Капитан (СИ) - "СкальдЪ" - Страница 26

— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно констатировал офицер. Он достал папиросу и чиркнул спичкой, закуривая. С немалым удовольствием выпустив дым к потолку, он продолжил. — Мы уже давно обратили на вас внимание, господин японец. Ваши телеграммы весьма красноречиво вас характеризуют, — русский взял со стола заполненный бланк и помахал им в воздухе. — Неплохое прикрытие, стоит признать, но вы провалились.

Кудо принялся горячо убеждать русского, как тот сильно тот ошибся, что все это странное стечение обстоятельств, но чем дольше говорил, тем сильнее понимал, как жалко звучат его попытки оправдаться.

— Бросьте ломать комедию, — офицер в очередной раз заставил его замолчать. — Признаю, вы можете обдурить меня, наивного европейца, но не господина Хао, чей музыкальный слух и познания в языках выше всяких похвал.

— Благодарю, — поклонился китаец.

— Итак, господин шпион, выхода у вас ровно два, — русский показал ему два пальца, словно Моку не умел считать. — Либо суд и расстрел за шпионаж либо сотрудничество с нами. Выбор целиком за вами.

Слюна во рту стала тягучей и приобрела неприятный вкус. Моку Кудо с трудом сглотнул ее и некоторое время исподлобья смотрел на врагов, прикрыв глаза. Мысли его лихорадочно метались, перебирая варианты. Отсюда уже не выбраться… Мышеловка захлопнулась! Он любил свой Ниппон и свою семью. Он был готов служить Родине, но одновременно мечтал вернуться домой, обнять жену и деток. И Моку Кудо не хотел умирать.

Храбров неторопливо разбирал документы, полученные за последние дни. Они включали в себя рапорты, различные сообщения и записки, зачастую написанные на клочках бумаги или даже ткани. Деятельность Особого отдела быстро набирала обороты, а количество получаемой информации увеличивалось день ото дня.

Особый отдел неплохо освоился в особняке, который им выделили благодаря поддержке Макарова. Храброву здесь нравилось, нравилось само двухэтажное здание с высокой крышей и узким окнами, через которые можно было осматривать округу. Нравился и цокольный этаж, глухой и надежный, подходящий для всякого рода тайных дел, включая хранение секретных документов и разговор по душам с задержанными. Здесь они могли кричать сколь угодно, все равно их никто не слышал, а вопли не мешали спокойному сну мирных граждан Российской Империи.

Полное одобрение вызывали и три лейтенанта, Толбухин, Дитц и Бойко, да и матросы, которые они подобрали, казались толковыми. Замечательно, что у отдела появился проверенный китаец, старик по имени Хао Зиан, знающий несколько языков и люто ненавидящий японцев, убивших двух его внуков в декабре 1894 года. Вдобавок, благодаря все тому же Степану Осиповичу, из Владивостокского Восточного института к ним со дня на день должны были прислать трех студентов лингвистов с четвертого курса. Анатолий Занковский прекрасно знал японский язык, Петр Сивяков — китайский, а Георгий Ящинский — корейский. Более того, их предполагалось привлечь к службе не в качестве вольнонаемных консультантов, а с включением в списки офицеров эскадры Тихого океана, что подразумевало соответствующий оклад и положение.

Телеграф, телефон и почту взяли под постоянное негласное наблюдение, до определенной степени начав контролировать тот поток информации, что шел через них.

Было прекрасно, что у отдела появилась закрытая карета с кучером, делопроизводитель, пяток толковых наблюдателей и даже один знаток ядов. Ротмистр Яцков из жандармского управления провел немало часов, посвящая Храброва в различные тонкости оперативно-розыскного дела. Служба потихоньку вставала на ноги, обрастала людьми, связями и возможностями. Более того, они уже провели несколько вербовок и акций. И вот с последними-то и получился чуть ли не полнейший провал.

Храбров никого из подчиненных не ругал, взяв всю вину на себя. Он просто не предполагал, как непросто все окажется. Часть японских шпионов вычислить удалось достаточно легко. Они чувствовали себя в безопасности и не особо конспирировались, но на моменте задержания начались проблемы.

Один из шпионов по фамилии Шань, на которого обратили внимание, трудился простым ассенизатором. Невзрачная старая кляча повсюду таскала бочку с нечистотами, которые по два раза на дню он вывозил далеко за город. Смердел японец жутко. По этой причине никто в его сторону косо не смотрел, и ни в чем подобном не подозревал. Офицеру, а тем более рядовому обывателю даже в голову не могло прийти, что уважающий себя разведчик согласится опуститься до подобного уровня. Именно так думала армейская разведка и жандармы. Но человек этот оказался преданным патриотом Японии и был готов вынести и не такие унижения. При его задержании вышел конфуз, Шань убил одного из матросов, а потом проглотил яд, отрезав все концы. Ни документов, ни контактов при нем не обнаружили, лишь записка с какими-то каракулями, скорее всего являющаяся результатов последних наблюдений.

Вторая операция была направлена против корейца Сонга, держащего фотомастерскую в Новом городе. Ходили к нему все, от генеральских жен и их любовников, до матросиков и рядовых с артиллерийских батарей. Сонг прекрасно говорил по-русски, а работал чуть ли не в убыток, так что к нему, как говорится, не зарастала «народная тропа». Вежливый, обходительный, мягкий и услужливый, он так ловко разговаривал клиентов, что те с преспокойной совестью делились огромным количеством секретов. Сонг знай лишь цокал языком, проклинал начавших войну японцев, угощал чаем да улыбался.

Взять его оказалось непросто. Он был знаком с каратэ и оказал неожиданное сопротивление, сломав нос и вывихнув руку схватившему его матросу. Тот полагался лишь на силу, о всяких коварных уловках не имел ни малейшего понятия, а потому к такому сопротивлению оказался не готов. Сонг вырвался, убежал вглубь мастерской и успел забаррикадироваться в своем кабинете, начав отстреливаться из револьвера. Попутно он постарался поджечь всю фотомастерскую, но хоть тут матросы и лично руководившей операцией Толбухин не оплошали. Сонг ранил троих, а последнюю пулю пустил себе в рот, поняв, что никуда ему не деться.

В его архивах нашлось множество прелюбопытных документов, наметились интересные ниточки, но тот шум, что наделала операция, частично перечеркивал все ее плюсы.

Еще один выдающий себя за китайца японец работал прислугой у полковника Богатенко. Задержали его качественно, хорошо, но он категорически отказался от сотрудничества, предпочтя суд и последующий расстрел.

И лишь с одним разведчиком, японцем по имени Моку Кудо удалось наладить крепкие контакты и перевербовать, налегая на то, что дома его ждут жена и детки. Именно через Моку, да ряд шпионов, которых установили, но брать пока посчитали нецелесообразным, Особый отдел начал свою первую игру по снабжению противника дезинформацией.

Первые три недели службы Особого отдела дали невероятное количество новой, зачастую непонятной информации и показали, как плохо они представляют истинный масштаб деятельности японских шпионов.

Храбров еще раз перечитал рапорта сотрудников и принялся формулировать общие положения доклада, предназначенного для адмирала Моласа. Исполняя должность начальника Штаба, он стал той фигурой, которая не могла не знать о деятельности Особого отдела. Прятать секреты от Моласа было просто глупо и непрофессионально.

Храбров взял чистый лист бумаги, обмакнул перо и начал писать.

Первое: зная о неизбежности войны, начиная с начала 1903 года японская разведка принялась активно внедрять своих агентов в большинство сфер жизнедеятельности Порт-Артура и, весьма вероятно, Владивостока. Второе: большая часть агентов прекрасно подготовлена и работает за идею, а не за деньги, при этом в качестве прикрытия с радостью готова выполнять самые унизительные и низкооплачиваемые работы. Третье: вражеские агенты полностью изолированы от так называемых «горизонтальных» связей и ничего не знают про своих коллег. Четвертое: связь они держат через систему тайников, закладок и пересылок, используя шифры, псевдонимы, агентурные прозвища и качественно проработанную структуру завуалированных названий и аллегорий. Пятое: будучи задержанными, часть из них выбирает смерть, а не сотрудничество с Особым отделом контрразведки флота.