"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Гинзбург Мария - Страница 68

«Или Серанна», — подумал Дженнак.

Конечно, он знал, почему Шестеро пришли в Юкату, a не в Кейтаб или другие страны, которым со временем были дарованы их священные имена. Как говорилось в Книге Минувшего, воздух в Юкате был душным, наполненным испарениями жарких джунглей, а в Серанне он благоухал ароматами цветов, на плоскогорьях запада был прохладен и свеж, у берегов Тайона пах чистыми водами, а в сеннамитской прерии — травами и влажной плодородной землей. И все-таки боги избрали Юкату, ибо лишь там в древности стояли города и каменные пирамиды, лишь там рассекали болота и лесные дебри дороги на высоких насыпях, лишь там золотились маисовые поля и воды покорно текли в пробитых человеком руслах. Вся остальная Эйпонна, и Верхняя, и Нижняя, была тогда дикой землей, где обитали дикие звери и столь же дикие люди. Такой была Серанна, и таким был Кейтаб; и потому, думал Дженнак, стоит ли сетовать на выбор богов?

…Свежий теплый ветер трепал волосы, ласкал нагую кожу; золотой глаз Арсолана смотрел прямо ему в лицо. Под ним вновь раскачивалась корабельная палуба, заполненная людьми: воины Одиссара грелись на солнце, мореходы Кейтаба таскали воду в непроницаемых кожаных мешках, поливали розоватые доски. Команда «чаек», дежуривших нынешним утром, в их работе участия не принимала — эти люди следили за ветром и парусами. В тысяче локтей позади «Тофала» шел «Сирим», и бриз развевал плетение из ярко окрашенных веревок на его реях. За большим кораблем виднелись три малых, с золотистыми, алыми и голубыми парусами; последний, «Кейтаб», был едва заметен на фоне аметистового моря и бирюзовых небес.

Дженнак покрутил головой, осматриваясь. Ни клочка земли вокруг, ни скалы, ни камня, ни дерева… Только бездонная бездна под хрупким корпусом корабля, и другая бездна, протянувшаяся от морской глади до самых границ Чак Мооль, Великой Пустоты, где царят тьма и холод. Земная твердь стала далеким воспоминанием.

Он поделился этими мыслями с О’Каймором, и тот, наполнив чашу Дженнака вином, согласно кивнул.

— Земля, да… Хорошо на твердой земле! Она как огромный корабль, застывший в океане. Вместо мачт пальмы, вместо палубы трава, и просторный дом вместо трюма. Свежая вода и свежее мясо, сладкие плоды, постель на мягком ковре, а в ней — женщина… каждую ночь — женщина… Неплохо, клянусь клювом Паннар-Са!

— Почему же ты уходишь в море? — спросил Дженнак.

Кейтабец ухмыльнулся, округлив рот, и над головой его всплыло сизое кольцо; потом губы его вытянулись трубочкой, и кольцо пронзила быстро расплывающаяся стрела. Ароматный дымок защекотал ноздри Дженнака.

— Потому, что сердце мое жаждет странствий, — медленно произнес тидам. — Я как пальма под волной, — он коснулся своего перламутрового медальона. — Корни мои в земле, а листья ловят соленые брызги, и овевает их морской ветер. Впрочем, все мы такие, милостивый господин! Глупцы, которым не сидится на твердой земле… Но боги любят глупцов.

— Почему?

— Разве в ином случае их было бы так много? — О’Каймор снова усмехнулся и посмотрел вниз, где в пространство между мачтами сгрудилось не меньше сотни человек. Потом, тщательно загасив скрутку, он бросил почерневший огрызок на поднос и с подозрением уставился на него — не задымится ли. За протекшие дни Дженнак уже усвоил, что в море ничего нельзя швырять просто так, кроме пищи, остатков мяса или рыбы, плодов или лепешек; наконец, живых людей на корм акулам. Что касается нечистот и всякого несъедобного мусора, то лучше закапывать их на берегу, но в исключительных случаях, вроде дальнего странствия, можно и опустить за борт, но с соблюдением надлежащих церемоний. Обычно ритуал этот свершался под руководством Челери и Чоч-Сидри: старый седрам просил прощения у Морского Старца, а одиссарский жрец — у Сеннама и Тайонела.

Сейчас Дженнак отыскал его взглядом. Покончив с трапезой, молодой жрец устроился в своем излюбленном месте, наверху стрелковой башенки; сидел там с деревянной подставкой на коленях, пером, горшочком краски и листами непромокаемой бумаги, вроде той, что шла на изготовление кейтабских денег. Цина Очу, второй жрец экспедиции, плывший на «Сириме», отлично пел, зато Сидри лучше писал, и составление отчета о новых землях было поручено ему. Но никаких земель пока на горизонте не виднелось, и потому Чоч-Сидри, подружившись с Хомдой и купив его расположение вином и табаком, расспрашивал северяна о Крае Тотемов, Стране Озер да Мглистых Лесах. Так они и сидели днями на стрелковом помосте или у мачты, один с кувшином, другой с пером; один пил да говорил, другой слушал и писал. Правда, не обо всем рассказанном — иные истории Хомды были слишком кровавыми, а Чоч-Сидри не интересовался тем, где, когда и сколько северянин снял тайонельских голов. О’Каймор откашлялся и произнес:

— Стоит ли удивляться, мой господин, что боги так снисходительны к глупцам? Ведь их хватает и в море, и на суше. Слышал я… — Он смолк, отвернувшись и глядя на покрытые испариной спины рулевых, замерших у правила.

— Что же ты слышал? — спросил Дженнак, ожидая какой-нибудь занимательной истории. Однако кейтабец вдруг произнес изречение из Книги Повседневного:

— Сказано, что умный сражается за власть, земли и богатства, а глупый — за идеи. За что же бьются светлорожденные в своих поединках? За что ты убил Эйчида, мой господин? Ведь он не собирался отнимать у тебя власть над Южным Уделом, а ты, победив, не взял бы под свою руку Тайонел.

Брови Дженнака удивленно полезли вверх.

— Ты знаешь о моем поединке с Эйчидом? Откуда, тидам?

— Паннар-Са шепнул… Так почему же вы бились?

— Не ради богатства, власти или земель, — подумав, ответил Дженнак. — Это испытание, понимаешь? Сильный выживает, слабый отправляется в Чак Мооль. И потом есть кое-что еще: властитель не должен бояться крови, ни своей, ни чужой. Иначе он уронит свою сетанну.

— Разве Эйчид был слаб? — спросил О’Каймор.

— Нет. Но я оказался сильней. И теперь клинки Эйчида у меня, а сам он, как положено тайонельцу, уплыл в Великую Пустоту в своем погребальном челне.

— Ну, насчет его челна я бы поспорил… — с загадочной улыбкой произнес кейтабец. — Да, поспорил бы… — Растянув рот до ушей, он уставился на поднос с обгоревшим табаком, потом спросил: — Кажется, ты помянул сетанну, милостивый господин? Ее блюдут и в Кейтабе — во всяком случае, те из знатных, кто имеет о ней понятие. А что такое сетанна для тебя? И для других светлорожденных?

— Сетанна… Что такое сетанна? — думал Дженнак. И что знают о ней в Кейтабе? Как рассказать о сетанне? Как объяснить слепому, что такое блеск лунных лучей на поверхности вод? Как поведать лишенному слуха о шелесте трав, о громе и птичьих криках? Тот, кто в зрелых годах расспрашивает о сетанне, наверняка не обладает ею. Да и какая сетанна у кейтабца, морского разбойника, будь он хоть потомком самого Ю’Ситты!

— Сетанна — честь и доблесть, мудрость и благородство, — сказал Дженнак. — Потерявший сетанну теряет свое лицо и право на уважение и власть. Так принято не в одном лишь в Одиссаре, тидам, и не только среди светлорожденных; во всех Великих Очагах и знатные люди, и простые идут путем сетанны — даже в Кейтабе, как ты утверждаешь. И тот, кто не сворачивает с нее, отправится после смерти в Чак Мооль по мосту из радуги.

— О Чак Мооль и мостах из радуги мы поговорим в другой раз. Что до меня, то я бы хотел уплыть в Великую Пустоту на своем драммаре, светлорожденный. Корабль куда надежней радужных мостов! — О’Каймор задумчиво поскреб грудь под перламутровым медальоном. — Выходит, сетанна все-таки идея? Символ чести и отваги? Мудрости и благородства?

— Выходит, так, — согласился Дженнак.

— И многие твои братья расстались из-за нее с жизнью?

— Пятеро. Но трое победили!

В голосе Дженнака прозвучала гордость. Четверо выживших и пять погибших — это был неплохой счет для любого из Великих Уделов Эйпонны. Это значило, что Очаг Одисса не оскудел доблестями, и кровь его не обратилась в прокисшее пиво.