Сердце льва - Вересов Дмитрий - Страница 46

• Предыдущая
• 46/73
• Следующая

Март наступил незаметно. Жутко заорали женихающиеся коты, девушки похорошели, заневестились, с крыш похотливо свесились фаллосы сосулек. А как же иначе, весна — пора любви, томления и взбудораженных гормонов. Время Эроса, Венеры и Кондома. И несусветных глупостей. Вот и Юрка Ефименков не уберёгся, получил купидонову стрелу аккурат в чувствительное место. И ведь нашёл в кого влюбиться — в первую геофаковскую красавицу, четверокурсницу Галю Охапкину. А Галя была девушкой хваткой и цену себе знала, вращалась исключительно в преподавательских кругах. Фигуристая, смышлёная, родом откуда-то с хутора близ Диканьки, она умело пользовалась тем, что так щедро отвалила ей природа, — упругими бёдрами, высокой грудью, смазливой, с румянцем во всю щеку мордашкой. Да чтобы с каким-то там худосочным третьекурсником? Тьфу! Хай ему бисов!

И что только Юрка не делал — подарил Гале своё фото, красочно изображающее его в роскошном йоко-гири, звал её в кино на «Как украсть миллион» и «Этот безумный, безумный, безумный мир», презентовал цветы, книги и даже как-то раз духи, но ничего не помогало. «Юрочка, ты такой забавный, хороший. Мальчик. Нет, нет, я занята».

Совсем дошёл бедный Ефименков, побледнел, спал с лица и не в силах более бороться с искусом попросил совета у Тима: «Ты, сподвижник по пути, брат по духу, скажи истинно, как же мне, идущему с тобою рядом, быть?» О харакири, добровольной кастрации и тайном умыкании объекта страсти речь, естественно, не шла, не те времена. «Не знаю пока, брат», — честно признался Тим и в свою очередь, не откладывая на потом, обратился за мудростью к Лене.

— Эй, кто тут у нас рыжая ведьма и знаток оккультных прибамбасов? Что нужно, дабы произвести на девушку должное половое впечатление? У девушки голубые глаза, а все остальное жопа.

Разговаривали вечером на измятой Лениной постели. Тихон, обожравшись рыбы, дрых себе без задних лап на кресле, в комнате было полутемно и сурено, а за стеной тихо и необитаемо — неведомые мореплавающие родичи опять отчалили куда-то за горизонт. Ладно, и без них хорошо — в страсти изойти любовным потом, а после расслабляться в сладостной истоме, вкушая экзотические, недавно появившиеся в продаже плоды — грейпфруты. Именно так, как советовали газеты: «Плод следует разрезать пополам, затем поверхность мякоти засыпать сахарным песком, а затем выделившийся сок следует брать ложечкой».

— Голубые, говоришь, глаза? — Лена слишком глубоко черпанула ложечкой, и тягучая капля упала ей на грудь. — А остальное жопа? Ах ты, баловник!

Она сидела на кровати по-турецки и здорово напоминала индусскую богиню Кади, такая же прекрасная, пышногрудая и манящая, правда, двурукая и выпачканная не в крови, а в грейпфрутовом соке.

— Не шевелись. — Тим подполз поближе, с чувством, чтоб добро не пропадало, облизал её сосок. — не для себя стараюсь, для друга. Его девушки хорошие не любят. Ну присоветуй чего-нибудь, ваше сиятельство, сделай милость. Этакое магическое.

— Ну, приворотов существует множество. — Лена игриво улыбнулась и, упав на спину, капнула грейпфрутом на другой сосок. — Можно высушить и стереть в порошок сердце голубя, печень воробья и семенники зайца, прибавить равное количество спермы и дать съесть объекту страсти. Можно скрутить винтом две свечи, приговаривая: «Как эти свечи свиты вместе, так и мы с тобой будем свиты», потом зажечь их перед образами и представлять со всей страстностью, как будешь нежить особу, которой хочешь обладать. Можно положить на её пути замок, а когда она переступит через него, запереть и ключ выбросить в воду, сказав про себя: «Как замок теперь никто не откроет, так и нас с тобой никто не разлучит».

Лена подождала, пока Тим слижет весь сок, и медленно, сладострастно улыбаясь, выжала грейпфрут себе на лобок.

— И ещё я вспомнила отличное средство. Будешь послушным мальчиком, расскажу. Так, так, ещё, молодец… Ладно, слушай. Помнишь, я рассказывала про друга моей прабабки барона фон Грозена? Так вот, дом его стоит на особом магическом месте, откуда есть выход таинственных могущественных сил. Словом, если в конце последней четверти луны залезть на крышу, взяться обеими руками за флюгер, а он, если ты помнишь, сделан в форме пса, и загадать заветное желание, оно обязательно исполнится. Но этот твой друган должен отыскать дом фон Грозена самостоятельно, таково условие. Ничего, пусть погуляет по Фонтанке, остынет, может, и не захочется ему лезть на крышу.

Далее она рассказывать не стала — и так все было ясно. Дом, крыша, флюгер… Украл, выпил, в тюрьму…

— Мистика какая-то, хреновина, чертовщина, — сказал на следующее утро Ефименков, прослушав информационное Тимово сообщение, однако купил справочник астронома и улизнул с занятий фланировать по Фонтанке.

С неделю околачивался Ефименков на её берегах, гулял, учил таблицы фаз луны, дышал свежим слухом, играл то ли в Пуаро, то ли в Пинкертона, то ли в Шерлока Холмса. Наконец ранним утром позвонил Тиму домой.

— Есть! Нашёл!

И засмеялся блаженно, словно сын турецко-подданного, отыскавший последний, двенадцатый стул. В тот же день после третьей пары были устроены рекогносцировка на местности, а потом и военный на той же самой местности.

— Значит, не соврала рыжая, — подумал вслух и, прислонившись задом к ограждению на Фонтанке, пристально уставился на двухэтажный особняк. — И ты, флюгер и впрямь как собака Баскервилей…

— Два этажа, ерунда, — сказал возбуждённый Ефименков. — Я уже смотрел, пожарная лестница есть. И сегодня как раз луна идёт на убыль. Сама природа шепчет. Это ведь детсад, никто не дёрнется. Раз, два — и бобик сдох.

В предвкушении блаженства в компании Охапкиной глаза его сверкали похотью.

На том и остановились: брать детсад сегодня же. Природа благоприятствовала мероприятию. День, и без того пасмурный, быстро превратился в ночь, тёмную, безлунную, сочащуюся отвратительным дождём. Погодка — хороший хозяин собаку не выпустит. Только вот железному барбосу на крыше детсада деваться было некуда, и он терпеливо сносил балтийскую меланхолию. Привык за столько лет. Даже поскуливать перестал, гоняясь за своим хвостом. С годами поумнел, остепенился, насмотрелся на двуногих с высоты. Сколько их прошло по этим берегам — в ботфортах, туфельках, обмотках подкованных солдатских сапогах, полуботинках на «манной каше». Вот ещё двое, носит их нелёгкая. Не спится им в такую-то ночь, когда весь мир расчерчен гнусной сеткой мороси. Явно не с добром пришли ишь как озираются. Не иначе воры.

А пришли это Ефименков с Тимом, мокрые, продрогшие, но настроенные решительно. Операция по глобальному решению полового вопроса вступала в свою предваряющую фазу.

— Тим, прикроешь, если что. — Юрка, подпрыгнув, ухватился за нижнюю ступеньку лестницы, хотел было подтянуться, не смог и принялся отчаянно трепыхаться, упираясь изо всех сил ногами в водосточную трубу.

Скоро не выдюжили ни пальцы, ни ржавая, держащаяся на честном слове труба. На её флейте Ефименков сбацал не ноктюрн, а похоронный марш. По тишине. Зато приземлился беззвучно, умело группируясь, как и учил сенсей, по принципу мягкое на твёрдое. Правда, здорово ушиб локоть, копчик и основание черепа. Пришлось Тиму подставлять плечо и подталкивать Юрку в зад, дабы обеспечить его успешное восхождение к треклятому флюгеру. И вот оно состоялось — гулко заиграла кровля, и послышался звук удара чем-то мягким о железо. Затем громко выругались, заскользив, поднялись и пошли топотать дальше. Наконец, наступила тишина. Только продолжалась она недолго.

Лязгнул оглушительно засов, и из особняка выскочила фигура, плечистая, в ватнике, настроенная весьма воинственно. Мигом сориентировавшись в обстановке, она бросилась к пожарной лестнице ловко ухватилась за ступеньку и без труда бы взобралась на крышу, если бы Тим не рванул её за ноги — Ефименков нуждался сейчас в полнейшем медитативном покое. Хорошо рванул, от души.

— А, так ты, сука, у них на шухере? — прорычала фигура, поднимаясь из лужи, и целенаправленно, со зловещим спокойствием стала приближаться к Тиму. — Значит, падлы, на госсобственность хвост подняли?

• Предыдущая
• 46/73
• Следующая