До мурашек - Ана Сакру - Страница 5

– Извини, – добавляю.

– Ничего…

– Ладно, пока, – нахожу в себе силы оттолкнуться ладонями от перил и уйти. Наконец!

– Пока, Гуль, – провожает меня долгим взглядом.

Если первой моей реакцией на внезапную встречу с прошлым был шок, то спустя полчаса я ощущаю лишь давящее, плотное, как туман в низине, опустошение. Сильные эмоции накрыли и схлынули, оставив только усталость после себя.

Больше мы с Лёвой не разговаривали. Пока я забирала телефон, Лютик успел вернуться за свой дальний столик, укрытый разросшимся в больших напольных горшках диким виноградом. И я лишь коротко кивнула ему, обернувшись, прежде чем выйти из кафе. Даже взгляд не стала ловить – так и не знаю – видел он, что я попрощалась, или нет.

Это неважно.

Уже давно ни черта неважно между нами, потому что давно ничего нет.

Кинув ключи от машины на полочку в предбаннике, захожу в родительский дом. Здесь тихо, темно, пахнет старой добротной мебелью и острыми специями. Кажется, что дом спит, но это не так. Слабая полоска света пробивается в коридор из-под кухонной двери, слышен приглушенный звук работающего телевизора и мамина возня у плиты. Готовить в такой поздний час она может только по одной причине – отца дома до сих пор нет, а она нервничает и так сбрасывает едкое раздражение.

Застываю в коридоре, раздумывая, пойти к матери на кухню или прошмыгнуть в свою комнату на втором этаже, но мама всё решает за меня.

– Дочка, ты? – доносится из-за неплотно прикрытой двери.

– Да, – со вздохом отправляюсь на кухню.

У мамы заняты все четыре конфорки и даже духовка включена. Месит дрожжевое тесто с каким-то остервенелым усердием. Бросает на меня режущий взгляд.

– Ты что так поздно? – ворчливым тоном.

Присаживаюсь на высокий табурет. Устало тру ладонью лицо и подпираю кулаком подбородок, оглядывая мать. Когда-то красивая, и даже сейчас вполне привлекательная, она выглядит изнуренной. Будто устала не только сегодня, а годами копила это в себе. Темные круги под глазами, глубокие носогубные складки, поджатые губы, вертикальные морщины на лбу.

– Ты же сама мне заданий столько дала, пока везде прокатилась…– отзываюсь вслух.

– Много ей заданий, а у меня так каждый день, и ничего, живу, – с упреком.

Предпочитаю пропустить колкость мимо ушей. Рассеянно верчу солонку в руках.

– Есть будешь? – спрашивает мать.

– Двенадцатый час, не хочу, – отставляю солонку.

– Скоро костями загремишь, лица нет, вся зеленая, – на одной ноте выдает мама словно заклинание.

Этот выпад тоже игнорирую. Вступать с ней в пререкания – только дать возможность скинуть в меня негатив как в мусорный бак. А я сегодня и без того полна другими эмоциями.

– Мам, а ты что на кухне, тебе же плохо было, полежала бы, – перевожу тему.

У моей матери диабет, и сегодня с самого утра скакал сахар. Полдня она пролежала стонущим полутрупом в кровати и ближе к вечеру загрузила меня своими обязанностями, которые не в состоянии была выполнить сама. Например, ехать в кафе при их с отцом гостинице и забирать акты на алкоголь. Если бы не это, с Лютиком бы сегодня не пересеклись…

– Да не спится что-то, – отворачивается мать к плите, поджимая губы.

– Что, отца до сих пор нет? – спрашиваю очевидное.

Мама молчит, не сразу отвечает, а потом всё-таки цедит сквозь зубы.

– Пришел около девяти, а в десять опять ЭТА позвонила, что-то у нее с газовой колонкой там…Других же мужиков нет, только мой. А он и поперся, хвост распушил, спасатель хренов. И вот до сих пор…

– Звонила?

– У меня по-твоему совсем гордости нет? – тут же вскидывается мать.

И на это я тоже предпочитаю ничего не отвечать.

В кухне повисает вязкое тяжелое молчание. На сковородке начинает шкварчать первый чебурек, я снова задумчиво кручу солонку в руках. ЭТОЙ моя мама называет тетю Надю, бывшую или настоящую любовницу моего отца (я предпочитаю не лезть в эти дебри) и маму моего единокровного брата Гоши, которому уже четырнадцать.

Все эти бразильские страсти, развернувшиеся в нашем доме пятнадцать лет назад, прошли как-то мимо меня, потому что на тот момент, когда отец изменил матери с тетей Надей, с родителями я уже не жила – поступила в хореографическое училище и уехала в Краснодар. И мне кажется, мама до сих пор не может простить мне то, что я не стала принимать ничью сторону и вообще к новости о том, что у меня будет брат, отнеслась достаточно спокойно.

Тогда для мамы мир рухнул, а мне было совершенно не до того – я танцевала и была безумно, в первый раз влюблена…

– Кстати, я в кафе Лёвку Лютика встретила, – выпаливаю неожиданно для самой себя.

Наверно, мне необходимо было хоть с кем-то поговорить об этом, пусть даже с ней, с самым неподходящим для этого человеком. Новость так и вертелась на языке, зудя.

Стоит произнести Левино имя вслух, как мой пульс сразу подскакивает, переходя в частый и нитевидный, а дыхание затрудняется, так как ком сковывает гортань. Смотрю на спину матери и чего-то жду.

Замечаю, как у нее мгновенно каменеют плечи после моих слов, как застывает она на секунду и подчеркнуто аккуратно переворачивает чебурек.

– В нашем что ли кафе? – не оглядываясь на меня, интересуется.

– Да.

– Что это он…Приехал что ли? С женой?

– Был один, – пожимаю плечами.

– Вы не говорили разве? – все-таки оборачивается и цепко смотрит.

Так цепко, что я невольно ежусь и отвожу глаза.

– Так, поздоровались только…– бормочу.

Становится совсем неуютно, лицо жарко вспыхивает, атмосфера давит. Помедлив с пару секунд, отталкиваюсь от стола и встаю с табурета.

– Ладно, мам, я устала, спать пошла, спокойной ночи, – подхожу к матери и целую ее в прохладную щеку. Она перехватывает мое плечо и пару раз успокаивающе похлопывает.

– И тебе спокойной. Конечно, дочка, иди.

Окна в моей спальне настежь распахнуты, ароматная и свежая майская ночь будто дышит, колыша легкие занавески. А меня мучает фантомная духота, не давая уснуть. В голове вязкий сумбур из воспоминаний и мыслей о прошлом.

Лезет-лезет-лезет в сознание всякая ерунда. Пожелтевшими фотографиями мелькает былое, и не верится, что жизнь завела меня именно в эту точку, в этот момент.

Или это я сама себя завела…

Ведь всё начиналось совсем по-другому.

Лёвку я знала всю жизнь. Так получилось, что формально мы оба – внуки моего деда Вахтанга и члены одной большой семьи, хотя по крови – не родственники.

Мой дед овдовел достаточно молодым, оставшись с тремя дочерьми – школьницами на руках, одной из которых была моя мама. Около десяти лет он прожил один, но потом все-таки женился на прекрасной женщине, Марине Владимировне, у которой был уже взрослый сын Саша.

И хотя отцом дядя Саша называть деда Вахтанга так и не стал, но отношения у них сложились уважительные и самые теплые, по-настоящему родственные. Поэтому для Лёвы и его младшей сестры Алисы мой дед Вахтанг был самым настоящим родным дедушкой, а они для него – такие же любимые внуки, как я и другие мои двоюродные братья и сестры.

Но, несмотря на это и на то, что жили мы все буквально на одной улице, Лёву я братом никогда не называла, да и не относилась к нему так. Это забавно, потому что Алису, младшую сестру Лёвы, с которой мы учились в одном классе, я искренне считала своей любимой сестрой.

А он был мне совсем чужим и незнакомым. Дерзким мальчишкой постарше с соломенными волосами и льдистыми серыми глазами. Я даже чуть-чуть побаивалась его – слишком уж независимо, по моему мнению, вел он себя с родителями, слишком шумные компании выбирал, слишком бывал острым на язык и любил задираться.

А я была совсем не такой. Я росла тихой и спокойной девочкой, во всем слушающейся свою мать и не смеющей возразить ей. Мать, которая недолюбливала Лёвкину семью, и моё общение с Алисой и Лёвкой, мягко говоря, не приветствовала. Она не говорила это вслух, потому что такие выпады пресекал мой отец, но все было итак понятно по ее поджатым губам, когда Алиса прибегала к нам, чтобы вместе сделать уроки или просто поиграть. Поэтому потихоньку она перестала приходить, и после школы к ним в дом стала заглядывать я.