Полибий и его герои - Бобровникова Татьяна Андреевна - Страница 12

На северо-запад от Пелопоннеса через пролив лежала горная страна Этолия. Эти места овеяны были поэтическими легендами. Именно здесь, в этих горах собрались некогда все герои Эллады для Калидонской охоты. Здесь Геракл боролся с чудовищным богом реки Ахелоя и сломал ему рог. В теперешнее же, отнюдь не поэтическое время страну занимала Этолийская федерация. Этоляне были дерзки, отважны, свободолюбивы; государство их было очень демократично, поэтому ими восхищались многие ученые Нового времени. К несчастью, древние обитатели Пелопоннеса не могли разделить этого восхищения. Дело в том, что этоляне были невыносимы как соседи. Это были профессиональные разбойники и пираты. Они наводили ужас на Грецию. Совсем недавно они нагрянули на Спарту и угнали 50 тысяч человек. Даже далекие афиняне молили богов избавить их от этолийского сфинкса, «который держит в своих когтях уже не одни Фивы, а всю Элладу» (Athen. VI, 253 Е). Как и все эллины, этоляне свято чтили законы. Поэтому они предусмотрительно вписали в свою конституцию закон, что они могут грабить кого угодно (Polyb. XVIII, 4,8–5,1–3). Больше всех страдали от этолян, конечно, ахейцы. Их отделял от предприимчивых соседей узкий Коринфский залив. Из своих прибрежных городов они прекрасно видели окутанные тучами горы Этолии. В одном месте, недалеко от ахейского города Патры, берега сходятся так близко, что между ними сейчас перекинут мост, соединяющий два мыса — Рион с ахейской стороны и Антирион с этолийской. В этом-то месте этоляне обыкновенно переправлялись, когда решали наведаться в Пелопоннес.

Общеэллинский мир поставил этолян в самое затруднительное положение. Они уже давно «привыкли жить насчет соседей, — объясняет Полибий, — а потребности их при врожденной кичливости были велики; она-то и побуждает их постоянно вести хищнический, дикий образ жизни; никого не считают они другом себе; напротив, во всех видят врагов» (IV, 3, 1). Ничего удивительного, что вскоре, как всегда, вокруг этолян вихрем закружилась новая смута. Началось все так.

На юго-западе Пелопоннеса находилась Мессения. Мессенцы были народом смирным и робким. Полибий считает, что такими сделало их долгое иго Спарты. Они старались не мешаться в эллинские распри и держались особняком. Членами Ахейского союза мессенцы не были, а потому их страна была единственной землей Пелопоннеса, не разоренной Клеоменовой войной. Мессенцы были в союзе с этолянами. Однажды этолийский удалец Доримах расположился на границах Мессении. Вид мирных полей с движущимися по ним стадами пленил Доримаха. Он не мог более противиться искушению, договорился с пиратами, и они стали ночами угонять у мессенцев скот. Под конец они так увлеклись, что стали среди бела дня врываться в дома и грабить.

Несчастные ограбленные мессенцы пробовали было жаловаться. Но Доримах отвечал на все их претензии веселым смехом. Однажды он лично явился к ним на собрание. Доведенные до отчаяния мессенцы окружили его и кричали, чтобы он вернул им их добро. А один уважаемый гражданин даже посоветовал задержать Доримаха и не выпускать его, пока он не вернет награбленное. Отовсюду слышались весьма нелестные эпитеты по адресу этолянина. Доримах обиделся. Он торжественно объявил, что в его лице оскорблен весь демократический этолийский народ. Вернувшись, он стал уговаривать этолян объявить мессенцам войну. Поводов к войне не было ни малейших. Поэтому в другое время этоляне не обратили бы особого внимания на оскорбленные чувства Доримаха. Но сейчас они так тяготились миром, что рады были ухватиться на любой предлог, лишь бы начать поскорее войну (IV, 3–5). Этоляне быстро собрались, переправились через пролив и двинулись на мессенцев. Им нужно было пройти весь Пелопоннес, т. е. территорию ахейцев. Сперва они решили показать ахейцам свое благородство и даже не касаться имущества живущих на их пути народов. Но как-то так случилось, что они не удержались и грабили все, что видели. Затем они нагрянули на мессенцев.

Ахейцы онемели от наглости этолян. Они совершенно спокойно ходили по их территории, гнали по ней людей и скот и даже не думали просить у них разрешения. А тут явились послы мессенцев и стали умолять защитить их от разбойников этолян. Арат был очень доволен. Он давно хотел несколько приструнить этолян, которые стали в последнее время вести себя невозможно. Поэтому он обещал помочь мессенцам. Итак, ахейская армия выступила против захватчиков. Увы! Случилось то, что случалось всегда, когда Арат командовал войском. Ахейцы были разбиты. Этоляне веселые, довольные, нагруженные добычей, спокойно вернулись домой (IV, 6–13).

Теперь ахейцам ничего не оставалось, как снова просить помощи у македонцев. Выслушав отчет о случившемся, македонцы, к немалому огорчению ахейцев, не выразили ни удивления, ни возмущения «подвигами» этолян. Ведь такое поведение «было привычно для этолян… Настолько легче прощаются постоянно совершаемые несправедливости, чем редкие, необычные поступки, — говорит Полибий. — И этоляне знали это: они грабили Элладу непрерывно, без объявления войны нападали на многие народы, а обвинителей своих даже не удостаивали оправдания, но еще издевались над каждым» (IV, 17, 4). Впрочем, помочь македонцы обещали.

А этоляне действовали. Внезапно появились они под маленьким аркадским городком Кинефой. С давних пор, говорит Полибий, его терзали непрерывные смуты и распри; представители враждебных партий постоянно резали друг друга, а имущество убитых делили между собой. Многих изгоняли. Не так давно изгнанники взмолились к кинефянам, они говорили, что не хотят уже ни денег, ни власти — пусть им дадут только умереть на родине. Ахейцев они тоже заклинали помочь. В конце концов ахейцы над ними сжалились и стали просить кинефян смилостивиться. Решено было позволить изгнанникам вернуться. Состоялось торжественное примирение: курились алтари, приносили жертвы, все воздевали руки к небесам и давали великие клятвы. Умиротворенные и довольные, люди легли спать. Но сон их был недолог. Их разбудил страшный грохот — по улицам с улюлюканьем неслись этоляне. Оказывается, только что прощенные изгнанники открыли им ворота. По-моему, говорит Полибий, они задумали это, еще стоя у алтарей, окутанные волнами фимиама. Этоляне устроили дикий погром: они носились по городу, врывались в дома, вытаскивали все, что попадалось им на глаза. Потом им вообразилось, что самое ценное они не нашли. Они стали хватать граждан и пытали их, чтобы узнать, не припрятали ли они где-нибудь деньги. Под конец они и вовсе спалили город. Впрочем, они сделали одно доброе дело, замечает Полибий. Они зарезали бывших изгнанников, которые впустили их (IV, 17–18, 7–8; 19,6).

Отойдя от Кинефы, этоляне подошли к городу Лусаму. Там находился знаменитый, чтимый всеми эллинами храм Артемиды. Но этоляне были выше предрассудков. Они объявили, что угонят священное стадо богини, если жрецы не проявят здравый смысл. Жрецы немедленно его проявили и вынесли этолянам драгоценные дары и утварь. Этоляне прихватили все это с собой и пошли дальше (IV, 18, 9–12). Ахейцы стали набирать новую армию. Между тем этоляне во главе с Доримахом вторглись на территорию самой Македонии и захватили город Дий, славный своим храмом Зевса. Они срыли стены, сожгли портики, окружавшие храм, уничтожили все священные предметы, употреблявшиеся во дни всенародных праздников, словом, стерли храм с лица земли. Позже Доримах разорил великую Додону, воспетую Гомером, где стоят, по выражению Эсхила, «говорящие дубы чудесные»[11], общеэллинскую святыню, куда стекались паломники со всего греческого мира. Когда же он возвратился домой, говорит Полибий, «его не признали нечестивцем, но превознесли почестями и взирали на него как на доблестного мужа, оказавшего услугу государству» (IV, 62, 2–4; 67, 3).

Наконец, к радости ахейцев, македонцы вмешались в войну. И сразу же Филипп, почти ребенок, проявил и ум, и талант, и волю. Все поражались его смелым неожиданным предприятиям. Обе армии ходили по Греции, все предавая огню и мечу, разрушая город за городом. Такие вещи стали в тогдашней Элладе таким обычным делом, что даже Полибий при всей своей гуманности говорит об этом почти равнодушно. Продать всех жителей города с женами и детьми, замечает он, это даже и не наказание. «По законам войны такой участи подлежат и неповинные ни в каком преступлении» (II, 58, 9–10). Таково было озверение против себе подобных, замечает он в другом месте (XXIII, 15).