Последний натиск на восток ч. 2 (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 16

— Готово, старшой!

— Ну, потащили, что ли! — скомандовал Вацлав. — Тяжелый, кабан!

Двумя часами позже город Лучин проснулся от жуткого бабьего воя.

— Спасите, люди! — раздался в рассветной мгле истошный вопль.- Помогите! Беда!

Из терема владыки и из соседних домов повалили взъерошенные люди с выпученными глазами. Многие только-только спать легли и едва на ногах стояли. Впрочем, кусачий морозец разбудил всех быстро, и вскоре к терему Прибыслава подкатилась немалая толпа. Собственно говоря, сюда пришли все, кто мог ходить.

— Помогите! — голосила какая-то баба и бестолково тыкала куда-то рукой. — Владыка! Та-а-ам! Помогите!

— Ты чего разоралась, дурында? — не выдержал один из гостей. — Скажи по-людски, чего стряслось-то?

— Владыка! — белыми от ужаса глазами посмотрела на него баба. — Там он!

— Да где там, корова стельная? — разозлились люди, которых подняли на ноги ни свет ни заря.

— Ну, там! — ткнула баба в сторону нужника. — Утоп владыка наш! В нужник пошел и утоп!

— Ах, ты ж! — по толпе понеслась переливчатая затейливая брань, и каждый из присутствующих поспешил убедиться лично, что будущий воевода отошел к богам столь нетривиальным способом.

— Вытаскивай его оттуда!

— Сам вытаскивай! — ругнулся кто-то в ответ.- Я его туда не совал.

Впрочем, дворовые люди, которым воины дали пару подзатыльников для острастки, вскорости справились с задачей, перемазавшись в содержимом отхожей ямы по уши. Уважаемые люди брезгливо отпрянули от них, жадно разглядывая покойного.

— О как! — задумалось высокое собрание. — Доски под ним изломились, он и утоп. Гля, почти выбрался уже, да видно сильно пьян был.

— Убили его! — попробовал заорать кто-то, но был поднят на смех.

— Да если бы его убили, дурень, с него цепь сняли бы! На нем же целое стадо коров висит. Нет! Не убивал его никто, сам утоп по пьяному делу.

— Плохой знак! Не к добру, — едва слышно шепнул Вацлав, и по толпе покатилась волна: Не к добру… Плохой знак… Не к добру… А на том конце толпы кто-то сказал до боли знакомым Вацлаву густым басом.

— Боги свою волю явили! Не будет удачи в том походе.

— И то верно! — начали трезветь уважаемые люди. — В поход идти собрались, а воевода в дерьме утоп. Сами боги нам знак свыше послали. Не видать удачи!

— Тьфу! — сплюнул кто-то. — Я к себе поехал, и на тризну даже не останусь. Брезгую я по такому тризну справлять. Не угоден он богам.

Молодой воин с быстрым взглядом внимательно изучал снег вокруг нужника, хмурился и молчал, недобро поглядывая в толпу.

— А я бы все равно туда сходил, — протянул Вартислав, один из владык лютичей — гаволян. — Добыча богатая будет, печенкой чую. Поехали назад в Бранибор(1), братья!

Владыки потеряли интерес к происходящему и стали собираться домой. Единого похода не будет, это уже было ясно. Какой дурак пойдет поперек воли богов? Но сходить пограбить тылы воюющего княжества с ватагой охочих людей можно вполне. Войско князя будет ведь с германцами биться, ему не до мелких шаек. Эта незатейливая мысль так взволновала владыку Вартислава, что он ушел собираться, оживленно обсуждая со своими людьми детали будущего налета на беззащитных чехов, дулебов и хорутан. А вот остальные разошлись, опустив плечи. Они никуда не пойдут.

Вацлав, Неждан и Яромир переглянулись и пошли в сторону дома, запрягать свою коняшку. Им надо было еще кое-что успеть до того, как из города поедут остальные гости. Они не одни решили покинуть Лучин, и очень скоро по льду Лабы потянулись санные поезда. Кто шел на юг, а кто поворачивал на восток, по льду ближайшего притока, текущего с той стороны. В самом Лучине гостей больше не осталось. Поминальная тризна пройдет без них.

Вартислав и пятеро его людей ехали верхами. Февральский лед был крепок, и не было в этих местах дороги лучше. Милях в трех от города они нагнали невзрачные сани, укрытые кожами, на которых сидел знакомый купец со своими слугами. Те приветливо помахали Вартиславу рукой, они еще утром виделись в городе. Тот кивнул в ответ и забыл о них тут же. Но не тут-то было…

С шумным шелестом в ноги коням полетели какие-то странные шары на веревках, спутавшие лошадям ноги. А пока лютичи, матерясь и поминая всех богов, соскочили на землю, обнажив длинные ножи, по ним ударили из луков, ранив и убив спутников владыки. Вартислав даже понять ничего не успел, как уже лежал на льду, зажимая стрелу, что пробила ему ляжку чуть ли не насквозь. Кто такие? Зачем напали? За что? Ответ пришел тут же. Пока его товарищей добивали копьями, к нему подошел сам купец.

— Пограбить решил, пока добрые люди за свою землю воюют? — усмехнулся молодой воин с короткой бородкой, — Что загрустил, падаль? Или сказать чего хочешь?

Двое мужиков постарше скучающе смотрели на Вартислава мертвыми глазами душегубов. И до того жутко стало владыке, что он просипел внезапно севшим голосом:

— Не пойду я в тот поход! Живота! Молю! Золота дам! Много его у меня!

— Давай! — милостиво кивнул парень. — Пояс снимай тоже. Нож в сторону брось.

Вартислав отдал все, что при нем было, а Вацлав мигнул мужикам. Они шустро подхватили брыкающегося владыку за локти и сунули его башкой в прорубь, что только-только была выдолблена топорами в крепком речном льду.

— Остальных туда же пихните! — скомандовал Вацлав, с удовлетворением глядя, как ледяное крошево сомкнулось над телом владыки. К утру белая каша схватится крепкой сизой коркой, которую тут же занесет снежной поземкой. И следа не останется от владыки гаволян и его спутников. Весной если только найдут их, и то, если повезет.

— А теперь уходим, — скомандовал Вацлав. — Забросайте снегом кровь, и все стрелы пособирайте.

Сани скрылась за поворотом реки, а из кустов вышел молодой воин. Тот самый, что что-то высматривал у нужника. Он подошел к проруби, поднял обломок стрелы и остановился около следа, оставленного ногой в незнакомой обувке. Да, та же самая, что и у нужника. Воин сплюнул и побрел в сторону Лучина. Он понял, почему погиб владыка Прибыслав. Он понял, что владыка гаволян не доедет до своего Бранибора. А еще он понял, кто это сделал. И молодой воин совершенно точно знал, что никогда и никому не расскажет о том, что видел. Утонуть в дерьме — нет смерти позорней. Нет! Он не хочет себе такой судьбы.

1 Бранибор — совр. Бранденбург.

Начало марта 631 года. Новгород.

Бревенчатые стены загородной усадьбы были сплошь увешаны коврами из Персии и Константинополя. И тепло, и красиво, и люди завидуют. Потому как богато очень. Хоть и окружал усадьбу глухой бор, но Мария была довольна своей судьбой. Князь Самослав выделил ей дом в Белом городе, но она не стала там жить, справедливо рассудив, что если она поселится там, то там же навсегда и останется. А в ее планы это совершенно не входило. Безумная круговерть недавнего бунта, который оказался и не бунтом вовсе, и отравление, в результате которого так никого и не отравили, дали ей богатую пищу для размышлений. Много произошло странного. Ее с дочерью отправили из дома заблаговременно… Но при этом взяли на время платье для верховой езды… Около усадьбы был настоящий бой… Вроде бы отравленный собственной женой князь был здоровее некуда… Отравившая его жена ходит, как ни в чем ни бывало… И самое главное, капище поганой демоницы Мораны украсилось свежими жертвами, и некоторых из них Мария знала лично. «Изменник и бунтовщик» — так гласила табличка рядом с каждым из казненных. Мария поболтала с Любавой, с которой вместе ездила в церковь, приняла у себя несколько боярских жен, которые излили на нее все, что знали и, наконец-то, собрала всю картину целиком.

— Радегунда, крошка моя, — промурлыкала Мария годовалой дочери, которая уютно копошилась у нее на груди, довольно агукая.- Мамочка очень хочет снова выйти замуж. И она уже выбрала тебе нового отца, куда лучшего, чем был старый. Старый, упокой господь его грешную душу, был отменным воином, но редкостным мужланом. Впрочем, воины все такие. Он ни за что на свете не смог бы такое провернуть, ему бы просто ума на это не хватило. Мамочка под впечатлением. Мамочка добрая христианка, а губит свою бессмертную душу, живя во грехе. Мамочка на исповедях сутану его преосвященства Григория уже насквозь проплакала. Как хорошо, что тебя еще не крестили, моя радость, ведь твой крестный отец не смог бы стать моим мужем.