Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с опи - Визель Михаил - Страница 33

Со страницы на страницу порхает ещё одна весомая цифра, приводимая со ссылкой на самого Носика: в 1997–1999 годах он проводил за компьютером по 17 часов в сутки. В те же годы раздел «о себе» личного сайта Артемия Лебедева украшала обескураживающая строка: «проживаю в Интернете». Носик мог с полным основанием сказать о себе то же самое. И даже больше. Он мог выдавать в день по 9–20 тысяч знаков остроумных замечаний о Сети, писал очень быстро, сводя в компактную форму накопившиеся за день материалы и простёгивая их гиперссылками:

так завершается заметка от 21.01.1999.

Носик оказался первым в России профессиональным интернет-журналистом, для которого написание заметок на сайт было не приработком к работе программиста, как у Паркера-Кононенко, преподавателя, как у тартуского филолога Романа Лейбова, или проект-менеджера, как у Паровозова-Гагина, а full time job.

По воспоминаниям Лебедева, «Вечерний Интернет» приносил Носику $300 зарплаты – что было очень неплохо для докризисной Москвы. Не медковские пачки, но 31-летнему одинокому журналисту хватало.

философически вспоминал Носик в 2011 году в «Рунетологии».[150]

Тем более что ВИ был не единственным его источником дохода. Вернувшись в Москву, Носик, как шестью годами раньше в Израиле, начал писать практически во все существующие издания. От «Московского комсомольца» и «Сегодня» до экзотической ныне газеты «iностранец». Всего, по последующим подсчётам самого Антона, в 14 разных мест. В основном, разумеется, всё про то же – про Интернет.

Но журналистикой дело не ограничилось. Развиртуализировавшись с московской интернет-тусовкой (благо, почти вся она тогда собиралась в огромной квартире Дмитрия Ицковича в Калашном переулке), Носик мгновенно оказался всем нужен и везде востребован.

написал[151] сразу после смерти Носика старожил Рунета Леонид «LLeo» Каганов.

Артемий Лебедев, мне это cказавший, сам не обделён деловыми талантами и социальным интеллектом. Не говоря уж о самомнении. Поэтому знает, о чём говорит.

Как ему это удавалось? Неужели только за счёт питья водки? Разумеется, нет. Вот свидетельство человека совсем другого склада, чем расчётливый Лебедев, – философа и идейного маргинала Вадима Гущина:

Прежде чем мы двинемся дальше, стоит вспомнить отдельно о культовом для той эпохи месте – пятикомнатной квартире на последнем этаже огромного доходного дома, выходящего одной стеной на Никитский бульвар, другой – на Калашный переулок. Она была куплена недоучившимся тартуским филологом Дмитрием Ицковичем в середине девяностых и мгновенно стала местом встреч интернет-гуманитариев и будущих коммерсантов, пришедших на смену «кабельщикам» и «коммутаторам» из советских «почтовых ящиков». В частности – местом, где возникли «Zhurnal.Ru» и «Polit.Ru».

Раннехристианская лексика вызывает ассоциацию с коммунами первых хиппи. Причём не московских, набивающихся в тесные московские двушки глушить портвейн, – а калифорнийских, в просторных домах, благодушно распахивающих окна и двери навстречу благодатному климату. Действительно, атмосфера «в Калашном» в те годы царила совершенно хипповская: в одной комнате два типичных гуманитария, один из которых буйно волосат, а другой смуглым лицом и орлиным носом напоминает индейского вождя или египетского фараона, гонят семиотические телеги, в коридоре ярко-рыжий молодой человек (на вид – лет двадцати) договаривается с кем-то в ночи о стадионном концерте группы «АукцЫон», а на кухне «сестрёнка» в фенечках, но с запечатлённым на лице потомственным филологическим образованием мастерит ужин из чего бог послал на 15 человек… Единственное отличие от Хейт-Эшбери 68-го года – что в каждом углу вместо гитар стоят компьютеры. Восторженные слова бывшего «рок-дилетанта» Александра Житинского, объявившего в конце девяностых, что Интернет – это и есть рок-музыка XXI века, казались там и тогда не таким уж преувеличением.[153]

Появление в конце девяностых новаторских демократичных кофеен с книжными полками быстро избавило тусовщиков от необходимости собираться в частных квартирах: местом ежевечернего интенсивного общения стали ОГИ-ПирОги (основанные тем же Ицковичем; а квартиру вскоре пришлось продать – из-за долгов по ним же).[154]

Носик, равно расположенный пить водку и гнать телеги на отвлечённейшие темы, умеющий вовремя щегольнуть знакомым с детства именем из художнической тусовки, а главное – чётко фиксирующий в мозгу все возникающие комбинации, реальные и потенциальные, оказался как нельзя более уместен в этой ризоматической системе возникающих на ходу связей, обязательств, интересов. И из завязавшихся там знакомств вышли, в частности, два важных внежурналистских дела.

Первое – сугубо академическое и «статусное».

Гущин пригласил Носика в качестве эксперта в программу Института «Открытое общество» – то есть фонда Сороса. «Конкурс по программе Electronic Publishing стартовал незадолго до кризиса [1998 года] с начальным бюджетом в 40.000 долларов США и закончился раздачей двухсот тысяч тех же безусловных единиц», – писал Носик в «Вечернем Интернете» 21.01.1999. Но сам он вошёл в экспертный совет сразу же, в 1997 году.

О роли и месте американского финансиста в политических и культурных преобразованиях России на рубеже тысячелетий можно написать отдельную книгу. Здесь же ограничимся только тем замечанием, что участие Антона Носика в работе экспертного совета оказалось весьма конструктивным… и неожиданным для других членов совета, возглавляемого переводчиком, заместителем (на тот момент) главреда журнала «Иностранная литература» Александром Ливергантом. Вадим Гущин вспомнил колоритный эпизод их заседаний (за каждое из которых эксперты получали по $100), проходивших в 1997–2000 годах: