Кузька и другие сказки и сказочные повести - Александрова Татьяна - Страница 16

Конюшенники при лошадях живут, а конурники при собаках. И собою на собак похожи. С ног до головы лохматые, каждый своей масти, только хвоста нет. Хвост у конурника не отрос пока.

Разговаривать с конурником — одно наказание, через слово на собачий лай перескакивает. Я, мол, гав-гав, рад тебя видеть, тяв-тяв! Здравствуй во веки веков, тяф-тяф-тяф! Заходи почаще, не забывай друзей, гав-гав! То полает, то поскулит, ежели есть о чём. И характер собачий. Ежели собака добра, конурник добрее доброго. А ежели зла, лучше не связывайся, иди домой!

Да ещё угощать любят! Вот, мол, косточка, приходи! Собаки-то не очень угощать любят. Редко которая поделится.

А конурник, даже сердитый, сам не съест, всё с другими поделится, кто навестит.

…Жил-был в конуре конурник Нефёд Жучкин. Жил-поживал, горя не знал, с собакой ложился, с солнцем вставал. Волосы у него были чёрные, глаза добрые, нос курносый, лапти один другого больше. Он всегда терял большой лапоть, когда бегал. Потеряет лапоть, вернётся, наденет, привяжет верёвкой и опять бежит. Пока верёвочка цела, лапоть не соскакивает. Переменить лапоть Нефёдушка не хотел. Какой есть, такой и ладно.

Однажды отец с утра уехал в лес за дровами, и оба сына с ним — отцу помогать. И Жучка за ними: вдруг медведь или волк, надо хозяев защищать. А хозяйка с дочерьми пошли на речку — бельё полоскать. И кот с ним: вдруг какая рыба окажется на берегу.

Вылез Нефёд Жучкин из конуры, пошёл в гости к домовому Агафонушке. Полезли на печь. Лезли, лезли — высоко. Наконец Нефёдушка уселся в печурку, где онучи сушат и где кот любит сидеть. В избе и тепло, и тихо, и сухо. Благодать! Сидит конурник, мечтает: вот бы все конуры с собаками и с конурниками да в избу! И на что такой простор? Сколько б конур уместилось! Всем будет весело: лай — не хочу! И хвостами вилять место останется. Жили бы, радовались друг другу.

Сидит, машет руками-ногами, да от волнения забыл, где сидит, и полетел с печки прямо в лохань с водой и грязным бельём. Плавает в лохани по-собачьи. А что дальше? Так и плавать до конца жизни? А вдруг хозяева придут? И спрятаться не успеет? Ах, батюшки! Ах, матушки! Что делать?

А домовой бегает у лавки с лоханью. Как конурника из лоханки достать? Лохань на скамье, скамья высокая, ножки у неё гладкие, скользкие. Бегал-бегал домовой, плавал-плавал конурник, что толку? Делать что-то надо. Время идёт!

Догадался домовой. Приволок миску к скамье, перевернул, перелез с миски на чугун — опять низко! Порожнее ведро — в самый раз! С миски на чугун, с чугуна на ведро, с ведра на скамью.

Беда! До края лоханки не достать! Тут ведро с миской и чугуном загремели, упали. Ой, что делать, что делать, что делать?

Стучат, бренчат у ворот. Хозяин Иван Сысоич едет, воз дров везёт. Хозяйка во двор идёт, корзину белья несёт, вешает сушить во дворе.

Спрыгнул домовой Агафонушка с высоты. Топор — из-под лавки. Тяп-тяп! — нет у скамьи одной ножки. Вж-жик! — лохань вниз поехала, как по горке. Бух-бултых! — вода выплеснулась, и конурник Нефёд Жучкин вместе с ней.

Тут дверь настежь. Входят хозяин с хозяйкой, дети и кот. И Жучка в дверь заглядывает. Увидела конурника в луже, хвать за подол — и в конуру: сушить, обогревать, слушать про его горести.

— Ой, батюшки! — ахает хозяйка. — Скамья сломалась, лохань на полу!

Стала скорее пол вытирать, обед на стол ставить.

А хозяин виновато сказал:

— Давно вижу, нога у скамейки шатается, да всё не собрался починить. А вот и топор!

Конурник Нефёдушка пошёл в гости к конурнику Нафане Полканову. Шёл, шёл и заблудился.

— Чего плачешь? — спрашивают осы, мухи и комары.

Жуки и козявки не спрашивают — думают, что на них дождик капает. И пчёлы не спрашивают. Им не до чужих забот — своих хватает.

Сидит Нефёдушка под лопухом. Одуванчики над головой качаются, и все одинаковые. Куда идти — непонятно. Паук качается. Отпихнул его конурник лапкой.

Маленький конурник уже большую лужу наплакал. Видит своё грустное отражение — ещё больше расстраивается.

А тут настоящий дождь как польёт! Всего Нефёдушку с ног до головы вымочил. Лапти хлюпают, рубаху хоть отжимай. Вместо маленькой лужи, где он отражался, много больших, и в каждой утонешь. Он даже заскулил с горя. Продрог, озяб.

И вдруг знакомая курица сломя голову пробежала неподалёку. Конурник — за ней. А курица ещё шибче назад мчится. Цыплят под дождём растеряла, что ли? И не отвечает!

И всё равно стало как-то спокойнее. Хорошо встретить знакомую курицу. Значит, ты не на краю света.

Ночью конурник Нафаня проснулся от дикого воя. Он решил с перепугу, что воет неведомый зверь Индрик, который всегда живёт под землёй, и знают о нём только, что он очень большой, с полдеревни величиной.

Выглянул Нафаня из конуры — посмотреть, каков из себя неведомый Индрик. А это и не Индрик вовсе, а хозяйская кошка. Закатила глаза и орёт-надрывается так, что свету белого не видно, одна ночь кругом.

Ждёт-ждёт Нафаня, когда же противная кошка умолкнет, когда перестанет выть своим противнейшим голосом. Ни петухов не слышно, ничего. День не наступает, не приходит никак. Да оно и ясно: кому захочется приходить, когда такие дикие вопли.

Конурник испугался: вдруг совсем не придёт утро? Что делать? Люди не будут готовить обед и выносить собакам вкусные косточки. И мало ли ещё какие неприятности будут, ежели солнышко не захочет приходить?

Нафаня подёргал за хвост своего любимого Полкана. Пусть проснётся, прогонит кошку. Полкан проснуться проснулся, но лаять не стал. Хозяевам, мол, от его лая покоя не прибавится. Конурник не рассердился. Он так любил Полкана, что сердиться никак не мог. Наконец терпение у него уже совсем кончилось.

— А вот я её! Вот я ей! Вот она у меня полетит вверх тормашками!

И маленький бедный конурник вылез из тёплой конуры. По мокрой росе дошагал до забора, закричал:

— Перестань сей же час!

Кошка и ухом не повела, и рта не закрыла, а из открытого рта только: «Оу-у-у! У-у-у! О!»

Конурник прыгал внизу, прыгал:

— Замолчи! Перестань! Умолкни!

Тут Полкан потихонечку оттащил его — не поленился выйти из конуры:

— Поорёт и перестанет. Хозяева-люди её не прогоняют. Значит, так надо. А то она орёт, я лаю — вообще людям покоя нет. Кошка-то хитрая — убежит, а нас с тобой ругать будут.

— Хоть разочек гавкни! — просит конурник.

— Разок не поможет, — отвечает Полкан. — Что я, не знаю? Тут так облаять надо, чтобы весь свет проснулся!

У Нефёда Жучкина во дворе всё было спокойно. И всё равно конурник не выспался. Всю ночь во сне ловил кота и никак не мог поймать. Проснулся — Мурзик сидит на заборе, разглядывает конуру, Жучку, его, Нефёда, и смеётся. Хоть бы вслух смеялся, открыто. А то ехидно, про себя хихикает. Совсем расстроился конурник. Никуда от этих кошек не денешься. Никакого покоя не дают. Во сне и то от них покоя нет!

Так вот и жили конурники. Люди их не видели, а собаки и кошки ничего не расскажут. Потому-то мы так мало знаем про конурников, собачьих домовых.

— А не придёшь ли ко мне отведать пшённой каши? — спросила домовушка Анюта, встретив в подворотне свою подружку Силантьевну.

— Приду, приду! Как не прийти, коли зовут, — отозвалась Силантьевна. — Когда приходить-то?

— Да вот мои хозяева на гумно молотить, а ты ко мне. Кошку за тобой пришлю.

Сами домовые с кошками не очень ладили, а их жёны-домовушки без кошки дня не проживут.

Домовушка Анюта и кошка Аксютка жили в каморочке за печкой. Для людей — каморочка, для Аксютки с Анюткой — боярские палаты. Кто такие бояре, ни Аксютка, ни Анютка толком не знали, хотя слыхали про них и сказки и были, ведь жили они на Руси в одно время. Но боярский двор был от их деревни в ста верстах.