если судьба не припасла никаких неприятных сюрпризов.

Отерев рот тыльной стороной ладони, Хантер закрепил почти пустую фляжку на поясе, посмотрел вниз и пошевелил пальцами ног, которые торчали сквозь протертую насквозь кожаную обувь. Проклятие! Он не удивился бы, обнаружив волдырь буквально на каждом! А что за вонь! Его не оттереть в горячей воде и за пару часов, даже если извести целый кусок мыла! Ничего странного: ему приходилось спать и в сточных канавах, и под заплесневелой от сырости корягой, а животных, убитых, чтобы поесть, потрошить так быстро и небрежно, что от каждой добычи что-то оставалось на одежде. Видит Бог, он смертельно устал от всего этого.

Хантер помотал головой, отгоняя неуместные мысли, бессознательно нащупал пакет, зашитый под одеждой, и решительно оттолкнулся от дерева. Будь рядом случайный свидетель, он не заметил бы и следа слабости на его лице, только упрямую решимость, только намерение выполнить свою задачу до конца или умереть. Именно так и был настроен Хантер Мак-Кракен.

Однако ему удалось сделать не более сотни шагов. Впереди, там, где лес расступался, давая место небольшой поляне, был виден сквозь поредевшие стволы желтый язык пламени, вокруг которого сгорбилось в дремоте несколько сидящих фигур. Отблеск костра выхватывал из темноты фургон с провиантом.

В первое мгновение Хантер покрылся ледяной испариной, потом медленно отступил в чащу, откуда так стремительно выскочил несколько секунд назад. Понимая, что где-то поблизости должны быть часовые, он весь превратился в зрение и слух, намереваясь бесшумно их миновать. Первое побуждение — расправиться с неприятельскими поставщиками — было им безжалостно подавлено: он направлен в тыл конфедератов не для того, чтобы помешать поставке продовольствия и медикаментов, а для того, чтобы доставить секретное донесение. Ему и без того пришлось прервать немало жизней, чтобы продвинуться туда, где он теперь находился.

Шаг за шагом он осторожно двигался вокруг поляны, стараясь проникнуть взглядом в густеющий мрак. Левее обнаружилась пара часовых, которых он вовремя заметил и обошел, нырнув под навес из низких ветвей и опустив их за собой медленно и бесшумно. За этой надежной завесой он выпрямился… и почувствовал прикосновение к горлу холодной стали ружейного дула, сопровождаемое щелканьем взводимого курка.

— Сма-атри-ка, что тут у на-ас… — протянул, словно пропел, голос с безошибочно отличимой гнусавостью, свойственной большинству южан.

Рука Хантера поползла к револьверу, потом, помедлив, нащупала рукоять ножа. Если был хоть один шанс не потревожить остальных, им нельзя было пренебрегать.

— Не де-оргайся, синебрюхий! — продолжал конфедерат презрительно.

Против воли, услышав оскорбительное прозвище, Хантер напрягся, но заставил себя сохранять хладнокровие. «Господи, да простится мне эта смерть!» — взмолился он мысленно. Как обычно, случившееся заняло не больше времени, чем вспышка молнии. Левая рука вцепилась в ружье, надежно заклинив курок. Правая метнулась вперед, нацелив лезвие между ребрами конфедерата. Хантер с такой силой всадил нож и рванул его вверх, что тело солдата приподнялось в воздух. Треснула реберная кость, ни звука не сорвалось с губ, только что усмехавшихся так пренебрежительно.

Стараясь не смотреть в лицо убитому, Хантер осторожно опустил тело на траву, вытащил нож и вытер лезвие о штаны. Потом он методично обыскал убитого и добавил все, что нашел, к своим скудным припасам. Особого внимания заслуживали бумаги, которые Хантер запрятал поглубже. Все это время он ни на минуту не спускал глаз с неприятельских солдат, по-прежнему сидевших у костра, но, когда тело убитого уже начало скользить по склону, он невольно бросил взгляд на лицо своей жертвы. Лунный свет озарил широко раскрытые глаза, полные запоздалого ужаса, губы, искривленные в безмолвном крике, и — к великому ужасу и сожалению Хантера — гладкий юный подбородок, еще не знакомый с бритвой.

Вашингтон. Пять дней спустя

Чалый жеребец остановился на полном скаку, на мгновение поднявшись на дыбы и веером разбросав из-под копыт в стороны мелкие камешки и комья слежавшейся пыли. Верховой соскользнул с седла едва ли не раньше, чем передние ноги чалого коснулись земли, и так уверенно зашагал вверх, по полумесяцу белой лестницы, как будто этот роскошный особняк принадлежал ему. Не обращая внимания на грязные следы, остающиеся на плюшевом ковре, не удостоив и взглядом лакеев, попытавшихся было остановить его, а просто раздвинув их плечами, он проследовал дальше, в глубь залы, туда, где группа разодетых гостей только начинала рассаживаться вокруг роскошно сервированного стола. Рокот беседы смолк, и удивленные глаза со всех сторон уставились на того, кто позволил себе столь бесцеремонное вторжение. Кое-кто из деликатных дам не сумел удержать возгласа возмущения — до того внешность нежданного гостя не соответствовала настроению собравшихся, до того она тревожила и подавляла.

Полковник Ричард Кавано, повернувшийся в наступившей тишине к вошедшему, тотчас двинулся ему навстречу. Черты лица полковника разом обострились, всякий след любезной улыбки исчез. Он шел таким широким, нетерпеливым шагом, что, сам того не замечая, волочил за собой девушку, упрямо не желавшую отпустить его локоть.

Когда они встретились в центре залы, вновь прибывший замер в неподвижности, в полном соответствии с уставом, глядя поверх плеча полковника Кавано. Его приветственный жест был безукоризненным, рука вытянулась вдоль бедра не раньше, чем был получен ответ. Все это время в помещении царила тишина.

— Это вы, Мак-Кракен? — спросил полковник, всматриваясь. — Надеюсь, я не ошибся?

• 1/116
• Следующая