"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Гинзбург Мария - Страница 46

— Я — Оротана, родич Коконаты. Ты кто?

Он говорил на майясском, священном языке Юкаты, коим владели жрецы и светлорожденные всех Велики Очагов, а также многие другие люди — и воины, и глашатаи, и лазутчики, и купцы. Последние, правда, предпочитали кейтаб, универсальное наречие странствующих и торгующих. Но сейчас речь шла о делах жизни и смерти, так что язык кейтабцев, который Дженнак знал в совершенстве, был бы неуместен и оскорбителен.

Выпрямившись и тоже приняв позу внимания, он произнес:

— Да пребудет с тобой милость Шестерых, родич. Я — Дженнак, наследник Одиссара.

На лице вождя мгновенной тенью промелькнуло изумление; пожалуй, наследник одиссарского Удела являлся последним человеком, которого он ожидал встретить у стен крохотной пограничной крепости. В следущий миг черты Оротаны вновь застыли в каменной неподвижности.

— И к тебе пусть будут милостивы Кино Раа, — сказал он, соблюдая освященный веками ритуал. Затем, помолчав, добавил: — Я не слышал о тебе, родич.

— Еще услышишь, если останешься жив, — пообещал Дженнак, меняя позу; теперь она означала вызов.

В глазах Оротаны мелькнула угроза.

— И чего же ты хочешь, молодой наком? Скрестить клинки со мною?

— Да! Мы будем биться сейчас и здесь, как подобает светлорожденным, твои же люди и мои будут свидетелями. Ты не можешь отказаться от поединка, не уронив своей сетанны!

— Я не откажусь, — Оротана оглядел Дженнака, и его зеленые зрачки насмешливо блеснули. — Но на тебе слишком много железа, кожи и кости, младший родич. К чему бы?

— Среди гремучих змей не ходят босиком, — ответил Дженнак. — Однако с тобой я готов сразиться без доспеха.

— Думаешь, если я погибну, мои всадники уйдут? — Оротана хищно ощерил зубы. — Не рассчитывай! Не будет ни того, ни другого! Но если ты заберешь свой вызов, я тебя отпущу. Только тебя, потомка Одисса, которого мы чтим не меньше остальных богов. Нехорошо, если ты умрешь от стрелы или топора простого воина… плохой пример для людей из всех Великих Уделов… А потому иди, младший родич! Иди, спасайся! А не уйдешь, собирай черные перья!

Дженнак обнажил клинки и воткнул их в землю, словно обозначив одиссарский рубеж.

— Мы будем биться. Хайя! Ясказал!

— Эта развалина не выдержит второго штурма, — Оротана, будто бы не обращая внимания на вызов, протянул руку к насыпи.

— Не выдержит. Но ты положишь там не одну тысячу своих воинов.

— Я могу подождать. У вас мало воды, и через пять-шесть дней твои стрелки будут драться за каплю утренней росы. И помощь к тебе не придет. Одиссар далеко, а все ваши крепости на границе сейчас бьются с моими воинами.

Это было правдой. Джиллор не сообщал о своем продвижении по барабанной связи, но из крепостей, оборонявших проходы в горах Чультун, вести доходили. Все они сражались с тасситами, хотя подступившие к ним отряды не могли идти в сравнение с воинством Оротаны. Главный удар тасситских орд был нацелен на Фирату, самое западное укрепление.

«Он начал пугать, — подумал Дженнак, уставившись на тени от своих клинков. Они протянулись в сторону вождя тасситов, словно два остроконечных рога, готовых проткнуть его насквозь. — Я предложил поединок, а он начал пугать… Он хочет выиграть жизни своих воинов и свою, а я — время… Что ж, поторгуемся!»

Его глаза скользнули по лицу Оротаны, руки потянулись к мечам.

— Так ты готов сражаться, родич? Сегодня День Сокола, вполне подходящий для поединков и для того, чтобы один из нас отправился в Великую Пустоту. Разве не так?

— На мой взгляд, День Керравао или День Пчелы ничем не хуже, — промолвил тасситский вождь, задумчиво обозревая вал Фираты.

Сердце Дженнака дрогнуло от радости; он вдруг сообразил, что никакой торговли не предвидится. По лицу Оротаны не скажешь, сколько десятилетий топчет он землю, но тассит вроде бы не собирался рисковать своими непрожитыми годами в схватке с молодым и сильным противником. И если уж поединок неизбежен, он хотел биться на своих условиях. Но на каких? И когда? В День Керравао? Или в День Пчелы?

— Время, время! — подумал Дженнак. Время означало спасение, и только что Оротана намекнул, что может подарить ему три дня… или даже четыре, если они скрестят оружие в День Пчелы… Стоило ли надеяться на большее?

Он гордо приосанился и выдавил надменную улыбку.

— К чему ждать, старший родич? Мы здесь, и наши мечи с нами… Или ты надеешься, что через пару дней я умру от жажды?

Вождь тасситов небрежно повел плечами:

— Если хочешь, я пришлю тебе бурдюк с водой или десять бурдюков, чтобы ты не потерял ни силы, ни храбрости. Однако, потомок Одисса, ты вызвал меня, и по обычаю я имею право выбрать место и время встречи. Так вот: мы не будем драться сейчас и здесь, но скоро я приду к тебе, в твою крепость, вместе со своими воинами. Теперь они видели тебя, и никто из них не поднимет руки на светлорожденного, никто не пустит в тебя стрелу, не метнет дротик. Но мои люди убьют твоих людей, а потом приду я и убью тебя. Жди!

Оротана запахнул плащ, повернулся и зашагал к скакунам; оба его сахема и телохранитель спешили следом. Голова вождя в уборе из белых перьев была гордо поднята, словно он уже водрузил на фиратском холме шесты с бычьими хвостами. Дженнак посмотрел ему вслед и усмехнулся.

— Отважный вождь хочет биться со мной, когда я буду удручен поражением, — сказал он своим санратам. — Когда вы и все остальные в Фирате умрут и его только воинам выпадет честь полюбоваться нашим поединком. Ясно?

— Недаром говорится: вороват, как кейтабец, хитер, как тассит, — с энтузиазмом заметил Квамма. — Но на этот раз он перехитрил сам себя! Он мог ударить завтра, но теперь будет готовиться тщательней и дольше… Ты выиграл время, милостивый господин! — Глаза санрата сияли надеждой.

Дженнак повернулся к Аскаре, но тот отвел взгляд.

— Ты выиграл время, мой наком, но Фирату тебе не спасти.

— Возможно, господин наш Джиллор уже на правом берегу Отца Вод, но вряд ли он доберется сюда в День Керравао или в День Пчелы…

Утром Дня Керравао Дженнак стоял на западном валу, с тревогой всматриваясь в степь. Двойственное чувство владело им; внезапно проснувшийся дар предвидения подсказывал, что ждут его сегодня радость и несчастье, победа и поражение, торжество и горечь потери. Что бы это значило? — размышлял он. Но шепот богов и их предостережения были такими смутными, такими неясными, неопределенными… Облизнув пересохшие от жажды губы, он решил положиться на судьбу. Что бы ни случилось, что бы ни произошло в этот день, он будет действовать так, как повелевает его сетанна!

Он был почти обнажен; как в утро поединка с Эйчидом, его тяжелый доспех, его шлем, набедренные щитки и наплечники остались в хогане, под охраной Виа и трех воинов ротодайна. Только набедренная повязка, сапоги, два клинка и браслет… Грхаб поглядывал на него с неудовольствием; по мнению сеннамита, любая схватка являлась слишком серьезным делом, чтоб демонстрировать в ней благородство и приверженность древним традициям. Но одиссарцы — и Аскара с Кваммой, и простые воины — понимали своего накома. Дженнак будто бы находился сейчас в почетном круге молчания и безлюдья; никто не докучал ему, никто не приближался даже на десять шагов, никто не мешал беседовать с богами и готовиться к схватке. Впрочем, штурм уже начался, и у стрелков дела хватало, как у обоих санратов и копьеносцев, перезаряжавших арбалеты. Они трудились в поте лица, и лишь Грхаб, в полном боевом облачении, со своим неизменным посохом и сверкавшей за поясом секирой, стоял рядом, готовый прикрыть наследника от случайной тасситской стрелы.

Странно, но сейчас Дженнак не думал о предстоящем поединке, не мечтал о победе, не размышлял о судьбе Фираты и своих людей; пожалуй, ему даже не хотелось говорить с Одиссом, Хитроумным Ахау. Быть может, причиной того были слова Вианны? Удивительные слова, сказанные на прощание… Она коснулась его губ, она назвала его своим зеленоглазым, она молвила, что не жалеет ни о чем, что глоток воды, разделенный с любимым, слаще ароматного вина… Но было сказано и другое, необычное. Велики Кино Раа, произнесла она, и разделили они меж собой власть над жизнью и смертью, над землями и водами, над удачей и провидением, над бурями и ветрами. Однако нет среди них бога любви, и не знаешь, кому вознести молитву за любимого в миг опасности…