Плохая война - Конофальский Борис - Страница 24

Теперь же улыбались все, кроме молодого графа и Волкова. Теодор Иоганн – по своему обыкновению, а Волков – от пришедшей мысли, что граф постарел очень быстро, едва ли не за полгода, и следующие полгода он, может, и не переживет.

– Рад это слышать, господин граф, – произнес Волков. – И рад видеть вас и всех других господ в моих землях.

– Рады? – вдруг вступил в разговор молодой граф, видно, ему надоело ждать, когда закончатся все эти любезности. – Так рады, что привели на встречу с родственниками десять дюжин солдат?

– Мой дорогой брат, видно, вы не слышали, – отвечал кавалер со всем возможным спокойствием, – но я уже который месяц веду войну со свирепыми соседями и всегда держу при себе верных людей, чтобы в любой момент отправиться на юг, если враг снова ступит в пределы мои.

– Слушайся вы сеньора своего, так не было бы меж вами и вашими соседями никакой войны, – высокопарно заявил Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален.

– Видит Бог, что я самый послушный из вассалов сеньора моего, – говорил кавалер, – и ваш отец тому свидетель, я беспрекословно выплатил нечестный штраф, что назначили мне соседи за случайно вырубленный лес, я велел пальцем не трогать браконьеров, что грабили землю мою, так как герцог велел мне блюсти мир.

Старый граф согласно кивал, слушая Волкова и соглашаясь с ним, и этим только злил своего сына.

– И граф, помня слова герцога, увещевал меня не длить обид и мириться с мерзавцами, и я мирился, но, видно, моя умиротворенность только раззадоривала врага, мой мирный нрав считали они, видно, трусостью, и тогда они до полусмерти избили одного из моих господ офицеров. Большего я снести не смог и решил сам вступиться за себя, раз сеньор мой за меня не вступается.

– Как бы там ни было, – воскликнул молодой граф, – вам надобно немедля ехать к сеньору и предстать перед его судом. Сегодня же езжайте!

И сказано это было тоном повелительным – это было уже проявлением невежливым. С чего это Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален, решил, что может указывать Волкову, что ему делать, да еще на его, Волкова, земле. Нельзя было ему давать так разговаривать с собой. Кавалер пристально взглянул на родственника и ответил:

– Ищи я ссоры, так спросил бы вас, дорогой мой брат, отчего вы так говорите со мной, неужто я вассал или, может, холоп ваш? Но я считаю, что распри среди родственников – это худшие распри, поэтому на ваши слова я отвечу по-другому и скажу вам, что не могу я откликнуться на просьбу герцога и не могу поехать к нему, так как враг мой, по мнению шпионов моих, снова собирает лагерь на берегу реки, и одному Богу известно, когда он решит напасть. Вот потому я и не могу покинуть свои земли.

По презрительной ухмылке было видно, что молодой граф не поверил ни единому слову Волкова, тем не менее сказать ему было нечего. Он только фыркнул, а после состроил гримасу высокомерия на лице.

Пауза была недолгой – как только Теодор Иоганн закончил, так сразу заговорил фон Хугген:

– Отчего вы не дали фон Шаубергу возможность выбрать время для поединка?

– Почему же я должен был давать время этому мерзавцу? – с удивлением спросил Волков. – Сей подлец ехал к замужней даме, к моей жене.

– Он ехал с другими господами, один из которых был ее брат, это был просто визит к родственнице! – крикнул запальчиво молодой дворянин, имени которого Волков не помнил.

– От души желаю вам, молодой человек, чтобы и к вашей жене приезжали подобные «родственнички» с подобными визитами, – язвительно отвечал кавалер.

– Не смейте так говорить! – продолжал кричать молодой дворянин. – Ваш злой язык кидает тень на благороднейшую семью земли Ребенрее.

Тут Волков понял, что орет тот неспроста. Он криком своим распалял приехавших господ и распалялся сам. И делал он это только для одного. Кавалеру показалось, что этот дворянин собирался затеять ссору, которая приведет к поединку. «Не мытьем, так катаньем». Значит, если они его не передадут в руки герцога, то убьют на поединке. «Интересно, этот сопляк меня вызовет, или найдут кого поопытнее?»

Волков вздохнул, и, видя, что он не отвечает, молодой дворянин продолжил так же громко:

– Я не потерплю, чтобы в моем присутствии очерняли фамилию моего сеньора! Я требую, чтобы вы извинились перед сеньором моим.

– Я бы тоже не хотел очернять мою жену, – спокойно отвечал кавалер, – мне, как мужу, тяжко переживать такой позор. Я бы с удовольствием извинился десять раз, но что мне сделать с двумя письмами Шауберга, которые он писал моей жене, и что мне сделать с письмом моей жены, что она писала Шаубергу?

Повисла пауза. Молодой дворянин, который вот только что кричал, все более распаляясь, смолк, не зная, что и ответить. Другие господа тоже молчали. Видно, к такому обороту никто из них готов не был.

– Если желаете, господа, я готов зачитать письма, хоть почерк в них и не очень разборчив, – продолжал кавалер, стараясь, чтобы радость победы не проступала на лице его.

Тут молодой дворянин, что неистово кричал минуту назад, обернулся и растерянно поглядел на молодого графа, и во взгляде юного глупца так и читался вопрос: а теперь мне что делать? Что говорить? И этот его глупый, детский взгляд вдруг открыл для Волкова всю картину, которую до сих пор он не видел. Нет, это дело затеяли не сеньоры графства, которые боялись, что горцы дойдут до их владений. И даже не герцог. Все это было делом рук Теодора Иоганна, девятого графа фон Малена. Именно его. И теперь, когда все пошло не по плану, выученные заранее роли уже не вели дело к нужной концовке. Вот поэтому молодой дворянин и смотрел на своего сеньора так растерянно.

Кавалер взглянул на графа. И в первый раз на бледном лице этого человека он увидел… Нет, не страх, а опасение. И раздражение. Волков ждал, что граф что-то скажет, но тот молчал, и, выручая его, заговорил умный старый фон Эдель. И говорил он примирительно:

– Нет смысла читать те письма, ведь они могут быть поддельными, история знает много таких случаев.

– Да, – воскликнул обрадованно фон Хугген, – откуда нам знать, что письма не поддельны?

– Неужто вы думаете, что я и письма подделал? – От удивления Волков даже засмеялся.

– Ах, вы еще смеетесь! – воскликнул молодой дворянин. – Вы смеетесь, над благородным собранием смеетесь? Сначала вы игнорировали наше приглашение, заставили нас ехать к вам, а теперь еще и потешаетесь над нами?

«Сопляк и дальше будет искать повод для драки, – понял кавалер. – Он не угомонится, не для того его сюда привезли».

– Эти письма подлинные! – уже серьезно сказал он. – И господин Шауберг получил по заслугам.

– По заслугам? – возмутился один сеньор, которого звали фон Клейст. Он весь разговор стоял за креслом графа, а тут вдруг заговорил. – Даже изменников, коли они благородны, его высочество казнит не так свирепо. Если человек благороден, так ему отсекают голову, а после хоронят по церковному обычаю, но уж никак не вешают на заборах, как вора или конокрада.

Волков знал, что ему этого никогда не простят, уже тогда, когда приказывал повесить труп Шауберга на заборе. Но ничего не мог с собой поделать, больно ему хотелось уязвить жену в то время. Понимал, что это глупо, да не смог с собой совладать.

– Фон Шауберг был подлый человек, – только и мог ответить кавалер.

– Подлый? – воскликнул фон Клейст. – Он был честный и благородный человек. Он был не способен на подлость!

– Откуда вы знаете? – не согласился кавалер.

– Потому что я его дядя, и он вырос на моих глазах, а вы убили его, не дав даже выбрать время, место и оружие.

– Да! – с вызовом крикнул молодой дворянин, снова нашедший повод для распри. – По закону рыцарства вы должны были дать ему право выбора оружия! Вы дали? Нет! А место поединка дали ему выбрать? Нет! А может, он был болен в тот день?

– А ведь вы еще убили Кранкля! – вставил фон Эдель. – Он тоже был подл? Кажется, вы благородно убили его из арбалета? – В голосе сеньора слышалось презрение.