Серебряный город мечты (СИ) - Рауэр Регина - Страница 67

Пожалуй, на часах только семь, можно спать ещё часа два.

Но…

— Мне не спится: дух томится, голова моя кружится, и постель моя пуста[2], — я мурлычу в духе Кобо.

Выдаю речитативом.

И молоко на кашу из холодильника я достаю. Заправляю, пританцовывая, кофемашину, с которой в отличие от джезвы у меня дружба.

Как и с Кобо.

Несмотря на слухи о нашем многолетнем романе. И то, что он затягивает меня к себе на колени, когда я ставлю перед ним свежий кофе, ни о чём не говорит. Ничего не значит, если я сижу с ним в обнимку, кокетливо хлопаю глазами и кривлю обольстительную улыбку.

С Кобо так можно.

— Какие откровения и с утра!

— Дальше ещё интересней.

— Я женатый человек, ma cherie, — выбритую в двух местах бровь он вскидывает насмешливо, тянет чарующим низким голосом.

И его жгучий взгляд опаляет.

Будто бы соблазняет, но… равнодушие в черноте миндалевидных глаз я вижу отчётливо, считываю, потому что далеко не первый день мы знакомы. «Сто тысяч «ma cherie» и только одна «mon coeur»[3]», — как-то иронично обмолвился Кобо, собирая меня на очередной вечер. Он стоял за моей спиной, обнимал за плечи и целовал в щёку, а перед этим сдирал с меня бюстгальтер и сварливо выговаривал, что я ровно ничего не понимаю в высокой моде.

И ему было плевать на… меня.

Я не Одри.

— Помню, — я легкомысленно взмахиваю рукой, — твоя жена звонила вчера вечером, я с ней разговаривала. Она благословила тебя на адюльтер.

— Учись, ma cherie, какой должна быть идеальная жена, — Кобо мурлычет, подносит, пряча улыбку, мою руку к губам.

Спрашивает то, что я совсем не ожидаю:

— Может расскажешь? Почему ты приехала ко мне, ma cherie?

— Ну-у-у, — я тяну задумчиво.

Покачиваю ногой, потому что ответить, что заставило позвонить именно ему после прощания с дядей Савоушем, мне сложно. Приехать после почти полгода молчания первой мириться позавчера оказалось куда проще, чем сказать правду сейчас. Непросто признаться в страхах.

В слабости.

В том, что вернуться в свою квартиру у меня не вышло.

Не получилось.

Стоя на лестничной площадке, я не смогла вставить ключ. И замок, распарывая ночное безмолвие спящего дома, не щёлкнул громоподобно. Не потревожилась тишина, в которой оглохнуть и увязнуть я успела.

И вниз я спустилась тихо.

Не остановилась около дверей Любоша, который точно бы пустил и, быть может, даже не задал вопросов. Он бы уступил свою спальню, и утром меня бы ждал шикарный завтрак, а не остывший кофе и пересоленный омлет по-японски.

— Мне было больше некуда, — я выговариваю едва слышно.

Разглядываю узор чашки пред собой.

Не продолжаю, что до Аги я не дозвонилась, а номер отеля казался ничем не лучше пустой квартиры. И волновать дядю Савоуша, к которому ночевать вот так я никогда не являлась, я не могла.

А Любош…

Он надумал бы лишнее, усложнил и так наши в последнее время сверхсложные отношения, поэтому к нему я тоже не могла.

Мы бы погрязли в неловкости.

— Мне через пару дней надо лететь в Барселону, — Кобо после молчания сообщает непривычно спокойно, поясняет настоящим голосом, в котором нет и намёка на игривые нотки. — Начнутся съёмки.

— Я сегодня уеду.

— Оставайся, — он отрицательно поводит головой. — Сегодня сделаю дубликат и предупрежу консьержа, живи сколько надо.

— Меня ждут в Кутна-Горе, — теперь головой отрицательно качаю я.

Ерошу его идеально уложенные волосы, кладу подбородок на чёрную макушку, и за шею я его обнимаю от избытка чувств и признательности излишне сильно.

Крепко, но он не ворчит.

Не видит мою улыбку, которая выходит горькой.

Переходит в насмешливую, когда Кобо заговаривает, обрывает, отстраняясь и заглядывая мне в лицо, лирическую паузу:

— Ma cherie, что, кроме скуки и уныния, тебя может ждать в забытой всеми провинции? — он вопрошает саркастически, выгибает бровь. — Впрочем, не отвечай. У вас это общее, я понял. Глухомань и аборигены — есть новый тренд, раз уж и Кветославу Крайнову, и Агату Мийову туда понесло.

— Агу? Опять в Кутна-Гору? — главное я выцепляю.

Взираю изумлённо, пока Кобо хмыкает, удивляет ещё больше:

— В Либерец. В выходные забегала, молила сделать из патлатого чудовища красавицу. Я, конечно, сделал, что мог… — паузу он выдерживает выразительную, говорит с каждым словом всё более язвительно, и пальцами по моей руке он ведет многообещающе, щекочет, — вот ты, ma cherie, поблагодари гены, что родилась красавицей. Не всем так повезло в этом жестоком мире.

— Кобо… — в его имя ехидство я вкладываю.

Вскидываю иронично брови.

Копирую, стукая по пальцам, невинную мимику лучшего стилиста Праги и одного из лучших Европы, поскольку Аге он про красоту и гены тоже говорил, а до неё кому-то ещё, повторял слово в слово.

Всем ma cherie он мурлычет это.

— Твоя подруга бронировала номер в то время, как я творил красоту, — Кобо демонстративно разводит руками, кривит недовольное лицо, потому что приличия ради от отвешенного комплемента следовало восторженно засиять.

Игра того требует.

Но…

— Кобо, а на какое число она отель бронировала?

— Не помню, — плечами он пожимает небрежно, отпивает, держа изящно и манерно чашку, кофе, который остыть опять успел. — Кажется, на пятое число. Или шестое? Ma cherie, что за вопросы и переполох? Ей не следовало там быть?

Не следовало.

Пятого вечером в Либерец приехали мы, а ночью случился пожар, который не случайность и который вполне мог устроить… Марек, Алехандро или Любош, что в городе по тому или иному поводу все тоже вдруг оказались.

Теперь ещё и Ага.

Тогда, в кафе, пан Герберт видел их всех четверых… могло оказаться, что испугался он Агу? Она выбежала следом за мной, она рассказала мне про профессора Вайнриха, посоветовала. У неё, в конце концов, были запасные ключи от моей квартиры.

И в Либерце она, получается, тоже была.

И… и думать на Агу сродни предательству. Мы вместе с того детства, что остаётся на фотографиях и, к счастью, не помнится. Мы на пару таскали мамины помады, когда нам было пять и быть взрослыми хотелось очень, а после терпели, пока Фанчи, причитая и охая, тайком отмывала наши размалёванные физиономии. Мы обе учились целоваться на киви и помидорах, признав единодушно, что на первых выходит вкуснее. Мы вдвоем собирались на выпускной бал, доводя Кобо до белого каления и нервного тика.

Это же Ага сообщила мне, что я прошла на журналистику, и радостно визжала, что вот эта, заумная хичкоковская блондинка, её подруга.

Она не могла стукнуть Фанчи по голове, она не могла убить пана Герберта, она не может быть замешенной в этом всём. Должны быть объяснения, потому что иначе быть просто не может.

Она не мо-гла.

Мгла.

— Не мог-гла — мгла. Мгла — не мо-гла, — я шепчу всю дорогу до Кутна-Горы, повторяю ожесточённо.

Сжимаю до побелевших пальцев руль, и кто бы раньше рассказал мне, как это дико и тошно подозревать в страшном и непоправимом самых близких. Тех, кому, всегда считалось, можно доверять и рассказывать, если не абсолютно всё, то точно многое.

Того, кто свой по определению.

— Что же ты не отвечаешь, Ага… — у меня вырывается стоном.

Отчаянием.

Бросается телефон на соседнее сидение.

А «Купер» около бара Йиржи, в котором с Мартой, хорошей девочкой и знатоком Дачицкого, я условилась встретиться ещё вчера. Мы договорились на три, и до назначенного времени осталось десять минут.

Пора идти.

Вот только я продолжаю сидеть, разглядываю невидящим взглядом каменные дома и ряд машин перед «Купером». И выйти из машины я себе заставляю, когда остается всего три минуты, перехожу улицу и по длинной лестнице сбегаю. Толкаю тяжёлую дверь бара, слепну от полумрака зала, из-за которого в первое мгновение я уверена, что мне грезится.

Чудится в обманчивом полусвете и антураже инферно, но…

…но, пролетев половину расстояния до барной стойки по инерции, я запинаюсь, а он поднимает голову.