Чужак из ниоткуда (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 30

Я нашёл в себе силы улыбнуться, отрицательно покачал головой, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сосредоточился, усилием воли подавил тошноту, вошёл в орно.

Правильное размеренное дыхание: живот-грудь — вдох; грудь-живот — выдох; живот-грудь — вдох; грудь-живот — выдох. Выдох дольше вдоха. Хорошо. Лёгкая перенастройка рецепторов вестибулярного аппарата… Совсем чуть-чуть, не перегнуть палку. Хорошо. Готово. Теперь организм Сергея Ермолова точно также избавлен от морской болезни, как и организм Кемрара Гели. Я сказал морская болезнь? Всё правильно. На Гараде она называется «болезнь волн».

Я вышел из орно, покосился на соседа. Старик-туркмен не сводил с меня внимательных глаз.

— Как чувствуешь? — прошамкал он по-русски.

— Яшши, саг бол[25] — ответил я по-туркменски.

Старик кивнул, спрятал пакет, вытащил откуда-то карамельку, улыбнулся беззубым ртом, протянул мне.

— Саг бол, — повторил я.

Сели нормально. Самолётик бодро пробежал по бетонной взлётно-посадочной полосе пару сотен метров, затормозил и вырулил на стоянку рядом с одноэтажным зданием аэропорта.

Было жарко. Я чуть подстроил терморегуляцию организма, надел на голову солдатскую защитную панаму, подхватил чемодан, и потопал в аэропорт вслед за остальными пассажирами.

В аэропорту сразу же направился к кассам. Отстоял небольшую очередь, подошёл к окошку.

— Здравствуйте.

Кассирша — женщина лет сорока пяти с уставшим, худым, но всё ещё красивым лицом, подняла на меня равнодушные глаза:

— Чего тебе, мальчик?

— У вас должен быть забронирован билет до Ташкента на ближайший рейс, на моё имя. Ермолов Сергей Петрович. Посмотрите, пожалуйста. Вот мои документы, — я положил на полочку перед окошком свидетельство о рождении.

— Где твои родители, мальчик? — процедила кассирша. — Билет ему…

Я присмотрелся. Даже без входа в орно было видно, что у женщины проблемы. Скорее всего — дома. Где ещё могут быть проблемы у советской женщины? Или дома, или на работе. Дома чаще.

За мной никто не стоял, я был один у кассы. Я и кассирша.

Что делать? Можно было пойти земным путём. Устроить скандал. Потребовать начальство. Дойти до дежурного по аэропорту. Возможно даже, обратиться в милицию и предъявить медаль с наградными документами, которые я взял с собой на всякий случай. Билет, в конце концов, я бы получил. Но сколько бы ушло на это времени и нервов?

Глянул на часы. Рейс до Ташкента отправлялся в одиннадцать двадцать пять. Сейчас было пять минут одиннадцатого. Можно и не успеть.

— Товарищ кассир, тётенька… — начал я просительно. Вошёл в орно. Поймал уставшие глаза женщины. Удержал.

Вот так, смотри на меня, глаза не отводи, внимательно смотри, открыто и проникновенно.

Что у тебя?

В светло-серой, с лёгким травянистым переливом ауре, сплетались и расплетались тонкие коричневатые нити.

Ага, значит, мысли. Трудные печальные, рвущие сердце, мысли.

Нырнул сквозь глаза чуть глубже.

Читать мысли мы, силгурды, не умеем. Но вот поймать эмоциональный фон, а иногда и тень зрительного образа…Э, тётенька, да у тебя молодой любовник! И ты не знаешь, как его удержать, потому что последнее время он активно поглядывает на юных девушек. А муж про любовника не знает. Хороший добрый муж. Хоть и тюфяк, как здесь говорят. Но тюфяк — не изменник. Наверняка и дети есть, но проверять не стану, незачем. Так. Ладно. Слушай меня. Сейчас ты на время забудешь о своих глупых тревогах и выдашь забронированный билет этому пацану в клетчатой рубашке с короткими рукавами и солдатской защитной панаме на голове. То есть спокойно и качественно, как положено, выполнишь свою работу. Ты разве не видишь, что мальчишка необычный, связываться с ним не стоит? Видишь. У тебя проблем мало? Много. Вот и делай. Сейчас.

Вынырнул. Отпустил чужие глаза. Вышел из орно. Улыбнулся.

— Билет до Ташкента, пожалуйста. На имя Ермолов Сергей Петрович, — повторил. — Вот документ.

— Да, конечно, одну минуту… — женщина потёрла указательными пальцами виски, раскрыла журнал, посмотрела:

— Да, есть бронь.

Взяла свидетельство, раскрыла, сверила, вернула. Выписала билет.

— Восемнадцать рублей пятьдесят шесть копеек.

Я выложил два червонца[26]. Забрал билет и сдачу.

— Спасибо.

Потом наклонился к окошку и негромко сказал:

— Бросайте этого молодого козла, как можно скорее. Муж у вас хороший, любит вас. Что ещё надо? Бросайте и живите дальше. Всё у вас будет хорошо.

Закрыл и открыл глаза, чуть кивнул, снова улыбнулся (улыбка — это всегда доверие, но здесь, как я заметил, почему-то улыбаются редко), поднял чемодан и отправился в зал ожидания.

Народу в зале было немного. Я выбрал пустующее кресло подальше от остальных (жесткий пластик синего цвета и алюминий), сел, огляделся. Круглые большие часы на стене показывали десять часов семнадцать минут. Значит, скоро должны объявить регистрацию на мой рейс. Перекусить, что ли?

Я положил чемодан на соседнее пластиковое кресло, извлёк пакет с бутербродами и флягу с чаем, положил снедь на чемодан, достал бутерброд.

И тут в зал с шумом и гамом вошла цветастая толпа цыган.

Я их сразу узнал, вспомнил, кто они такие. Бродячее племя, живущее чаще всего не своим трудом. Одно русское слово «выцыганить» говорило о многом. Но были среди них и талантливые, яркие люди. Взять того же Василия Васильева, сыгравшего Яшку-цыгана в «Неуловимых мстителях». Или Николая Сличенко в роли Петри Бессарабца из «Свадьбы в Малиновке». Оба фильма недавно показывали в Доме офицеров, и они мне так понравились, что на каждый я сходил дважды.

Я откусил от бутерброда, наблюдая. Было цыган не так уж и много: четыре женщины разного возраста — от шестнадцати до шестидесяти и с дюжину детей (двое грудных, на руках). Но шум от них стоял, как от целой толпы. В воздухе повис детский плач, смех, окрики, просто громкий говор на цыганском и русском.

— Дай денежку, золотой хороший, дети есть хотят, а я тебе за это всю судьбу расскажу, всё покажу. Жить будешь долго, богатый будешь, только берегись человека светлоглазого с речами медовыми, а сердцем змеиным!

Кто-то быстро поднялся и ушёл. Кто-то прикрылся газетой. Какая-то сердобольная пожилая женщина полезла в сумку, достала пирожок, протянула цыганёнку лет семи:

— На, покушай, вкусный пирожок, с картошечкой.

Цыганёнок презрительно отвернулся.

Я доел бутерброд, сидел, потягивая из фляги сладкий холодный чай.

Цыгане приблизились. Глаза им отводить я не стал, а вот ментальную защиту поставил. Любой, владеющий простейшими приёмами манипулирования чужим сознанием, защиту почувствует.

— Ай, молодой красивый, что один сидишь скуча… — запела было самая молодая из цыганок — та самая, шестнадцатилетняя. Но тут же осеклась, глаза её расширились.

— Что умолкла, молодая красивая? — осведомился я. — Хочешь, погадаю, всю судьбу расскажу, всё покажу? И мужа гулящего, и детей неграмотных, и дорогу длинную, и старость быструю?

Теперь молчали все цыгане.

— Ты… кто? — несмело спросила молодая цыганка.

— Тебе это знать не нужно, — ответил я. — Пока не нужно. Идите, ромалэ, своей дорогой. С богом.

Цыгане тихо стояли. Даже их чумазые дети перестали шуметь и бегать, глядели на меня с опасливым любопытством.

— Гаём! — громко и решительно произнесла, наконец, самая старшая цыганка. — Аме гаём![27]

Словно по команде цыгане развернулись и быстро покинули зал. Шестнадцатилетняя обернулась напоследок, обожгла меня взглядом, поспешила за остальными.

Я завинтил флягу и спрятал её в чемодан.

— Объявляется регистрация на рейс Мары-Ташкент! — объявил женский голос по радио. — Время отправления одиннадцать часов двадцать пять минут. Пассажирам просьба пройти к стойке регистрации. Повторяю…