"Фантастика 2023-175". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Дихнова Татьяна - Страница 38

Как раненый зверь, решивший до последнего вздоха бороться за свою жизнь, Гвидион отчаянно сопротивлялся чарам вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, Он выдрал себя из теплого, завораживающего потока. Оглядывал гостей и братьев, он впервые понял, какую опасность таит в себе эта женщина. О, боги, он ошибся, ее нужно было убить еще в Эринире. Он узнал эти дивные чары, он читал о них в древних манускриптах. Любой, кто услышит этот голос, уже не сможет противостоять его владельцу. Это растаявшее общество было сейчас в абсолютной власти Мораны, и она могла отдавать любые приказы. Гвидион был слишком уверен в своей собственной силе, а ведь Морейн сама подсказала ему об опасности, упомянув как-то, что мудрая Гелиона запретила ей петь в ее дворце. Она-то сразу поняла, какими силами способна управлять принцесса.

Мысли Гвидиона метались, пытаясь отыскать пути дальнейших действий, а глаза из-под полуопущенных век тщательно изучали певицу. И тут он сделал еще одно потрясающее открытие: «Морана находится под действием своих же чар и скорее всего не подозревает, какая власть ей дана».

Гвидион оглянулся на братьев. Глаза Бренна застыли, словно стеклянные, лицо короля было растерянным. Харт, сидевший подле Гера, смотрел на Гвидиона черными русалочьими глазами и не видел его. И Гвидион не посмел разрушить это чудо, не смог заставить певицу замолчать, а, может быть, не захотел обрывать эти звуки, лучшие из тех, что приходилось ему слышать в своей жизни.

И когда последний звук смолк под сводами залы, никто не проронил ни слова; в полной тишине сидела одинокая принцесса со своей молчаливой кифарой. Встряхнул головой, как будто избавляясь от чар, король. И вся зала тут же оживилась всеобщим гомоном и восхищением. А среди столпившихся за дверью слуг, кроме восторженных восклицаний и одобрительных слов, не раз прозвучало имя Богини. В общем восхищении никто не услышал тихий рев растревоженного Зверя.

Видя, в какое состояние привела певунья гостей, Гвидион приказал ей спеть что-нибудь веселое. Морейн на мгновение задумалась, потом, отложив в сторону бесполезную кифару, запела такую веселую песню, что гости пустились в пляс, аккомпанируя певице хлопками ладоней. Закружившись среди них в танце, Морейн сама поддалась безудержному веселью. Людям казалось, будто мрачные стены отступили и зала наполнилась золотым пчелиным роем, летним солнцем, праздничными лентами базарных каруселей. Перед одними кружилась в диком танце фея, окруженная волнами разноцветных юбок. Кто-то видел Морейн такой, какой она привыкла быть в пору своей жизни в антильском дворце: красивой золотой куклой с тысячью масок. Другим явилась сама Великая Богиня в звездном сиянии с белыми птицами на плечах. Увлекшись радостной песней, Морейн позабыла свои горести. Опьяненная собственным весельем, она пела во весь голос, пританцовывая в такт песне.

— Горько же ты оплакиваешь своих родных, развлекая их убийц, — внезапно произнес Бренн.

Принцесса отшатнулась и замолкла, вся ее радость рассеялась, словно утренний туман. Она поникла, и на глаза ее навернулись слезы. Чтобы не расплакаться при всех, она выбежала из залы, стоявшие в дверях воины почтительно расступились перед ней. Убегая, она не успела заметить трепетное волнение и восхищение в глазах околдованного ею короля. Гвидиону не удалось убедить Белина запретить пленнице петь. Не помогли никакие доводы: ни о чарах этой музыки, ни о возможных последствиях. Король упрямо желал слышать этот голос снова и снова. Оставалось радоваться хотя бы тому, что он согласился слушать Морейн только в присутствии своего брата-жреца и в небольших компаниях.

Этот голос звучал под сводами замка и будил Белина среди ночи. Он снова пытался заснуть, но Морейн с рассыпанными по плечам волосами, подсвеченными осенним солнцем, снова пела ему о дальних странах, где среди гор высятся прекрасные замки дивного Народа. Она скользила между витыми колоннами белого дворца. Она ускользала, оставляя за собой мерцающий звездный шлейф. Белин бежал вслед за ней, боясь потерять из виду тонкий силуэт, захлебываясь безнадежностью. Он знал, что ее невозможно догнать. Он знал, что в переходах замка ускользает от него не Морейн, а лишь символ утраты. Утраты, оставившей в человеческих сердцах неизгладимый след и вечную тоску по яблоневому аромату.

Нет больше дивного дворца — он сам приказал разрушить его. Нет больше дивного короля — он сам убил его. Ему никогда не догнать мерцающий силуэт, между ним и Морейн — кровь. Кровь Туатов — кровь ее матери и брата, которых он убил. Во всем виноват он один, а ведь он меньше других хотел этой войны, его заставили обстоятельства и братья. Внезапно он осознал, что мерцающая Великая Богиня никогда не дарует ему прощения. И от горечи у спящего короля текли слезы. Морейн заставила его почувствовать раскаяние, впервые в жизни он сожалел о чем-то. О чем-то, что он давно потерял, о ком-то, кого так неуловимо напоминала ему Морейн.

Наконец Белин проснулся, стряхнул с себя чужой дурман, посмотрел на спящую рядом розовощекую женщину, представил на ее месте Морейн с разметавшимися по подушке волосами и тонким профилем. Нет, он этого не хочет. Ему нравятся мягкие, ласковые женщины. Он уже не юнец, которому все равно, с кем проводить ночь. Он, как зрелый мужчина, тонко понимал томительную нежность женщин высоко ценил настоящую страсть. Холодность и надменность Морейн не вызывали отклика в его теле. Он знал таких женщин, как принцесса, которые, даже поклонившись, заставляют тебя почувствовать себя униженным, даже отдавшись, остаются недоступными. Он любил живых, пылких, горячих женщин, а не ускользающие видения. Зачем же она преследует его, занимает его мысли, похищает его сны?

Покачиваясь, Рикк направлялся в свои покои, придумывая на ходу оправдания столь позднего возвращения. Его супруга Квелин не умела ждать, зато ей хорошо удавались истерики и сцены ревности. Увы, любимая жена неспособна была оценить, какую жертву он приносит ей, отрываясь по вечерам от кружки эля и теплой компании своих друзей.

Квелин выросла в этом замке, когда хозяином в нем был дед Бренна. Вся ее жизнь прошла среди поэннинских витязей, и была она такой же, как все они, смелой и отчаянной.

Ее отец Маддан, вождь одного из племен Хребтовины, справедливо полагал, что править поэннинцами должен сильнейший, поэтому поддержал молодого Бренна, явившегося после смерти деда завоевывать его место. Но пока новый вождь Поэннина благодарил и одаривал своих приверженцев, его незаконнорожденный брат Рикк похитил единственную дочь Маддана.

Рикк даже остановился на мгновение, вспомнив, как в самую темную ночь из калитки в стене Поэннинской крепости выскользнула и упала в его пылкие объятия бесстрашная Квелин. Потом было много дорог и чужих жилищ, где они прятались от отца Квелин и разъяренного Бренна, возмущенного предательством брата, нанесшего удар по его еще не слишком устойчивой власти в Поэннине. Но король Дунваллон сжалился над влюбленными, и по его просьбе Маддан простил их, а Бренн позволил беглецам вернуться в крепость.

Квелин не в чем было упрекнуть мужа: живя в замке, Рикк вел себя пристойно, чем нередко вызывал у своих друзей насмешки. За все время их совместной жизни было только два случая, когда Рикк, по примеру своих братьев, привозил с собой из похода какую-нибудь красотку. Даже королевы смирялись с существованием у их супругов наложниц но не Квелин. Она умела расправляться с соперницами и при этом быть убедительной. Первую девушку она просто приказала убить своим слугам. Рикк не понял урока и привез из следующего похода еще одну рабыню. Тогда Квелин сама на глазах у изумленного Рикка вырезала из груди красавицы сердце и бросила его в ноги неверному супругу.

Одернув полог, Рикк ввалился в комнату, распространяя вокруг себя запах пота и перегара, с удовольствием рассмотрел на постели красивое тело Квелин, отливающее медью в свете очага, и тут же был атакован расспросами жены: