Полководец. Война генерала Петрова - Карпов Владимир Васильевич - Страница 17

Петров редко ошибался в людях, не был исключением и Ковтун.

Вот тому подтверждение. Мой очередной собеседник, полковник запаса Иван Павлович Безгинов, в те дни капитан, офицер оперативного отдела Приморской армии, был в штабе 287-го полка и видел, как Ковтун вступил в командование.

— Встретили его несколько настороженно, — рассказал Иван Павлович, — все же капитан, немолодой. А Султан-Галиева все очень любили. Но когда Ковтун сводил людей в контратаку, отбивая противника от командного пункта полка, а потом, увидев, что командир одного батальона погиб, побывал с этим батальоном в рукопашной, Ковтуна сразу зауважали и, словно сговорившись, стали называть не по званию, а «товарищ командир полка». Капитанов-то в полку много!

Маршал Крылов в своих воспоминаниях приводит одно донесение из полка Ковтуна, всего три строчки: «287-й стрелковый полк до наступления темноты отбивал ожесточенные атаки противника. К исходу дня в полку осталось 740 штыков. Подразделения полка прочно удерживают занимаемые рубежи». Крылов, комментируя эти скупые строки донесения, пишет, что 287-й полк «совершил подвиг… 740 штыков — это всего Лишь батальон, если рассматривать голые цифры. Однако полк остается полком, если он и в таком составе удерживает свои позиции».

Сам Ковтун об этом бое в первые дни своего командования рассказывает:

— Сколько было в тот злополучный день атак, уж и не знаю — сбились со счета… Петров позвонил из соседнего полка, откуда видел наш правый фланг. Сказал: «Я вами доволен. Держитесь, вся дивизия держится крепко». Как же я после этого не удержу рубеж? Я же понимаю: «вся дивизия» — это всего-навсего второй наш полк, мои сосед. Потери у меня в полку все росли, к концу дня ранило комиссара полка Балашова. Его перевязали, и он остался на НП рядом со мной весь в бинтах, в крови, едва на ногах стоит. Я говорю: «Надо вам в санчасть, в госпиталь». А он отвечает: «Сейчас не имею права». И стал звонить по телефону в батальоны, указания давать, а главное, затем, чтобы знали — жив комиссар! Очень я ему был благодарен за это. В такие критические минуты слово комиссара много весит и много значит! С наступлением темноты подсчитал я потери и ужаснулся — не только потерям, а тому, как же я завтра рубеж держать буду? Обошел траншеи, поговорил с народом, вижу, чуть на ногах стоят. Спрашиваю, а как завтра? Отвечают: так до завтра покурим, поедим, похрапим маленько — силы опять наберемся. Вот я и написал то донесение и доложил, что рубеж удержим.

Чтобы были понятны причины этих кровопролитных боев, необходимо посмотреть на обстановку несколько шире, чем могли видеть тогда непосредственные защитники Одессы. В военном деле часто, а вернее, почти всегда, бывает так: участники боев и сражений неполно и неточно знают все обстоятельства и факты, влияющие на течение и исход боя. Полная картина раскрывается только после завершения сражения или войны в целом. Ее воссоздают исследователи, историки или сами военачальники уже в мемуарах. А в пылу боев неизвестно порой три четверти того, что надо бы знать командиру, чтобы принять всесторонне обоснованное решение. Не так-то просто получить своевременно точную и полную информацию о своих войсках, не говоря уж о противнике, который прилагает все усилия, чтобы не только скрыть сведения о себе, но и ввести в заблуждение, подсунуть дезинформацию о своих силах, намерениях, сроках и направлениях ударов. Не были в этом отношении исключением и части Приморской армии.

К 20 августа, дню назначения Петрова командиром Южного сектора, было в самом разгаре смоленское сражение. Уже целый месяц длилась героическая оборона Ленинграда. Москва отражала воздушные налеты фашистов. Защитники Одессы это знали, но им было неведомо, что гитлеровцы считали свою победу неизбежной и близкой. В те дни начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал Гальдер писал:

Вот так быстро и просто вычеркнул нашу страну из истории — и не Геббельс в пропагандистском запале, а один из высших руководителей гитлеровских вооруженных сил, оперирующий конкретными цифрами и фактами. И он был не одинок. Гитлер тоже заявил еще 4 июля 1941 года:

О том, как они просчитались и какой получили отпор, теперь хорошо известно всему миру.

Для того чтобы осуществить свои планы, гитлеровцам надо было снабжать дивизии всем необходимым. И вот тут-то очень мешала Одесса, не позволяющая хозяйничать захватчикам на южном побережье и на Черном море. А Черное море — это прекрасные транспортные коммуникации для снабжения всего правого фланга германского фронта и, в частности, для осуществления планов продвижения на Кавказ.

В румынских и болгарских портах уже стояли груженные боеприпасами и другим необходимым снаряжением для гитлеровской армии суда, готовые отплыть в Одессу. Об этом Гальдер писал 15 августа:

Вот так: все спланировано, подсчитано, готово, только одного не хватает — не могут взять Одессу!

Против Одессы была брошена вся 4-я румынская армия, а через несколько дней здесь уже наступали 12 румынских дивизий (в том числе одна танковая) и еще семь бригад, а также части 72-й немецкой пехотной дивизии. Трехсоттысячная армия при поддержке большого количества танков и более ста самолетов рвалась к городу.

И все это против трех дивизий Приморской армии (плюс отдельные отряды моряков), понесших большие потери еще при отходе от государственной границы!

По военной теории наступающий должен иметь тройное превосходство в силах. Под Одессой противник имел гораздо большее, на некоторых участках даже десятикратное. Вот документ, свидетельствующий о признании противником неспособности взять Одессу, несмотря на свое превосходство, — это приказ Антонеску по 4-й армии, обнаруженный у убитого под Одессой офицера.

Танки, о которых упоминает Антонеску, были не настоящие, а местного, одесского производства. Их делали из обычных тракторов, на которые навешивали стальную обшивку, придавая им внешне форму танков. Они оказывали на противника больше, пожалуй, психологическое воздействие и не могли сделать того, что делали реальные танки в бою. Одесситы не забывали о шутках даже в трудные дни. Они назвали свое создание «танк типа НИ», что значило при расшифровке «на испуг». И эти танки действительно, участвуя в контратаках наших войск, своим грохотом, ревом моторов, лязгом плит и пластин действовали на противника устрашающе.