СССР: вернуться в детство 2 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 31

— Это зачем столько? — искренне удивилась регистраторша.

— Для организации опытной юннатской станции, — я щёлкнула своим партизанским кошельком и извлекла на свет двадцать пять штук сотенных бумажек и четыре трёшки. — Попрошу зарегистрировать. И свет тоже подключить– без света-то как работать?

Нам выписали регистрационный талон, выдали общую квитанцию — чтобы получить именно одним куском — но с указанием выделенных «посемейных» частей: пятьдесят — моих «опытных», три сотки бабы Раи (с домом), шесть — Жениной матери с братом (без дома), по двенадцать — маме, Наилю, тёте Кларе и дяде Саше* с домочадцами, и пятнадцать — тёте Вале с дядь Рашидом. В буфет мы пошли как помещики, накупили всяких пирогов-коржиков, лимонада «Колокольчик» (бесцветного, как вода, но очень вкусного) и «Байкал» (коричневого, «лучше, чем кока-кола»), снова демонстрацией дошли до нашего двора и расселись на лавочках у подъезда, обсуждать своё почти что приобретение.

*С учётом уже имеющихся у них трёх.

Не сказать, чтоб апрель был чрезмерно тёплый — около нуля, на самом деле. Но на солнышке было вполне приятно, да и мы — сибиряки всё-таки, слишком рано в летнее перепрыгивать никто не спешит. Вообще, очень популярное это развлечение было — в выходные и по вечерам у подъездов сидеть. Народ общался, тусовался по-своему. Но сегодня людей было совсем мало — многие поехали по другим районам, на предприятия-организации или к родственникам, Разве что с детских садов да из шестой поликлиники потихоньку тянулись такие же как мы «отоваренные» граждане.

Интересно, долго облисполком тянуть будет с нарезкой? Зе́мли-то, получается, Иркутского района, а не города…

ДОРОГАЯ ПЕРЕДАЧА…

23 апреля 1984

Такого, если честно, никто не ожидал.

То ли из-за моих выступлений перед учениками (следуя теории шести рукопожатий, часть информации должна была таки просочиться во внешкольную среду), то ли из-за того, что кто-то, имеющий к этой среде отношения, читал журнал «Смена» и был внимателен к предисловию, то ли, я уж не знаю, как-то сверху это спустили, но в понедельник двадцать третьего апреля, ближе к вечеру (я как раз пришла из школы) к нам домой заявился человек с местного телевидения. Так-то он мог бы нас по телефону пригласить, если бы этот телефон был. Но поскольку его не было, пришлось товарищу пилить до нашей окраины. Хорошо хоть, автобусы стали получше ходить.

Суть визита сводилась к приглашению бабушки — героической и прославленной, можно сказать, личности — в эфир телепередачи «Приангарье». В ближайшую субботу. Передача должна была начаться в тринадцать ноль пять, но прийти просили за час, чтобы всех проверить и подготовить. Почему всех? Потому что бабушку просили прийти вместе со всеми своими детьми и внуками. Ну и с зятьями-невестками заодно, естественно.

Товарищ оставил пропуск и ушёл.

Боже мой, что с нашими дамами случилось! Хорошо, что все уже родили, а то ведь разрешились бы прямо сейчас, как пить дать. Захлопотали, забегали, давай платья примерять — а обе кормящие, в нарядное буфера́ми не входят! Расстройство-то какое!

— Так, вы перестаньте метаться! — рассердилась бабушка.

— Правда, — поддакнула я, — а то молоко загорчит. Завтра пойдёте в пошивочную к нашей мастерице, у них ткани всегда есть, она вам до субботы четыре платья сошьёт, особенно если будет знать, что для телевизора. Остальных предупредить надо. Две копейки у кого есть? Я в автомат сбегаю, Жене на работу позвоню, пусть после смены сразу заедет, Кларе скажет, а от неё Саше и Заре позвонит.

Я помчалась до аптеки, где стояла телефонная кабинка, дозвонилась в диспетчерскую контору аэропорта и надиктовала инструкцию для Тимшина Евгения: заехать после смены туда-то, сообщить, что двадцать восьмого апреля всех зовут в телевизор, проконтролировать дозвон остальным родственникам. Спасибо.

А бабушка лично пошла к Вале с Рашидом. Такие новости!

Назавтра с утра мне просто совесть не позволила из дома уйти. Мама так смотрела…

— Бегите уж, — говорю, — мы с бабушкой примем огонь на себя. Только недолго там.

Вот молодые мамаши сорвались и понеслись. Точнее, Женя их на машине помчал, чтоб быстрее.

А мы остались с тремя пупсами. Двое ходить хотят, всю кроватку по кругу истоптали, да карабкаются ещё, то и дело с борта снимать приходится. А Федька вроде уснул, а потом, видать, шестым чувством почуял, что матери нет, проснулся и давай сопеть, с намерением так. Я поняла, что сейчас он разразится, вынула его из кроватки. Господи, маленький такой, тёпленький, молоком пахнет… А замотан, как гусеничка. Вот тоже дурная «мода», всё боялись, что ребёнок руками себя напугает. Да, главное, внутри, под пелёнкой — распашонка фланелевая, телу жарко, ногам нет — как вы хотите строить теплообмен?

Размотала я его, перепеленала по-своему, только низ, вроде как штаны-мешок. Освобождённые руки вызвали у пацана бурю новых ощущений. Швабода! Можно радоваться, дрыгаться и руками махать! А потом замирать и разглядывать их восторженным взглядом. Мы лежали рядом на кровати и умилялись на Федькины ручки — он и я. Я нюхала его и целовала пушистую макушку.

Надо же, до меня ведь только что натурально дошло — у меня теперь есть ещё один брат. Родной, не двоюродный. Офигеть! Совсем я со своей литературой из жизни выпала…

Примчавшаяся с выпученными глазами мама застала полную идиллию, замерла в дверях, ахнула:

— Оля! Он же ручек испугается!

— Да коне́чно, бежит прям испугиваться, — тихонько засмеялась я, — предрассудки это, я в журнале «Здоровье» читала. А вот если руки не пеленать, ребёнок быстрее развивается, для мозгов полезно.

— Это ты тоже в журнале прочитала? — заглянул через мамино плечо Женя.

— А как же! В научном! Со стороны головы резко не подходи́те, пока у него зрение не придёт в окончательную… норму, — я вдруг решила, что излишними подробностями грузить их не сто́ит, — и всё будет нормально, никаких испугов.

Я ещё раз принюхалась к молочному младенческому запаху и с сожалением встала:

— Ладно, принимайте своего пупсика, а я пошла. Арба́йтен по-стахановски! План — долг! Перевыполнение — честь!

Фыркнули они синхронно. Хорошо, когда взаимопонимание.

Вечером примчались все — за подробностями и убедиться, что Женя ничего не перепутал. В телевизор приглашают! Всю родню! Батюшки-светы!

Лихорадило нас до самой субботы. В субботу мы все вдевятером впихнулись в Женин жигулёнок. Бабушку усадили на переднее сиденье. Наиль, Даша, мама и я втиснулись сзади (хорошо, все худые); никто тогда о детских креслах и слыхом не слыхивал, и всех детей транспортировали самым примитивным образом — на руках. Около здания телецентра уже стояла наша толпа — пропуск-то один на всех. С младенцами получилось тридцать три человека!

Телевизионщики отнеслись к этому испытанию стоически, бодро нас разместили, кого-то припудрили, кого-то подкрасили, всем провели инструктаж — дело, по моему глубочайшему убеждению, совершенно бесполезное. Человек, особенно впервые снимающийся, чаще всего так взволнован, что просто не слышит, что ему говорят.

Я сидела рядом с бабушкой и чувствовала, как дрожат её руки. Эх, надо было пустырничка тяпнуть перед выходом, да прямо всем.

Однако же, когда настало время говорить, бабушка как-то выпрямилась, посуровела и перестала мандражить. Всё же, опыт публичных выступлений и руководства людьми никуда не денешь!

Я смирно сидела рядом и приветливо светила лицом, обеспечивая оператору хорошую картинку.

Вела разговор весьма миловидная телеведущая. Я так поняла, у неё был набор вопросов, по которому она и двигалась. Бабушку расспрашивали про всякое. В основном про военные годы, конечно. И тут она внезапно достала из кармана маленький пожелтевший листок, сложенный на манер книжечки и сказала:

— Я и после войны избиралась депутатом. Но это — моё депутатское удостоверение военных лет.