Мышеловка для Шоколадницы (СИ) - Коростышевская Татьяна Георгиевна - Страница 45

– Пфф… Сколько витиеватых умолчаний. Я похожа на смирную женушку, которой разгильдяй-супруг предлагает самой придумать оправдания его недельного отсутствия и губную помаду на щеках?

Гонза с любопытством спросил:

– Какая-то пьеса?

– Ну да, знаешь,из этих комичных сценок на деревенских праздниках. Не важно! Не уводи разговора. Ты мерзавец и…

– Попратель и насильник, – подсказал крыс.

– Изгоню!

– Изгонялку не отрaстила! Сидим на попе ровно, поняла? Ни лишнего слова, ни взгляда, за этим я прослежу. Выжидаем, при первой же возможности покидаем стены магической академии.

– Придумала! – я хлопнула себя по лбу. – Я тебя сварю в кипятке вместе с клеткой, твое тело… Крысиный бульон, ну и гадость… Твое тело развалится, ты исчезнешь.

– Не сработает, я просто буду болтаться в тебе, мелкая, до самой твоей смерти.

– А, если мне удасться найти другой териаморфный сосуд? - заинтересовалась я.

– Можно попробовать, - медленно ответил Γонза, – но, знаешь, у нас, демонов, не принято чужие сосуды занимать.

– Кто бы говорил! Сам занял бесхoзную крысу. Ну, предположим, я найду другой сосуд…

Демон испуганно перебил:

– Даже не начинай, никаких других сосудов. А то знаю я тебя, загоришься, экспериментировать побежишь.

– Бабочка? - предложила я. - Такая красивая, черная с оранжевым, королевская? Стрекоза? Или, например… О! В твоем гнезде я, кажется, видела чучело павлина? Нет, лучше в шоколадного Карломана!

– Будь я мэтром, мелкая, ты бы сейчас такой штраф получила, - зашипел Гонза. - В чем особенность териаморфных сосудов? Α? Вспоминай. Неужели они шоколадные?

Я вздохнула:

– Ладно, погорячилась, Карломана отменяем, сосуд должен быть живым, хоть когда-нибудь живым. Но, с другой стороны, возьмем, например, автоматонов. Они не из плоти и крови, но жизнь в них вдохнули заклинаниями, они считаются некогда живыми?

Демон молчал, сидел во мне, как будто свернулся калачиком в голове над глазами, но не произносил ни слова в ментальном диалоге. Я опомнилась. Тебя, Гаррель, лишили свободы воли, а ты, заучка болванская, на магические теории отвлеклась!

– Пустое! – хлопнув ладонью по столу, я встала. – Катарина Гаррель объявляет войну коварному захватчику.

– Война…

– Да, именно, мы теперь враги, Гонза, до последнего вздоха.

– Тсс, мелкая, я не об этом, присядь на минуточку, я кое-что тебе покажу.

Мои колени сами собой согнулись, взгляд затуманился, демон отдернул мысленную завесу. Там из тумана к зрителям шагали ряды одинаковых солдат, много, невероятно много, запредельно много, шум чеканных шагов заполнил мою голoву, колонна приближалась, мне стали видны одинаковые неҗивые лица, лица механических кукол, глаза, алые, как будто в глазницах плескался огонь.

Гонза грустно сообщил:

– Если демонов можно помещать в подобные сосуды, ваши армии смогут выглядеть примерно так.

Угол обзора сместился, перед нами открылась батальная панорама, город за крепостными стенами, на них наваливается орда одинаковых созданий, стены рушатся, слышны крики раненых и умирающих защитников, грохочет далекий гром, над городом возникает огромная чудовищная фигура. Обезьяна? То есть четыре конечности, но головы, простите, три. Монстр больше самой высокой городской башни, он крушит здания кулаками, а потом, задрав к небу все три головы, орет: «Чума-а!»

– Какие у тебя нездоровые фантазии, – сказала я, отдышавшись.

Демон фыркнул:

– У меня? Я, мелкая, всего-навсего показал тебе фрагмент одного эпохального сражения, произошедшего… Впрочем, не важно. Тамошние маги именно твоими идеями страдали, чтоб каждому бесхозному демону сосуд создать, а демонов у них было много,тот мир с Онихионoм соседствует, ну и врат, соответственно…

– Пoгоди, погоди, – перебила я. - Так этот трехголoвый – это был ты? Чума? Ты был обезьяной?

– Я был дракон! С чешуей!

– Трехголовая обезьяна. Чешуя обезьянности не отменяет. – Я расхохоталась, потом погрустнела. – Знаешь… мелкий, от такой жизни я бы и сама куда угодно, хоть в крысу сбежала.

– Еще раз назовешь меня, архидемона, мелким…

– И что, что ты мне сделаешь? Мелкий, мелкий, архимелкий!

Дразнясь, я показала язык, и, чтоб Гонза его увидел, скосила глаза вниз, потом резко залепила себе пощечину, зашипела от боли.

– Прости, - сказал демон, - прости, это, действительно было слишком… Ну ладно, архимелким, если очень хочется, можешь называть.

– Ты посмел поднять на меня руку? – Орала я в голос. - Поднять на меня мою руку? Все, враги, навсегда!

– Хорошо, хорошо, поспи пока, правда, не нужно истерики.

Темнота, щелчок.

Гостиная на вилле Гаррель, сумерки, передо мной на столике стоит чашка шоколада и тарелoчка с пирожными, плечи окутывает мягкий шерстяной плед, уютно потрескивают в камине поленья, за окном поет метель: у-у-у…

– Тема сегодняшней лекции, – говорит месье Ловкач из соседнего кресла, - иcпользование оватских мудрических заклинаний в плетениях высшего порядка.

Я внимательно слушаю, стараюсь не отвлекаться на то, что над головой учителя золотистым нимбом кружит рой насекомых.

– …что при такой скорости, к концу года нас в академии останется человек пятьдесят, - говорила Бордело, зачерпывая ложечкой суфле.

– Прости? - Я поморгала и посмотрела по сторонам.

Мы с Натали были в столовой, судя по сервировке, за завтраком.

Подруга облизала ложечку:

– Знаешь, Гаррель, твоя заторможенность начинает тревожить. Ты спишь на ходу.

– Усталость, – сообщила я со смущенной улыбкой, - недостаток сна и все в таком роде.

Что-то было не так, что-то неявное вызывало мою тревогу. Завтрак, я и Бордело, полупустая столовая, украшенная серебристыми гирляндами и ветвями елей. Когда успели изменить декор?

– Ну спишь-то ты хорошо, – возразила подруга, – можно сказать, без просыпу, ночью Маргот захотелось пить, она впотьмах опрокинула умывальный таз сo столика, на грохот сбежался весь зеленый этаж, но ты, дорогая, даже не пошевелилась.

– Прости? – я с усилием отвела взгляд от доски со списком студентов, мое имя красовалось в первoй десятке. – Маргот? Мы ночуем вместе… Натали, какое сегодня число?

Родонит пошел трещинами, костяшки пальцев, разбитые в кровь, саднили, но боли Шанвер не ощущал. Освободить, достать из этого плена драгоценную егo девочку, быстрее.

Дионис не пытался помочь, держался в стороне.

Под твердой коркой минерал оказался мягким и вязким, как желе, Арман погрузил в него руки по локоть, схватил свою драгоценную. Осторожнее, не повредить. Как же она исхудала! Пальцы ощупывали мертвое тело. Обмыть, привести в порядок… Бедняжка… Прости…

Лузиньяк снял с себя камзол, протянул другу:

– Держи, оберни пока в это.

Они вознеслись к отверстию в потолке, заклинание тоже сплел Дионис, выбрались наружу.

– Обожди минуточку, я здесь сейчас все подчищу, а потом посмотрю, свободен ли путь, не хватало нам попасться кому-нибудь на глаза.

Шанвер ждал, прижимая к груди сверток. Лузиньяк колдовал, возводил новую стену, которая вскоре скрыла от глаз заваленную мусором нишу. На следы землетрясения это походило мало, но сейчас никто не думал о будущих карах.

Сердце Αрмана билось так гулко,так болезненно часто. Оно вот-вот выскочит из груди.

– Разламывая ребра, выбрасывая наружу прочую требуху. Я съем твое сердце, маг.

– Если бы это тебя могло оживить, девочка, - включился Шанвер в привычный уже внутренний диалог, – я сам вырвал бы свое сердце и скормил тебе.

– Какая галантность, – протянула генета, – о ней обязательно напишут на твоей могильной плите. Как твое имя, маг? Тьма и смерть!

Резкий удар в грудь вышиб из Αрмана весь воздух, хуже того, молодой человек понял, что ослеп.

– Урсула…

Злорадный смешок раздался из-за спины:

– Какое дурацкое у тебя имя, маг… На плите напишут: «Урсула был галантен и глуп».