Конторщица 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 17

Я обречённо кивнула. Сволочная Шурка подсиропила мне на всю жизнь. Если там дадут ход письму, то на моей карьере можно ставить крест.

— А во-вторых, они — твои родители, — грустно сказал Иван Аркадьевич. — И так поступать с родителями нельзя.

— Иван Аркадьевич! — взвилась я. — Да они сами…

— Знаешь, Лида, — перебил меня шеф, — какие бы они у тебя ни были, они у тебя есть. А вот у меня — никого не было. Даже таких. Понимаешь?

— Я-то понимаю! Но они взяли по два гектара сахарной свеклы, хозяйство огромное. И всё, чтобы помогать Лариске. Это сестра. Их родная дочь. А я должна теперь ездить и пахать на их гектарах, чтобы все было Лариске.

— Я тебя понимаю и сочувствую, — кивнул Иван Аркадьевич, — но ты должна сейчас сделать две вещи…

— Что?

— Попробовать помириться с родителями и уговорить мать забрать письмо из горисполкома.

— Она не пойдёт на это, — понурилась я.

— Тогда у тебя нет выхода, — нахмурился Иван Аркадьевич. — Разве что попробовать съездить в горисполком и тихо порешать вопросы.

— У меня там есть знакомый, — сказала я со вздохом. — Товарищ Быков.

— Это хорошо, — согласился шеф, — далеко не последняя фигура там. Попробуй попросить его помочь. Но имей в виду, он-то может и порвёт это письмо. Но нигде нет гарантии, что твои родители не начнут писать выше. И тогда и тебе, и нам, и ему будет совсем несладко.

И я пошла к «опиюсу».

Лев Юрьевич обрадовался мне, как родной, и от избытка радости засветился, словно новогодний фонарик:

— Заходи, Лидия! — по-свойски сказал он мне и радушно махнул рукой по направлению удобного диванчика рядом с чайным столиком.

У меня в кабинете тоже такой диванчик стоял — в наследство от Урсиновича достался. Фишка этого диванчика была в его обманчиво благодушной мягкости. Когда женщина в юбке туда садилась, то её задница моментально «уезжала» вниз, а коленки оказывались наверху. Если юбка была не ниже колена, то ноги оголялись почти полностью. Я у себя в кабинете, естественно, любоваться чужими коленками не собиралась, поэтому использовала этот диванчик как дополнительную «полку» для папок и бумаг. Посетителей же предпочитала усаживать на обычные стулья.

Поэтому на предложение я не повелась и примостилась на краешке неудобного стула, изобразив скромность и давая понять, что мой визит не затянется.

Но чёртов «опиюс» мой манёвр раскусил, насмешливо хмыкнул и устроился на стуле напротив:

— Ну, что расскажешь? — спросил он, напустив на себя серьёзный вид.

— Лев Юрьевич, у меня один вопрос.

— Валяй, — покровительственно разрешил тот и откинулся на спинку стула.

— Вы на меня письмо уже получили?

— Что за письмо?

— От моей матери…

— Не понял? — чуть нахмурился Быков.

— На работу уже пришло. Жалоба, — начала объяснять я, — но там копия, под копирку написано. А оригинал в горисполком ушел.

— А горисполком тут причём? — удивился «опиюс», — в партком обычно жалобы пишут…

— Могу лишь предположить, что мать хотела, чтобы наверняка.

— А что случилось? О чем там? В двух словах обскажи.

— Мать просит вернуть меня в лоно семьи и повлиять, чтобы я стала выполнять свой долг перед родителями, — кратко рассказала суть письма я.

— Никогда бы не подумал, что ты с родителями так себя ведешь, — покачал головой «опиюс», — Нехорошо это, не по-людски как-то.

— Вы меня поругать решили? — вспыхнула я, поднимаясь, — ладно, пойду тогда. Извините, что отвлекла от работы, Лев Юрьевич.

— Погоди ты! — поморщился Быков. — Не капризничай. Всё равно не пойму. Почему твоя мать жалуется? Ты когда последний раз у родителей была?

— Три дня назад, — подавила вздох я.

— И что там случилось? Почему она письмо написала?

— Да всё просто, — пояснила я, — у меня зарплата хорошая, квартира моя и Светкина, вот сестру и заело, и она мать настропалила. А матери тоже лишние рабочие руки нужны…

— Ну так и помогла бы, — не понял Быков.

— Да что им помогать? — удивилась я, — и мать, и отец на работу ходят, до пенсии еще далеко. Они в колхозе работают, зарплату нормальную получают. Плюс хозяйство, огород.

— Может, не справляются уже?

— Конечно не справляются, — подтвердила я и принялась перечислять, загибая пальцы, — две коровы, четыре козы, два кабанчика, о курах-гусях я даже не говорю. Кроме своего огорода еще один есть. Но этого мало и мать два гектара свеклы на поле взяла. Конечно им батраки нужны. Если бы больные были и на еду не хватало — я бы деньги регулярно давала, мне не жалко. Но вот это уже чересчур! А ведь у меня тоже семья есть, работа, да и отдохнуть хоть иногда на выходных хочется…

— А сестра помогает?

— Не очень, — помотала головой я, — да и муж у неё в запой ушел, вот мать и решила меня припахать.

— Всё ясно, — сказал Быков и нажал на кнопку коммутатора, — Мариночка, зайди ко мне.

Через миг на пороге материализовалась секретарша Мариночка — юное лучезарное создание с бараньими белокурыми кудряшками и такими же бараньими глазами небесно-василькового цвета. Я взглянула на нее, на то, как «опиюс» ей улыбнулся (по-отечески, конечно же, ага) и у меня словно гора с плеч — «демонической» Олечке тут уже ничего не светит.

— Марина Игоревна, — деланно строго сказал «опиюс».

Мариночка радостно зарделась и преданно захлопала ресницами.

— Посмотрите корреспонденцию за вчерашний день. Нужно найти письмо из деревни… эм… Как деревня называется? — перевел взгляд на меня Быков.

— Красный Маяк, — подсказала я.

— Деревня Красный Маяк, — повторил Быков.

Мариночка упорхнула, а Быков нахмурился:

— Очень плохо, Лидия, что твои родственники решили на тебя жалобы писать. Ты же понимаешь, что на моём месте мог быть совсем другой человек и непонятно как бы всё обернулось?

«Ну вот и торг пошел», — подумала я и мысленно усмехнулась.

— Лев Юрьевич! — Мариночка сладким лучиком ворвалась в мрачный зев кабинета, — а письма нету!

— Не пришло?

— Я проверила в журнале — было, — захлопала ресницами Мариночка, — но мы почту с утра разобрали и письмо передали…

— Куда? — подхватился Быков и Мариночка испуганно пискнула:

— В горком партии…

— Ипиегомать! — выругался Быков и стукнул кулаком по столу так, что хрустальная вазочка аж подпрыгнула и жалобно зазвенела.

— Но Лев Юрьевич… — запричитала Мариночка, — вы же сами сказали… да и почту разбирает Бэлла Владимировна… Это она!

— Хорошо, хорошо, Мариночка, — поспешил успокоить расстроенную секретаршу Быков, — дальше мы сами разберемся.

Мариночка всхлипнула и вышла.

Но, судя по тому, как она зыркнула в мою сторону, все эти бараньи взгляды и лучезарный лепет был предназначен конкретно для товарища Быкова. На самом деле, если лучезарная Мариночка сойдётся в борьбе против «демонической» Олечки, я стопроцентно поставила бы на первую.

— Мда, нехорошо получилось, — сказал «опиюс», когда мы остались одни, — они-то понятное дело, письмо к тебе на работу, в это ваше депо «Монорельс», секретарю парткома передадут. Но вот он же будет знать, что ситуация на контроле в горкоме партии, и будет теперь из кожи вон лезть, чтобы всё было показательно выполнено. И из цепких лап парткома теперь это письмо уже никак не вырвать.

Я удивлённо посмотрела на него.

— Там дама возглавляет, — вздохнул Быков, — идейная. Так что готовься.

И я, свернув разговор, «ушла готовиться».

На душе было паршиво.

Погода стояла чудесная, воздух был не по-осеннему кристально-чистым, так что дышалось легко и приятно. На работу я ехала с тяжелой душой. Разговор с Быковым ничем не помог. Только расстроилась.

Честно говоря, я мало представляла, чем мне всё это грозит. Хотя допой чуяла, что просто так это не замнут. Слишком много у меня врагов. Уж они не преминут воспользоваться ситуацией.

В депо «Монорельс» я вошла через задний ход, сегодня дежурил Петрович. Он удивился, но впустил. Я проскользнула в свой кабинет и заперла дверь. Хотела обдумать ситуацию спокойно.