Когда время штормит (СИ) - Ангелов Августин - Страница 29

Кормить на яхте после заварушки, похоже, перестали. Во всяком случае, время обеда давно прошло, а в каюту Лауре, несмотря на статус единственной певицы на корабле, так и не принесли ничего, сколько она ни жала кнопку вызова персонала. Телевизор тоже ничего не показывал, а интернет так и не появился. Совсем загрустив, но, по привычке прихорошившись, одевшись в короткое платье с блестками, надев лабутены на высоченных каблуках с красной подошвой, поправив прическу и макияж, молодая певица вышла из своей каюты и двинулась в сторону трапа, ведущего вниз.

Когда она спустилась, ее нежный носик сразу же уловил характерные запахи, свойственные, скорее, больнице, но никак не ресторану для вип-персон, расположенному на яхте премиум-класса. Весь воздух пропитался какими-то медицинскими препаратами, пахло мазями, медицинским спиртом, йодом и чем-то еще. И к этому примешивались запахи крови, мочи и даже кала. Повсюду на бежевых диванах лежали забинтованные люди, вокруг которых суетились врачи и медсестры в медицинских халатах, испачканных кровавыми пятнами. А мимо по коридору протискивались члены экипажа «Богини», вывозившие на каталках раненых в сторону носа яхты, где располагалась самая настоящая косметологическая клиника с кабинетами массажа и аппаратной косметологии, а также зал с тренажерами для занятий фитнесом, теперь переоборудованный в отделение хирургии.

Еще на подходе к сцене Ларисе Ивановой стало понятно, что вся музыкальная аппаратура разгромлена. Барабаны ударной установки, большой проекционный экран и колонки с динамиками зияли дырами от пуль. А разбитый дорогущий профессиональный японский синтезатор валялся на полу разломанным на куски. И сердце у певицы при виде всего этого погрома так сжалось, что ей захотелось спеть что-нибудь очень грустное. Вспомнив старую мелодию советских времен, которая, тем не менее, в последнее время вновь пользовалась определенной популярностью, она затянула песню без музыкального сопровождения, а капелла. И ее голос перекрыл все звуки, потому что в этот момент все присутствующие на миг замерли, слушая: «Оскудела без тебя земля…»

Видеонаблюдение показывало, что вся главная палуба яхты быстро превратилась в медицинское учреждение. Многочисленные раненые заполонили буквально все пространство ресторана. А врачи, массажистки, оставшиеся на ногах стюардессы и остальные члены экипажа «Богини», свободные от вахты, сновали в бешенном темпе, пытаясь помочь пострадавшим, словно муравьи в растревоженном муравейнике. С военного корабля в дополнение к катеру прислали еще и моторный баркас, куда под конвоем уже грузили с кормы яхты пленных английских матросов. А вооруженные моряки с эсминца уже разгуливали по «Богине», как хотели. И весь этот балаган необходимо было немедленно пресекать. Потому Борис Дворжецкий обрадовался, увидев вернувшегося Давыдова. Ведь все надежды по наведению порядка на борту он возлагал именно на Геннадия.

Но, впустив в свою каюту незнакомца, сопровождаемого Давыдовым, Борис вскоре сильно пожалел, что поступил настолько опрометчиво. Конечно, он никак не предполагал, кем на самом деле окажется этот полноватый невысокий мужчина с залысинами, одетый в мятую форму морского офицера и совсем не страшный на вид. Но, когда он представился, все похолодело внутри у Дворжецкого.

— Соловьев Яков Ефимович, оперуполномоченный КГБ СССР.

И, самым страшным было то, что этот человек и не думал шутить, а сказал деловито прямо с порога:

— Меня уже проинформировали, что вы хозяин этой яхты, на которой погибли люди. Поэтому прошу для начала предъявить документы. А потом уже будем решать, какую меру пресечения избрать для вас.

Все вскипело внутри у Дворжецкого от такой наглости. Очень давно никто не смел говорить с ним в таком тоне. Лицо его побагровело, и он заорал:

— Да кто ты такой, черт возьми, чтобы документы у меня требовать⁈ Советского Союза три десятка лет уже не существует. И потому я не потерплю здесь, на своей яхте, никаких ряженных самозванцев, выдающих себя за сраных кэгэбэшников! Да это я сейчас тебе меру пресечения организую, клоун!

Он перевел взгляд на Давыдова и приказал своему безопаснику:

— Гена! Немедленно скрути этого дятла и убери куда-нибудь подальше, чтобы заткнулся.

Но, Геннадий не шелохнулся, а на этот раз впервые за несколько лет открыто возразил своему боссу:

— Если я или вы причиним хоть малейший вред этому человеку, то я не ручаюсь за то, что эсминец не потопит «Богиню». Две торпеды под ватерлинию, и мы все пойдем на корм рыбам без всяких шансов.

— Но, СССР же не существует! — пробормотал удивленный Дворжецкий. Увидев, что Геннадий не торопится выполнять его распоряжение, миллионер вынужденно сбавил тон.

А Давыдов проговорил вполне серьезно:

— Не знаю насчет Союза, зато самый настоящий советский эсминец точно находится здесь и держит нас на прицеле своих орудий. А моряки с него, вооруженные автоматами, заняли уже все посты управления на яхте. Так что положение весьма непростое. Потому я не советую вам, Борис Семенович, оказывать в данной ситуации сопротивление вполне законным действиям следователя с военного корабля. Не забывайте, что инцидент с жертвами произошел именно на «Богине».

— Ах ты тварь сучья! Переметнулся уже на их сторону, оборотень! Неужели я тебе мало платил? — крикнул Дворжецкий Геннадию.

Безопасник промолчал, проглотив оскорбления. А вот Соловьеву высказывания хозяина яхты явно не понравились. И он тоже не остался в долгу, не собираясь мешкать.

— Я хотел разобраться по-хорошему, но вижу, что придется по-плохому, — сказал особист. После чего, распахнув настежь дверь каюты, он крикнул командирским голосом:

— Караул! Ко мне!

И тотчас двое матросов, которые уже успели организовать пост в коридоре возле трапа, заскочили внутрь помещения, держа автоматы в боевом положении и мгновенно заняв позиции справа и слева от капитана третьего ранга. А он приказал им, указав на Дворжецкого:

— Этого немедленно доставить под конвоем для разбирательства на эсминец и держать там под охраной!

И Борис не успел даже возмутиться, как здоровенный рыжий детина в матросской робе больно схватил его за руку своей огромной грязной лапищей и поволок к выходу, а другой, чернявый, ткнул под ребра стволом автомата с грубым окриком: «Пошел!». Соловьев же вслед громко сказал:

— С этой минуты вы и ваша яхта арестованы.

— А ордер на арест у тебя есть, дегенерат? Да я тебя вместе с твоим начальством по судам затаскаю! В порошок сотру! Пожалеешь горько, мать твою, что на свет родился! Всю жизнь потом на моральную компенсацию мне работать будешь, урод! — выкрикнул все-таки Дворжецкий, который всегда старался оставить за собой последнее слово и не изменил этой своей привычке даже в столь экстремальной для себя ситуации, в реальность которой он все еще не мог до конца поверить.

Тем не менее, Соловьев даже не счел нужным обратить внимание на его слова. Он просто бесцеремонно захлопнул дверь каюты хозяина яхты изнутри, оставшись там вместе с Давыдовым. Словно бы сам этот лысоватый человечек внезапно и вправду сделался хозяином «Богини». А Дворжецкий, одетый только в халат и тапки, остался наедине с матросами, которые неумолимо толкали его к трапу, ведущему вниз. И он, упираясь, как мог, раскорячившись на трапе, заорал во весь голос:

— Что за беспредел вы творите! Куда вы меня тащите! Я требую адвоката!

Но, крик его осекся, перейдя в визг, едва лишь один из матросов заломил ему руку за спину болевым приемом и сказал негромко, но зло:

— Заткнись и пошевеливайся, буржуйское отродье, а то хуже будет!

Старпом уже отстоял свою вахту с 16-ти до 20-ти, немного еще посмотрел на происходящее и ушел отдыхать, чтобы успеть выспаться перед своей обычной рассветной вахтой с четырех часов утра и до восьми. А на вахту после старпома с восьми вечера заступил второй помощник, молодой лейтенант Игорь Поспелов, которому пока не особенно доверяли, как самому неопытному. В первой половине дня он заступал с восьми до двенадцати. А капитан или старпом всегда старались в это время тоже находиться на мостике, присматривая за Поспеловым. И, когда старший помощник ушел в свою каюту, за действиями молодого судоводителя остался наблюдать сам Колесников.