Чужак из ниоткуда (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 23

— То есть?

— Ну, он говорит, что знает место, где их много. Завтра с самого раннего утра сгоняем туда на великах. До обеда вернёмся.

— Железно[16] найдёте?

— Сашка говорит, что там точно будут. Я ему верю.

— Ладно, — сказал папа. — Тогда цветы с тебя, а с меня подарки.

Чуть не забыл. У меня здесь был велосипед! Как, впрочем, у многих кушкинских мальчишек.

Мой назывался «Украина».

Довольно примитивная, тяжёлая односкоростная конструкция. В особенности по сравнению с лёгкими и прочными многоскоростными углеритовыми машинами Гарада, которые я знал. Но делать нечего, здесь, на Земле, вообще приходилось приспосабливаться к очень многим вещам, о которых я раньше и понятия не имел. Точнее, имел, но думал, что они остались в далёком прошлом.

Самое главное, что доставляло больше всего проблем, — это, конечно, информационная блокада. Добыть нужную информацию было неимоверно трудно. И дело было не только в практическом отсутствии удобных и дешёвых вычислительных машин, соединённых в информационную сеть, которой мог бы пользоваться любой человек. Советский Союз находился в своеобразной информационной (и не только) блокаде от остального мира, которую во многом сам же и создал. Называлась она «железный занавес», и мне ещё предстояло со всем этим разобраться.

Ещё не было шести утра, когда Тимак постучал в моё окно. Я был уже готов. Вывел велосипед, и мы отправились в путь.

— Может, всё-таки, скажешь, куда едем? — спросил я, когда мы, оставив слева бассейн и Крест, а по правую руку старое кладбище с ещё дореволюционными могилами, углубились в сопки.

— Ага, — сказал Тимак. — А вдруг я скажу, а ты дашь заднюю? И что тогда, мне одному ехать?

— Интриги? — осведомился я. — Люблю.

— Слова-то какие, — хмыкнул Тимак. — Интриги… Где только набрался.

— Книжек надо больше читать, — назидательно заметил я.

— Куда уж больше…

Мы поговорили немного о книгах. Оказалось, что Стругацких Тимак тоже читал, но только одну книгу под названием «Страна багровых туч», а про Станислава Лема даже не слышал.

Я посоветовал ему «Трудно быть богом» Стругацких и роман «Непобедимый» Лема, после чего мы умолкли, поскольку тропинка пошла вверх, и нужно было беречь дыхание.

Поднялось солнце. Денёк обещал быть тёплым и ясным, хотя в небе висела лёгкая дымка, на которую мы не обратили внимания.

Минут через сорок на склонах начали попадаться первые алые тюльпаны.

— Гляди, вон они! — радостно показал я.

— Вижу, — сказал Тимак. — Здесь ещё мало, дальше едем.

В очередном распадке Тимак взял правее. Вскоре тропинка вообще пропала, а ещё через полчаса, взобравшись на очередную сопку, мы увидели внизу и впереди вспаханную полосу земли, которая, изгибаясь, выныривала из-за одной сопки и скрывалась за другой.

— Граница, — сообщил Тимак. — Контрольно-следовая полоса. Видишь столбы с «колючкой»[17] на той стороне?

— Трудно не увидеть.

— Это чтобы нарушители границы не пролезли. А вот ту широкую тропку с нашей стороны видишь, что вдоль полосы идёт?

— Ну.

— Это для пограничного наряда. Он тут проезжает время от времени, двое солдат на лошадях, с автоматами. Смотрят, нет ли человеческих следов на полосе.

— Понятно… Ни фига себе, сколько здесь тюльпанов!

Длинный широкий склон сопки, который спускался к самой тропе вдоль контрольно-следовой полосы, был усыпан тюльпанами, словно ночное небо звёздами в ясную погоду. Сотни и сотни. Рви — не хочу.

— Я же говорил, — гордо сказал Тимак. — Это нейтральная полоса. Тут никто цветы не рвёт. Строжайше запрещено.

«А на нейтральной стороне цветы — необычайной красоты!» — вспомнил я хриплый голос Владимира Высоцкого.

Катушку с записями его песен я как раз накануне слушал на нашем магнитофоне «Яуза 5». Мощный человечище. Далеко пойдёт, если не сломается. А сломаться может, уж очень накал высок, не бережёт себя, сразу чувствуется.

— И где она начинается? — Спросил я.

— Точно никто не скажет. Но ближе чем на двадцать-тридцать метров к контрольно-следовой полосе лучше не подходить.

— А то что будет?

— Если не заметят — ничего. А вот если заметит наряд…

— ?

— Драпать надо. На лайбы[18] и — ходу. С этой стороны сопки, — он показал в направлении, откуда мы пришли, — уже чётко наша территория. СССР. Имеем полное право на ней находиться.

— Сложно, — заметил я. — Но в целом понятно. Так что, берём тюльпаны или ну его на фиг?

— Ясное дело берём, восьмое марта же сегодня! Как думаешь… — он замялся.

— Что?

— Я это… Хочу Лариске Поздняевой букет подарить. Возьмёт?

— Куда она денется, — усмехнулся я. — Женщины любят цветы и прочие знаки внимания.

— Так то женщины.

— Лариска — будущая женщина. Значит, тоже любит. Можешь не сомневаться. Дари смело.

— А ты? — спросил он.

— Что — я?

— Ты Ирке Шуваловой будешь дарить?

— Не решил ещё. Мы, понимаешь, слегка поссорились. То есть, не то чтобы поссорились… Не знаю, в общем. Скорее всего, нет. Только маме и сестре.

— О как, — уважительно качнул головой Тимак. — Поссорились они. Тут ещё и дружить не начали, а уже коленки трясутся.

— Смелость города берёт, как говорил великий русский полководец Александр Васильевич Суворов. Слыхал?

— Слыхал, — вздохнул Сашка.

Рвать дикие кушкинские тюльпаны — особое искусство. Так просто не получится. Поначалу я не знал, как это делается, но Тимак, который жил в Кушке дольше меня (мы, как я уже знал, приехали сюда только в ноябре прошлого года), быстро научил.

Дикий кушкинский тюльпан, в отличие от декоративного садового, находится почти весь в земле. Снаружи — только бутон и несколько сантиметров стебля. Если ухватиться и потянуть, стебель оборвётся. Обидно. Поэтому следует овладеть движением, которое чем-то напоминает рыбацкую подсечку. Сначала дёрнуть вверх (не очень сильно!), чтобы освободить стебель от тесных земных объятий, а затем медленно, но решительно, потянуть, пока весь он не выползет наружу. С лёгким скрипом. Теперь следующий тюльпан, и ещё один, и ещё… Дёрнул — потянул. Дёрнул — потянул. Дёрнул — потянул.

Мы увлеклись, но по сторонам всё же поглядывали. Поэтому, когда из-за поворота выехал конный наряд погранцов, мы его сразу заметили.

— Атас! — крикнул Тимак.

— Стоять на месте! — крикнул один из погранцов — видимо, старший наряда.

От нас до пограничников было метров пятьдесят. Много — шестьдесят. До велосипедов, которые ждали нас на вершине сопки, меньше. Но всё равно много.

Мы рванули вверх по склону.

Погранцы пришпорили лошадей.

Успеем или нет?

Был бы я один, такого вопроса даже не возникло бы — достаточно на минуту-другую войти в орно, и никакая лошадь не догонит. Но я был не один. Со мной товарищ, а товарищей не бросают. Да и демонстрировать при нём сверхскорость… Плохая идея. Поэтому я просто бежал изо всех своих земных мальчишеских сил. Тимак не отставал.

Когда до вершины сопки и нашего спасения оставалось не более десяти метров, случилось одновременно два непредвиденных события.

Сначала с юго-запада ударил ветер. Да так, что мне пришлось наклониться вперёд, чтобы не упасть. Вокруг резко потемнело. Исчезло голубое небо. Вместо него клубилась красноватая мгла, сквозь которую едва пробивался солнечный свет. Это была пыль, которую принёс ветер. Океан пыли. Она была везде — летела в глаза, лезла в рот и в нос, мешала смотреть и дышать. Ветер был такой силы, что бежать уже было нельзя — только идти, сильно наклонившись вперёд. Он вырвал, сломал букеты тюльпанов в наших руках. Тимак, а вслед за ним и я, застегнули на «молнии» воротники наших «олимпиек»[19], натянули снизу на лица до самых глаз. Дышать стало легче.