Скелеты в тумане - Гусев Валерий Борисович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/34
• Следующая

– Видел, как лодка прошла...

– Какая лодка? Парусная?

– Нет... Похожая на «Чайку»... Только без названия... А на корме Голландец этот сидел... Точно, как папа рассказывал... В черном плаще и в черной бороде... И с ним еще кто-то...

– Подумаешь, – сказал я с облегчением, – рыбаки какие-то проплыли за черникой.

– Ага, – сквозь сон пробормотал Алешка. – Рыбаки с ружьем... И исчезли как привидение... До крайнего острова дошли и пропали...

Больше я от него ничего не смог добиться.

Вот он всегда так: напугает всех, а сам уснет.

Я еще подумал, подумал – и тоже уснул. В тревоге. А они там луной любуются...

Утром, когда мы умывались на берегу, я спросил у папы:

– А что это за крайний остров? Там что-нибудь интересное есть?

– Да ничего особенного, – папа передал мне полотенце. – А за ним еще один остров, поменьше. Волчий называется.

Вот так! Все ясно! Они нас все-таки выследили. Если бы лодка прошла между этими островами, Алешка бы ее снова увидел. Значит, эти рыбаки с ружьем спрятались где-то там и наблюдают за нами. Выбирают удобный момент.

Отдохнули, называется.

Но папе я ничего не сказал, Алешка прав: прикажет сматывать удочки. На северный берег.

– Надо бы как-нибудь сплавать туда, на этот островок, – деловито предложил я. – Ознакомиться.

– Конечно, сплаваем, – согласился папа.

– С ружьем, – уточнил я.

– Конечно, с ружьем. Там гуси могут быть.

Вот именно. Чернобородые. В плащах...

– Когда за золотом пойдем? – поинтересовался Алешка за завтраком. – На разведку.

– Да хоть сейчас, – сказал папа, набивая трубку.

Я подумал: а как же бандиты? Ведь как только мы уйдем, они сразу же разграбят наш лагерь. А потом успокоился – зачем им наша гречка? Они лучше дождутся, когда мы самородок отыщем...

И мы стали собираться в поход.

А мама сказала, что она останется дома и приготовит хороший ужин, чтобы мы, усталые и голодные...

Но папа твердо ее перебил:

– Пойдешь с нами. Нечего от коллектива отделяться.

И я тут же добавил, вспомнив наш уговор:

– Если не пойдешь, мы тебя твоей доли лишим.

– Подумаешь, – сказала мама, которой очень хотелось, чтобы ее поуговаривали, – мне папиных жемчугов хватит.

Но тоже стала собираться. Как в театр: начала красить свой «такелаж», причесываться, свитер поменяла. А папа с усмешкой на нее поглядывал. Особенно, когда она свою вязаную шапочку набекрень сдвигала.

Наконец мы собрались и выступили в поход.

Сначала шли лесом, по компасу, на который папа все время поглядывал как на шпаргалку.

И было очень трудно. Земли здесь нет, одни камни, и деревья за них держатся из последних сил. А как задует ветер, они падают, и получается сплошной бурелом – лежат, задрав сучья и корни как рукастые чудовища, – попробуй продерись через них. Папа даже иногда топором дорогу прокладывал.

Некоторые стволы, которые уже давно упали, заросли черникой и всякими лишайниками – наступишь на него, и вся нога по колено проваливается в гнилую труху. И иногда злобно шипит внутри прогнившего ствола потревоженная гадюка. Мама при этом вздрагивает, а у Алешки глаза загораются. А папа на него бросает строгий напоминающий взгляд: змей и медведей за хвосты не таскать!

Потом, немного отдохнув, мы пошли по болоту. И стало еще труднее. Папа сказал: идти за ним по очереди, «след в след», ни на шаг не сворачивать. А никто и не собирался. Никому это болото не понравилось. За ноги хватает, чавкает, пузыри вонючие пускает. И небось дна у него нету. Изредка только попадаются кривые деревья, на которых путаными бородами висит серый мох.

Наконец болото кончилось и мы ступили на твердую землю. Вернее, на каменную подошву бескрайней скалы.

Здесь папа объявил привал, разыскал невдалеке лужицу, из которой мы набрали воды для чая, и сели его пить с сухарями и кусочками засохшего еще в поезде сыра.

– Недалеко уже, – сказал папа, отставляя пустую кружку. – Сейчас в горку поднимемся, а там рукой подать.

– А чего сидим тогда? – нетерпеливо возмутился Алешка.

– Сил набираемся, – вздохнула мама, – перед восхождением.

И с тоской по южным морям посмотрела на скалу. Она круто уходила вверх, вся из одного сплошного камня. И на ней почти ничего не росло, только в трещинах курчавился бедный неприхотливый лишайник.

Алешка сидел, прислонившись к папиному плечу, и вслух, загибая пальцы, прикидывал, на что он потратит золото. Прямо завтра. Обязательно.

– Не хватит, – безжалостно сказал папа, когда Алешка закончил свой перечень и, разглядывая по очереди сжатые кулаки (видно, жалел, что пальцев на руках всего десять), припоминал, что бы еще прикупить.

– На это все, – добавил папа, – никакого золота не хватит. И не мечтай.

Алешка с сожалением разогнул один палец.

– Ладно, – со вздохом уступил он немного, – теплоход с гудком все-таки куплю, а зажигалку тебе – в другой раз. Потерпишь. До следующего клада.

И встал решительно:

– Пошли. А то нас еще обгонят. Кепки в майках. Голландцы всякие.

Я украдкой оглянулся на болото. Там было тихо и пустынно. Только снова защебетали напуганные нами мелкие птицы.

Надеюсь, след наш затерялся. В лесной и болотной глуши.

А если нет? А если проверить?

И я наклонился и стал сдергивать с ноги сапог:

– Идите, я вас догоню – шнурок порвался.

– Ладно, – сказал папа, – поднимайся за нами на вершину, вот к той березке. Мы тебя там подождем.

И не подумал: а какие же на сапогах бывают шнурки?..

А может, подумал, да не сказал?..

Мое семейство, сопя и вздыхая, полезло в гору. Как железнодорожный состав. Папа локомотивом, маму за руку тянет, а она – Алешку.

А я еще подергал сапог для виду и шмыгнул за поваленное дерево. Улегся, высунул из-за него голову и стал наблюдать.

Сначала все было спокойно.

Потом вдруг испуганно, предупреждая друг друга об опасности, вскрикнули и замолкли птицы. Вспорхнули и разлетелись. Я еще ниже пригнул голову. Еще сильнее затаился. Даже дышать забыл.

Потом выбежала из-за дерева серая собака, оглянулась и скрылась за дальними кочками. А за ней протрусили еще две, тоже озираясь, насторожив уши и низко опустив носы.

Потом дрогнуло дальнее деревце, будто кто-то задел его плечом. И послышались тихие голоса. Ругательные. А вместе с ними – чавканье шагов по болотной жиже.

И появились вдали две фигуры, бредущие друг за другом по нашему следу. Впереди шел тот самый Филин (в кепке и майке, а на самом деле – в телогрейке и сапогах), а за ним бородатый Голландец в черном старинном плаще.

Я перевел дыхание и приготовился рвануть наверх, к папе и его надежному ружью.

И тут послышался его дальний оклик:

– Дима!

Голландец вздрогнул от неожиданности, оступился, ахнул и рухнул по пояс в трясину. Филин обернулся и бросился ему на помощь. Когда они сцепились руками и Филин стал тянуть Голландца из болота, тот уже оказался затянутым почти по грудь. За секунды.

Меня так и подмывало выскочить из укрытия, осторожно подбежать к ним и чуточку помочь Филину. Толкнуть его в спину.

Но, конечно, я не совершил этого полезного, но некрасивого поступка. Не так воспитан. Хотя он избавил бы нас от многих опасностей.

Да я бы и не успел – Филин уже вытянул Голландца на тропу вместе с его старинным плащом, который оказался старым байковым одеялом, накинутым на плечи.

Они оба стали ругаться. Соскабливать с себя вонючую болотную грязь.

– Дима! – снова послышался с горы уже встревоженный папин зов.

Бандиты резко обернулись и, не сговариваясь, скрылись в лесу.

Я подождал немного и отозвался. И полез в гору.

Папа встретил меня на полпути.

– Что случилось? – тревожно спросил он.

• Предыдущая
• 11/34
• Следующая