1941. Друид. Второй шанс (СИ) - Агишев Руслан - Страница 34

— Ах ты, сука… Издеваешься⁈ Здоровья, значит, много⁈ Отлично, — в миг ощерился надзиратель, многозначительно погладив дубинку. — Этого лишить пайки сегодня и завтра! Наглый слишком! А норму выработки увеличить на треть! Лично проверю!

Все, кто стоял рядом с тем пленным, тут же неуловимо дернулись в стороны. Каждый понимал, что без еды здесь даже день не протянуть, а два тем более. Хуже всего было то, что от работы при этом никто не освобождал. Короче, готовый покойник, только еще пока живой.

— Что встали? Бегом работать! — взвизгнул он, махнув палкой в сторону огромной кучи мерзлой земли. Предстояло кирками раздолбить ее, вытащив оттуда камни и кирпичи. — Эй!

Дубинкой он остановил одного из заключенных, худого, высохшего едва не до состояния мощей. Рванная, грязная шинель на том болталась, как на вешалке. Из рукавов торчали грязные руки-спички. На худой шее с выпяченным кадыком едва держалась маленькая голова, укутанная в платок.

— Рассказывай, — приказал Стецко, брезгливо кинув в руки зеку небольшую галету. Кусок высушенного хлеба был мгновенно схвачен и тут же съеден прямо с вощенной бумажной упаковкой. — Кто этому уроду помогал? Откуда лекарства?

Тот, наклонившись, вперед зашептал:

— Никто не помогал, господин старший помощник. Как вчерась приволокли яго, так на полатях и валялси, — пленный едва ли не с каждым словом кланялся. Взгляд при этом был жалобный, просящий, как у потерявшейся собачонки. — Стонал только очень сильно и все время что-то бормотал. Молился, видать, али головой тронулся. Точно, господин старший надзиратель, головой он тронулся. Все какого-то великого звал…

Едва вечерняя проверка закончилась и дверь барака закрылась, Гвен тут же юркнул в свой угол и растянулся на нарах. Несмотря на живительное действие снадобья, к концу дня он едва стоял на ногах. Вдобавок, с самого утра во рту даже маковой росинки не было.

— Слышь, земеля, — только парень закрыл глаза, как у самого уха раздался знакомый голос. Около его нар стоял тот самый красноармеец, что вчера помог ему добраться до барака. — Ты ведь того…

Гвен устало качнул головой. Мол, не понимаю.

— Ну, ты дохтур, говорю. Да? — пленный подвинулся ближе, смотрит с затаенной надеждой в глазах. — Себя вона как знатно подлатал. Может поглядишь, зём? А я уж тоже помогу, чем смогу…

На сосновые доски нар лег небольшой, с пол детской ладошки, кусок хлеба. Серыми пальцами он подвинул его ближе к парню. Мол, это тебе.

— Чирий, падла, на шее вскочил. Жжет, совсем мочи нет терпеть, — наклонился еще ближе и развязал на шее старый вязанный шарф. — Гляди.

Гвен едва не отшатнулся, как повернул голову. С чужой шеи на него смотрел крупная багровая рана с отвратительными серыми наростами по краям. Вдобавок и тошнотворной гнилью тухлого мяса дохнуло.

— Кхе-кхе, — кашлянул друид, кивая в ответ. — Иди посиди немного. Чуть дух переведу и помогу с этим…

Едва этот бедолага, бормоча благодарности, исчез, парень полез в карман гимнастерки. Там должно было остаться еще немного живицы, которой как раз бы и хватило.

— Есть… Вот и славно, — выдохнул Гвен, нащупав теплую массу. — Должно хватить…

С кряхтением поднялся, запахнул поплотнее шинель. Несмотря на печь в бараке стоял настоящий колотун.

— Браток, а меня потом посмотришь? — с соседних нар из-под какого-то тряпья на него тут же уставилась пара воспаленных глаз. — Могу курева немного дать…

Конрад Эйхард вышел на плац и на несколько минут замер, закуривая сигарету. За последние несколько месяцев службы в должности начальника лагеря это стало для него ритуалом. Неспешное курение позволяло привести мысли в порядок, настроиться на рабочий лад. К тому же было сигналом для остальных о начале традиционного обхода. Дисциплинировало, так сказать. Хотя дисциплина у настоящего немца в самой крови.

— Еще один отличный день, — улыбнулся капитан, показывая крупные белые зубы. — Воистину, Господь Бог любит Рейх…

Причин пребывать в столь хорошем настроении у Эйхарда, надо сказать, хватало. Доблестные немецкие войска победоносно наступали, день доказывая превосходство арийского духа над варварской иудо-большевистской сутью. Каждый день министр пропаганды Гебельс сообщал о десятка новых поселках и городах советов, занятых нашими танкистами и пехотой. Не было никаких сомнений, что еще немного усилий и Советский Союз, этот колосс на глиняных ногах, падет и окончательно канет в Лету. А на его землях раскинется новый тысячелетний Рейх.

—… и, конечно же, его сыновей, — закончил он фразу, расплываясь в еще более широкой улыбке. — Истинная правда.

Сомневаться в своей исключительности под этим солнцем у него тоже не было причин. Он молод, недурен собой. Его стремительной карьере (спасибо отцу генералу СС и матушке-баронессе с довольно известной в Германии фамилией) можно было лишь позавидовать. За какие-то несколько лет он дорог до гауптштурмфюрера ССв системе концентрационных лагерей административно-хозяйственного управления СС. А благодаря новым довольно влиятельным знакомым мог надеяться, что вскоре будет переведен еще выше по карьерной лестнице. Нужно было лишь показать себя в выполнении важного задания, санкционированного на самом верху.

— И тогда передо мной откроются все двери, — победным взглядом Эйхард взирал на лагерь, с этой точки напоминавший поле с расчерченными правильными геометрическими фигурами. Четкие прямоугольники бараков, хозяйственных построек, выровненных по линейки, тянулись к горизонту. Их окаймляли ровные линии трех рядов стен с колючей проволокой, разделяемых двухэтажными наблюдательными вышками с прожекторами. — Главное, дать результат…

А нужный результат зависел от поведения одного из пленников в его лагере,настоящая фамилия которого вряд ли что-то скажет многим жителям Рейха. Какой-то Джугашвили, что истинному немцу и выговорить-то сложно. Но узнай они как зовут его отца, то все сразу же стало бы на свои места. Отцом пленника был Иосиф Сталин, глава Советского Союза!

— Сын самого Сталина…

Именно в его лагере Яков Джугашвили, сын советского вождя, должен будет в присутствии представителей десятком газет и радиостанций со всего мира признать превосходство арийской расы и преклониться пред величием Германского Рейха. Каждый человек на планете в самом скором времени услышат, прочитает об этом, что станет мощнейшей пропагандистской бомбой.

— Он будет так каяться, как никто еще не каялся, — улыбка сменилась жесткой гримасой. Относительная молодость Эйхарда не должна была обманывать. Он прекрасно умел и любил «работать» с людьми, как говорил один из его учителей штурмбанфюрер СС Хойке по прозвищу «Баварский мясник». — Но это позже… А пока обход.

Резко взмахнув стеком, начальник лагеря позвал одного из своих заместителей, который тут же вытянулся перед ним.Эйхард кивнул, готовясь выслушать доклад о происшествиях.

— Господин штурмбанфюрер, ночь прошла без происшествий, — четко начал докладывать лейтенант, высокий блондин с узкой полоской растительности на губе. — Умершие, больные, наказанные отсутствуют. В полном соответствие с распорядком дня заключенные заняты на работах…

Эейхард снова было кивнул. Мол, слушаю, продолжай. Но вдруг осекся. До него только что дошла фраза об отсутствии больных и умерших.

— Стоп, лейтенант! Как это умершие и заболевшие отсутствуют?

Получалась несуразица какая-то, видная даже невооруженных глазом. Его лагерь — это не курорт для врагов Рейха, где они отдыхают, лечатся и занимаются посильным трудом. Весь распорядок лагеря выстроен таким образом, чтобы каждый заключенный на своей шкуре прочувствовал всю неотвратимость наказания. Каждую божию секунду они должны чувствовать боль и страдание. Проходящий через лагерные ворота, попадал в чистилище, избавлявшее Рейх от недочеловеков и очищавших столь нужное для настоящих арийцев жизненное пространство. В это главная цель и задача лагеря.