Временные трудности (СИ) - "Samus" - Страница 2

Как бы ни хотелось ещё чуть-чуть отдохнуть, но возникшая мысль требовала увековечивания — он просто не имел права лишать потомков результатов своих раздумий.

Вновь окунув кисть в чернильницу и расстелив новый свиток, Хань Нао стремительными росчерками вывел безупречную цепочку иероглифов: «Течение реки времени ведёт в пропасть». Полюбовавшись на результат своих трудов и удостоверившись в безупречности обоих цитат, Хань тяжело запыхтел.

Ощущая легкую усталость и голод, он хлопнул в ладоши, и в этот раз старший слуга появился без ударов в гонг.

— Повесьте на стену и смотрите, чтобы ровно! Хотя нет, я сам все проконтролирую! Да, повесьте вон туда, над вазами эпохи Дань, как раз отлично будет видно с дивана! Да нет, остолоп, не этот свиток, другой, а этот между копьём и цзянем, — распорядился Хань, проваливаясь в этот самый диван. — Да нет! Не этим копьём, рядом! Всё вам, тупицам, приходится объяснять! И столик сюда перенесите, немедленно, я проголодался!

Приятно будет перекусить нежной певчей уточкой, замаринованной в сливах и листьях столетнего дуба, в меру поперченной и подрумяненной, а вокруг, в качестве гарнира, чтобы лежали новорожденные цыплята в соке островных лимонов. От одних мыслей об этом рот Ханя наполнился слюной, и он даже упустил момент, когда его бесценные свитки со свежими, едва высохшими изречениями чуть не повесили на разной высоте. Возмутиться этим и тем, что еще не принесли еду, он не успел, в дверях появился слуга.

— Нижайше прошу прощения, молодой господин, — склонился он до самого ковра, — но господин Гуанг требует, чтобы вы приняли участие в семейном обеде!

— Чтобы опять меня отчитывать, — недовольно искривил губы Хань. — Не пойду!

— Молодой господин, — слуга снова упал в ковер, — госпожа Лихуа просит вас снизойти до просьбы господина Гуанга, вашего отца, и принять участие в семейном обеде, ведь господин Гуанг уезжает в столицу!

— Ладно, ладно, — проворчал Хань, — только ради матушки. А вы смотрите у меня! Повесите криво — накажу! Вот как тут тренироваться и вести достойный образ жизни, когда постоянно что-то да отвлекает?

Вспомнив о просьбе матушки не ходить полуодетым по дому, он недовольно поджал губы. К чему вообще выходить, когда и в его покоях есть всё, а чего нет, то слуги всё равно принесут? Да и идти слушать недовольное ворчание отца тоже радости не доставляло. Можно отсидеться и подождать, пока отец уедет, и всё станет как прежде: спокойно и размеренно, без требований, упрёков и криков о позоре семьи.

— Молодой господин, прибыл свежий выпуск «Альманаха героев», — появился еще один слуга.

Вот уж совсем некстати! Альманах с перечислением героев и совершенных ими деяний на благо всей Империи, описанием техник и обстоятельств подвигов, красочными картинками, и к каждому обязательно прилагался созерцательный кристалл с боевой сценой, самой настоящей! Руки и губы Ханя затряслись словно сами собой, окатило желанием никуда не ходить, а просто прилечь и спокойно насладиться чтением, представляя себя на страницах... Нет, не на страницах, а прямо на обложке!

Как Бао Сяо, только лучше!

Но разве тут станешь героем, когда жестокая реальность то и дело тебя отвлекает? Мысль была прекрасной и достойной нового изречения, но увы, из-за спешки не было времени увековечить её в свитке. Впрочем, сегодня он и так уже создал две цитаты, записать третью было бы недостойной философа торопливостью.

— Положи на стол, да ничем не запачкай, — приказал он свысока и всё же вышел из комнаты.

Довольство своей силой воли и духа продолжалось недолго, ровно до двери. Он опять вспомнил просьбу матушки, тяжело вздохнул, развернулся и пошел одеваться. Просто невыносимая жизнь, полная мучений каждую минуту! Но ничего, думал Хань, пока его одевали слуги, вскоре станет легче. Когда не будет отца — спокойно займется тренировками, чтобы никто не подгонял и не портил настроения. Да, вот прямо завтра! Хотя нет, еще же альманах есть и не досмотрен кристалл с могучим Джубой, повелителем камней. Тогда послезавтра, как раз начнется новая полудюжина дней. Да, точно, так будет лучше всего.

— Что такое? — недовольно спросил он, ощущая тяжесть в груди и плечах. — Ах, негодники, опять плохо постирали мой халат?! Он опять сел и сильно давит!

Одни расстройства вокруг! Но на этот раз слугам хотя бы хватило ума не отрицать свою вину. Хань все же вышел из комнаты, размышляя о том, что все это достойно отдельной цитаты на стене. Что-то о том, как благородный и терпеливый муж изменяет обстоятельства под себя и никогда не отрицает вины.

Довольный собой, он прошел по длинному коридору, наслаждаясь созерцанием картин на стенах и сгибающихся перед ним слуг. Прежние хрупкие вазы из коридора так и не убрали, поэтому одна из них опять упала и разбилась, но Хань уже не стал останавливаться, так как учуял ароматы обеда.

— Трехслойный сливовый пирог, — прошептал он, облизывая губы, — и свинина на ребрышках.

Его любимая свинина на ребрышках! Он прибавил было шаг, даже чуть не свалился с лестницы, и совсем запыхался от волнения и переживаний, что все съедят без него. Скульптуры дрожали при его приближении, насмешливые взгляды стражей в лакированных доспехах скользнули мимо, но Хань их великодушно проигнорировал и, ведомый сладкими ароматами и предвкушением добычи, ворвался внутрь, словно завоеватель в осажденный город.

— И тебе добрый день, сын! — прогремел голос отца.

Хань споткнулся и налетел бедром на край стола, тихо взвыв от боли и от вида того, как пирог разваливается на слои. Отец, все такой же седоватый и суровый, с жесткими, безжалостными глазами, смотрел на Ханя, будто хотел испепелить его взглядом.

— Дорогой, не стоит так кричать на бедного Хаоню, — мягко заметила матушка, сидевшая рядом с отцом. — Ты же видишь, бедный мальчик совсем запыхался, так торопился прибыть по твоему приказу. А ведь у Хаоню слабое сердце!

— Слабое сердце тут у тебя! — стукнул кулаком по столу отец, и Хань едва не разрыдался.

Блюда летели прочь, пирог разваливался, что за жестокосердие!

— Стоило ему учуять еду, как он примчался, будто кабан... Нет, как жирный поросенок, полный сала!

— Как ты можешь так говорить, дорогой, — мягко заметила матушка, — у него просто широкая кость, ведь он пошел в тебя.

— Старший Жикианг, вот кто пошел в меня, он уже возглавляет крепость на границе и бьет варваров! Средняя, Сюлань, прославилась на всю Империю своими лекарствами, и она стала женой самого Реншу Тыбао! А младший только лежит и позорит меня, генерала Империи! И люди шепчутся за спиной о том, что как я могу водить войска в бой, если не способен приказать даже своему младшему сыну?

— Ну вот, смотри, до чего ты довел нашего бедного, нежного мальчика, — заохала матушка Лихуа, хлопоча вокруг осевшего Ханя.

Аромат нюхательных солей придал Ханю сил.

— Сын! — провозгласил отец. — Император призывает меня, дабы усмирить подлых хунхунов, и это займет долгое время. Возможно, я даже сюда не вернусь, и тебе предстоит стать мужчиной и защитником нашего дома! Долгие годы я закрывал глаза на твою лень и нежелание заниматься!

— У него просто нет склонности к занятиям ци, — возразила матушка, — зато как замечательно он рисует!

Хань, услышав ободряющие слова матери, собирался кивнуть, но, заметив злой взгляд отца, сдержался. Но даже могучий генерал Нао не мог бы не признать, что у Ханя неподходящее для боевых искусств телосложение. И в этом был виноват именно отец, не одаривший потомка Девятикратным Телом Божественного Демона, или Ци Тысячи Клинков.

— Кому нужны его свитки, когда вокруг полно печатных станков?!

Ароматы манили и дразнили, еда звала Ханя, и от желания встать и спасти уже все эти сокровища от протухания у него слезы прямо наворачивались на глаза. Но отец будто издевался: позвал, лишь чтобы накричать, осыпать упрёками и не дать поесть. Эта пытка была особенно невыносима, перед ней меркло даже неприкрытое оскорбление талантов Ханя и незаслуженная похвала вульгарному и низменному устройству.