Невеста рыцаря - Фетцер Эми - Страница 27

• Предыдущая
• 27/70
• Следующая

Чего она боится? Какого неведомого призрака? Коннал незаметно погладил ее по руке, надеясь таким образом подавить зарождающийся в сердце страх. Он и не думал, что рука об руку с ней он будет чувствовать себя так спокойно и хорошо, как никогда в жизни.

Шинид сдержала слово и не произнесла ни слова, пока Коннал излагал Макгиннесу требования короля. Коннал вдруг пожалел, что взял с Шинид слово молчать, но, подумав о том, что могло бы произойти, имей она возможность высказывать свои мысли, решил, что так все же лучше. Он смотрел на Дункана, читавшего документ. Лицо Макгиннеса окаменело, и понять, о чем он думает, Коннал не смог. Он потер щеку, на которой за сутки успела отрасти щетина, и вдруг возненавидел свое положение. Он помнил то время, когда мать его всеми силами сопротивлялась воле короля, не желая приносить клятву верности Генриху. Будет ли Дункан так же отчаянно цепляться за власть? И что тогда? Неужели Конналу придется взять его замок силой?

Все в нем противилось этому, и когда Дункан поднял глаза от документа, у Коннала немного отлегло от сердца. Он не хотел воевать со своими соотечественниками. Больше не хотел. Цель теперь не оправдывала средства.

Дункан знал, что подпишет документ, еще до того, как развернул свиток. Договор гарантировал мирное сосуществование, а значит, покой для его народа. И это было важнее, чем его личные чувства и амбиции. И все же перед тем, как подписать договор, Макгиннес хотел узнать о набеге англичан на его землю.

— Я думаю, это дело рук Уэстберри, лорд Макгиннес, или его солдат, — высказал свое мнение Коннал, — поскольку его войска проделали то же на севере, в Гленн-Эрим.

Дункан откинулся на спинку стула, внимательно слушая рассказ Коннала о пожаре и время от времени посматривая на Шинид.

— Ты предложила мои запасы солдатам Уэстберри, принцесса, а мне об этом не говоришь?

— Я дала слово, — краснея, прошептала Шинид. Дункан напрягся, в глазах его зажегся тревожный огонь.

— Она здесь по своей воле, — спокойно заявил Коннал. — Расскажи ему, Шинид.

Дункан терпеливо ждал.

— Я здесь ради тебя, Дункан, — ответила, помолчав, Шинид и подняла глаза на Макгиннеса. — По своей доброй воле. Пендрагон не посмел бы принудить меня ехать с ним.

Дункан засмеялся коротким лающим смехом.

— Верно, если он не желает себе лиха, он не станет ни к чему тебя принуждать.

Шинид, кажется, обиделась.

— Я не стала бы причинять ему вред, Дункан, и ты об этом знаешь! Что же до того, как твои люди обращаются…

— Шинид, ты дала клятву! — напомнил ей Коннал, и она поджала губы. — Ты что-то говорила о моих соотечественниках?

Шинид бросила на Коннала не слишком дружелюбный взгляд, но не сказала ни слова.

Дункан явно был удивлен:

— Коннал, скажи мне, как это тебе удалось заставить ее держать свой змеиный язык на запоре?

Шинид что-то пробурчала. Сравнение со змеей ей не понравилось.

— Когда ты злишься, язык твой как жало, — подначил ее Дункан.

— Он прав, — кивнул Коннал.

— Прямо уши жжет. Даже когда она была ребенком. Шинид резко встала с места.

— Я обещала ничего не говорить по поводу этого документа, но я не давала слова молчать, когда мужчины ведут себя не как джентльмены, а как базарные склочницы!

— В самом деле? — с нарочитым удивлением спросил Коннал.

Шинид не удостоила его ответом. Щелкнув пальцами, она растаяла в воздухе.

— Ого! — восхитился Дункан. — Теперь жди бури в своих покоях.

— Это ты ее дразнил, — с тихим смехом заметил Коннал.

— Да, но глаза ее ты видел? Ведь она может ими насквозь прожечь глыбу льда, когда злится.

Коннал согласно кивнул. Помахав рукой, чтобы развеять облачко красноватого дыма, что оставила после себя Шинид, он проводил взглядом Дункана, который, подойдя к невысокому, изысканной работы столику, выглядевшему совсем неуместно в каменном, лишенном украшений замке, налил из графина вина в бокалы и протянул один из них Конналу.

— Я тоже служил де Курси, Пендрагон. Командовал легионом какое-то время. — Коннал молча смотрел на него. — Я знаю, что Шинид за это тебя осуждает. Я слышал, каким тоном она говорила об этом пару лет назад.

У Коннала сдавило грудь. Как можно бороться с неприязнью, копившейся столько лет?

— Но у меня было мало перспектив заполучить все это. — Дункан небрежно обвел рукой замок. — Стать крестоносцем — вот, пожалуй, единственное, что мне оставалось. Ты бы рассказал ей обо мне. Увидишь, лед начнет таять.

Коннал невольно задумался об осведомленности Дункана. То ли он умеет читать в душах людей и поэтому ухватил суть проблемы Коннала, то ли кто-то его информирует. Кто-то очень хорошо знакомый с ним и с его невестой.

— Тогда она и тебя возненавидит, — предположил Коннал. Дункан покачал головой:

— Она не способна на настоящую ненависть. — Увидев скептическую ухмылку Коннала, Дункан пояснил: — Скажи ей, и она поймет, что некоторые из нас поступают так, как поступают, потому что должны выжить в этом мире. — Дункан присел на край стола. — Она соль этой земли, милорд, и видит свою задачу в том, чтобы хранить эту землю в первозданной чистоте, не опоганенной англичанами.

— Эта задача ей не по силам, как не по силам никому из нас, и она должна это понимать. — Коннал выпил вино. — И я не стану начинать войну лишь из-за того, что это, видите ли, не нравится женщине.

— Войны начинают и по менее вескому поводу. Король дал тебе право осуществлять его волю на этой земле, Пендрагон, и все же она отказывается выполнять его указания?

— Не совсем так, — задумчиво протянул Коннал. Шинид ни разу не спорила с ним по поводу присяги на верность, которую потребовал от нее и других лордов Ричард. — Король приказал нам пожениться, а она отказывается даже рассмотреть подобное предложение. Она считает меня предателем. А теперь еще и англичанином, а не ирландцем. — Господи, узнай она правду, приняла бы она его таким, каков он есть, или стала бы презирать еще сильнее? Коннал сделал очередной глоток. — Она хочет от меня любви, только любви, и ничего больше, а любви как раз я не могу ей дать.

— Любовь — единственное, что имеет в этой жизни ценность, — задумчиво проговорил Дункан, пристально глядя на Коннала.

Коннал презрительно усмехнулся. Наивное заблуждение! Едва ли любовь способна хоть Что-то изменить в этом мире.

— Не думал, что ты такой сентиментальный, Макгиннес.

— Дункан. Зови меня Дунканом, пожалуйста. А что до моей сентиментальности… Да, я питаю слабость к женщинам и люблю хорошо пожить. — Дункан покачал головой. — Я мечтал об ином будущем. Рано уйти в отставку, жениться и воспитывать толстощеких детишек. Много детишек. — Дункан задумчиво покачал головой и подошел к окну. — Я не должен был стать лордом. Но англичане уничтожили всю мою семью, я один остался в живых. Я буду править до тех пор, пока не смогу передать бразды правления Эндрю. Но если он будет продолжать в том же духе — я имею в виду сегодняшнее нападение, — долго ему не прожить. Одно я точно знаю: я буду пороть его нещадно, пока не выбью эту дурь из его головы.

— Накажи его как мужчину — и он извлечет урок. Накажи его как младенца — и воспитаешь в нем ненависть. — Этому Коннал научился у Гейлена.

Дункан бросил на него взгляд и кивнул:

— Верно. Не очень хорошо у меня получилось с его воспитанием.

— Он действовал храбро, Дункан.

— Не могу поверить, что он плюнул в тебя, а ты спустил ему это! Спасибо за то, что не убил наглеца. — Дункан налил еще вина и выпил.

— Я был готов к тому, что соотечественники встретят меня неласково. И ненависть их не была для меня откровением. Многие все еще продолжают видеть Ирландию такой, какой она была, а не какой стала теперь, и мои отношения с англичанами рождают ненависть и ко мне. Но крестовые походы научили меня терпению.

— Я тебе почти завидую.

По лицу Коннала пробежала тень.

— Не завидуй, Я бы променял все, что у меня есть, на мирный дом.

• Предыдущая
• 27/70
• Следующая