Выпускница Бартонского пансиона (СИ) - Елизарьева Дина - Страница 9

Все захлопали. А к девушке направился давешний говорун.

— Молодец, Томка, — прошептала я.

— Куда вы торопитесь, молодой человек, — удивился директор, — мы ещё не нашли вашу запись. — Куратор торопливо подсунула бумажку. — Итак, в записи офицера так же указан лишь один номер. И это Номер четырнадцать!

Зал взорвался аплодисментами. Томке повезло, как никому из нас. Но, готова спорить, в этот миг ей никто не завидовал. Отстоять всю очередь, имея в записи лишь один номер, судорожно вслушиваясь, как бы его не назвала одна из предыдущих однокурсниц, — пожалуй, на этот шаг нужна сила воли побольше моей.

— У нас остались пятнадцать записей офицеров и лери номер четыре, чьи номера уже выбыли, — директор таким рассеянным взглядом посмотрел на бумажки, что я испугалась, что он сейчас что-то выдумает. И он выдумал. — Давайте опустим формальности. Офицеры, сделайте шаг вперёд, кто выбирает лери номер четыре.

Из оставшихся трое шагнули вперёд.

— Выбирайте, лери, — снисходительно предложил директор.

Взгляд девушки заметался, она нерешительно сделала шаг, другой. Парень сам шагнул ей навстречу и предложил руку. Соперники захлопали первыми.

Ура! Свершилось!

— Прошу пары пройти для регистрации и получения документов.

Мы встали первыми, а за нами выстроились остальные пары. В центре зала установили переносной алтарь Олиры-Матери.

— От имени Полийской империи, выступающей опекуном воспитанницы, передаю вам, офицер Хельриг Вольди, руку лери Варьяны. Свидетельствую желание воспитанницы Варьяны и офицера Хельрига Вольди вступить в супружество, — директор торжественно сделал паузу и махнул рукой в сторону алтаря. — Освободите место для следующей пары.

«Хельриг, Хельриг», — стучало в моей голове. Никогда раньше не слышала такого имени.

Жрица Олиры-Матери в традиционной расшитой хламиде дождалась, пока мы встанем напротив неё у алтаря и нараспев проговорила:

— Встанет муж по правую руку её, чтобы сердцем чувствовать жену свою. Встанет жена по левую руку его, чтобы разумом к мужу прислоняться. Станет муж советом и опорой, силой и отвагой жены своей. Станет жена лаской и надёжей, очагом и продолжением мужа своего.

Мы сплели в замок пальцы моей правой и его левой руки, протянули над алтарём, и жрица продолжала приговаривать, перевязывая сплетенные руки невидимой тесьмой:

— Что Богиней связано — людьми не развяжется. Кто слово молвил — не откажется. За выбором — слово, за словом — дело, за делом — семья, за семьёй — доля своя. Благослови, Богиня!

Прижатые запястья охватила огненная радуга. Было так больно, что, казалось, я сейчас закричу и выдерну руку из цветного пламени. И, когда сил терпеть совсем не осталось, его пальцы крепче обхватили мою ладонь. Я вцепилась в ответ, и стало чуть легче. Ещё немножко легче. И радуга исчезла, оставив безобразные глубокие ссадины вокруг запястий.

— Поцелуйте жену, — подсказала жрица.

Я смотрела, как ко мне приближается чужое лицо. Короткое прикосновение губ, оставившее лёгкую досаду. Мой первый поцелуй я не успела даже осознать. Как в полусне, я шла от алтаря рядом с мужем, и моя обожжённая рука пряталась в складки бального платья. Нельзя, чтобы девушки видели, им это только предстоит.

— Твои вещи готовы? — спросил муж. — Мы можем отправляться.

— Да. Но… — я закусила губу.

— Слушаю.

— Я староста класса, это мои девочки. Я бы хотела, если можно, проводить их. Осталось ведь недолго, — я умоляюще посмотрела на него.

— Часа полтора, — взглянув на очередь к алтарю, сказал муж. — Хорошо, но для этого необязательно стоять здесь. Твои подруги всё равно придут за вещами в комнату, там спокойно и попрощаетесь. Идём, я провожу тебя.

Мы шли по вновь тёмным коридорам, и мне было так странно шагать рядом с мужем там, где я бегала ещё несмышлёнышем.

— Я зайду за тобой через два часа. Будь готова, — он поцеловал мою руку, задержав у губ, а я присела в реверансе. Это было так по-взрослому и так приятно!

— Ахххх, — выдохнула, закрыв дверь и прижавшись к ней с другой стороны.

В комнату заглядывала краешком луна, освещая наши аккуратно заправленные кровати. Я на цыпочках подбежала к своей и упала на неё прямо в платье, сбросив туфли.

Эта минута тишины и покоя в лунном свете была счастьем. Особенно для устало гудевших ног.

— Я замужем, — прошептала в знакомый каждой трещинкой потолок.

Распахнулась дверь, и в комнату почти вбежали две подружки, следующие за мной по успеваемости.

— Варьянка, ты чего в темноте валяешься? Ох, — послышался шорох распускаемой шнуровки.

— Ночами должно спать, а не свечи жечь, — спародировала я нашего завхоза, — вы-то сейчас свалите, а я, глядишь, чуток вздремнуть успею.

— Девчонки, я в шоке! — сообщила, влетая, Нара. — У вас рука болит?

— Что, у тебя тоже?

— Да чуть не удрала прямо оттуда! — Нара скинула платье на тумбочку и начала натягивать дорожный костюм.

— Почему так, не знаешь? Может, вам ещё чего без меня говорили? — спросила я, тоже выползая из платья.

— Только то, что узор каждая пара свой получает, неповторяющийся, — одна из девушек подошла к окну и стала рассматривать рану в лунном свете. С моего места было видно, что вокруг запястья набух толстый браслет, уродующий изящный силуэт руки.

Я неохотно встала с кровати, прошлёпала босыми ногами к хозяйственному ящику и достала последнюю заговорённую свечу.

— Кто будет зажигать? — Обычно желающих было хоть отбавляй, хотя надо-то выговорить одно слово.

— Сама, — устало отозвались девушки.

— Файре! — скомандовала я.

Жёлтый огонёк осветил поверхность стола и свадебное "украшение". Даже смотреть на ожог было чудовищно больно. Никакого узора не просматривалось. Вспухший, с просвечивающим сквозь лоскуты кожи мясом, широкий кровавый браслет до сих пор полыхал огнём. Я сильно сомневалась, что смогу сегодня уснуть. И тут же одёрнула свои мысли, вряд ли нынче получится нормально выспаться совсем по другой причине, чем саднящая рана.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Девчонки, вы тут? — в дверь ввалилась новая компания с Данкой во главе. — Вас там мужья ждут у спальни.

Зависло короткое молчание. Потом Нара встала и, не одёргивая сбившееся покрывало, подняла собранный ещё с вечера рюкзак.

— Прощайте, девочки.

— Доброго пути, подруга.

— Не забывай писать!

Девушки тоже засобирались. Началась круговерть, когда одни входили в дверь и на ходу прощались с выходящими, другие бегали по комнате то умываться, то переплетаться. Я успела переодеться и теперь помогала с затянувшейся шнуровкой, перекрутившимися лентами, обнимала на прощанье, просила писать и обещала сама.

Наступил момент, когда в разгромленной комнате остались мы с Данкой вдвоём. Переглянулись в наступившей тишине:

— Ты как?

— А ты?

— Я хорошо, — довольно сказала Данка. — И знаешь, что?

— Что? — простодушно спросила я.

— Он классно целуется!

— Когда это вы успели? — Я затушила свечу, и комната вновь осветилась голубоватым лунным сиянием.

— Успели, — настроение подруги внезапно переменилось, — Варь, ты сходи к моим на могилки, ладно?

— Могла бы не просить, — я вытащила свой рюкзак и постаралась как можно аккуратнее запихнуть бальное платье. А ещё туфельки! Ни одна из девчонок не оставила в комнате личных вещей, слишком мало их было у нас, чтобы разбрасываться. — А ты чего не собираешься?

— Тьен сейчас лечится в Бартонском госпитале, его только через три дня должны выписать. Но он обещал постараться отпроситься уже завтра. — Подруга прошла к своей кровати и уселась, раскинув пышную юбку бального платья. — Так что я сегодня снова ночую здесь. А ты?