Мы, Мигель Мартинес. Гражданская война (СИ) - Тарханов Влад - Страница 9

— Кому? Ему?

Артузов посмотрел на меня как на ребенка, типа отчего это чуть что так к Нему?

— Нет, Киров тебя хочет видеть.

— Так, когда? — я пытался привести мысли в порядок. Насколько я знал, Сергей Миронович был в курсе того, кто я и откуда.

— Сейчас.

— Вот прямо сейчас или у меня есть пара минут привести себя в порядок и что-то в рот кинуть?

— Двенадцать минут у тебя есть, а кофей я тебе свежий сварю, давай, чашку тебе так и быть, помою.

— Хорошо, Артур, сейчас.

В двенадцать минут я не уложился, но на пятнадцатой, дожевывая на ходу бутерброд, выскочил из квартиры. И ехать на Лубянку вроде как недалеко, но Артур нёсся, как на пожар. Неужели это из-за тех трёх минут, что я перетратил?

Глава пятая. Реактивный институт

Глава пятая

Реактивный институт

Москва. Лубянка. Кабинет С. М. Кирова

1 декабря 1932 года

Этот кабинет был знаком мне по многим фильмам. В нём сидел Лаврентий Павлович Берия. Стол, портрет Сталина на стене, шкаф с документами, сейф. Убранство самое минималистическое, Киров не переваривал роскоши и считался только с функционалом мебели: тут должно быть только то, что необходимо для работы. На столе –идеальный порядок. Все папки закрыты, ни одной странички не видно — все документы убраны. Сам Сергей Миронович в военном кителе без каких-либо знаков на ней, даже орденов не носит, а у него их два — орден Ленина и Красного знамени. В кабинет вхожу не без трепета, всё-таки Личность, да, и как про него говорили: любимчик партии? Но природного обаяния и харизмы у него не отнять: как только заходишь, чувствуешь, как этот человек к себе располагает, интуитивно поддаёшься его очарованию.

— Ну, проходи, товарищ Кольцов, присаживайся! — встал со своего стула, говорит и протягивает руку, здороваемся.

— Ты с работы, перекусить успел? Или чаю, а? Тут у нас в буфете роскошные пирожки с капустой, будешь?

— Перекусить немножко успел, но от пирожка не откажусь!

— Молодец, Миша, не стесняешься. Это хорошо.

Буквально через две-три минуты в кабинет приносят пирожки и чай. Я заметил, что из руководства страны почти никто кофей не пьет, а вот чай — особенно чёрный, это да, традиционное тут питьё. А по вятских и говорить нечего, есть такое выражение «вятские водохлёбы» — очень в этих местах чаевничать любят, и делают это со знанием дела! До китайской чайной церемонии им далековато, но свой ритуал чаепития есть. У нас тут всё по-простому: стаканы в латунных подстаканниках, колотый сахар, пирожки и печенье в вазочках.

— Да и я с тобой перекушу, сегодня, Миша, времени на еду не было.

И я ему верю. С такой работой о еде вспоминаешь тогда, когда уже без сил валишься. Почаевничали. И у меня в желудке как-то устаканилось. Теперь и говорить можно.

— Значит так, Миша, смотри, в Германии Гитлеру капут, насколько я понял, такой ситуации, как приход к власти левой коалиции никто не ожидал. Мы хотим как можно быстрее наладить активное взаимодействие с новым правительством. Во всех областях, но — экономическое и военное — это в первую очередь. У нас задачи индустриализации страны никто не отменял. Конечно, золото и алмазы мы нашли, спасибо тебе за информацию. У нас теперь развязаны руки, мы имеем больше возможностей. Но сейчас надо попытаться спрогнозировать, что может произойти в ближайшее время, как изменения в Германии отразятся на общеевропейских делах. Прогноз нужен. Поэтому берись за работу — два твоих знакомых будут тебе материалы давать, все, что нужно через них запрашивай. Понимаю, время позднее. Поэтому тебе кабинет выделю, напиши, что тебе надо для начала, какие данные. Работать будешь у себя дома. На это время мы твоему брату оформим командировку в ту же Германию, пусть там пообщается с нашими немецкими товарищами, заодно подзаработает немного. Ну, а ты будешь в свободное от работы время…

— Задачу понял. Разрешите идти?

— Иди, работай, Миша, работай.

И когда я встал, он произнёс.

— Только погоди минутку. За твою работу в Германии тебя награждаем Орденом Красного Знамени. Вручаю! Сам понимаешь, носить его до особого распоряжения нельзя. Орден секретный. Придется подождать, пока не появится повод его легализовать: книгу там напишешь или от банды басмачей пулеметным огнем отобьёшься, мало ли что придумать можно. — пошутил Киров. Мне шутка про басмачей как-то не зашла.

— Кстати, мы тебе сегодня в квартире сейф поставили, небольшой, секретный, замаскирован как следует. Товарищ Артузов тебе его покажет и ключ даст.

— Служу трудовому народу! — выдавил из себя, несколько ошарашенный всем происходящим.

— Да, завтра Иосиф Виссарионович будет присутствовать на открытии Реактивного института, думаю, как корреспонденту «Правды», тебе, Михаил, посетить это мероприятие будет на пользу[1].

* * *

Москва. Лихачевское шоссе. Реактивный институт

2 декабря 1932 года

Иосиф Виссарионович Сталин на открытие РНИИ решил приехать лично. Идея собрать воедино ученых, занимающихся исследованием реактивного движения, висела в воздухе, за это ратовал арестованный товарищ Тухачевский. Конечно, то, что он арестованный — это плохо, но, если он вносил здравые идеи, так почему эти идеи должны быть отвергнуты? Но вот история этого института была известна, как известны те споры и скандалы, которые это научное учреждение компрометировали в глазах руководства. Научные работники люди увлекающиеся, а у государства нет денег, чтобы все их хотелки обязательным образом исполнять. В зале собрались многие специалисты, которые составят гордость советской науки. Вот только как бы им мозги на место вставить, особенно молодежи? И всё-таки, какие имена! Я просто обалдел от такого количества талантливейших людей на квадратный метр небольшого актового зала, в котором проводилось торжественное собрание. В президиуме кроме Сергея Павловича Королева (он руководил ГИРДом) и Ивана Терентьевича Клеймёнова (руководителя ГДЛ) были Сталин, Ворошилов, Молотов, Орджоникидзе и Киров. В зале сидели Борис Михайлович Слонимер, Андрей Григорьевич Костиков, Валентин Петрович Глушко, Георгий Эрихович Лангемак, Арвид Владимирович Палло, Евгений Степанович Петров, Юрий Александрович Победоносцев, Роман Иванович Попов, Михаил Клавдиевич Тихонравов, Фридрих Артурович Цандер, Евгений Сергеевич Щетинков, Леонид Эмильевич Шварц, Леонид Степанович Душкин, Ари Абрамович Штернфельд.

Надо сказать, что среди них присутствовали несколько человек, которых в моей истории при создании НИИР не было. Слонимер, Палло, Лангемак появились в моей подсказки, а по поводу Ари Абрамовича Штерфельда была проведена целая операция, небольшая, но тем не менее. Ари Штернфельд родился в небольшом старинном польском городе Серадзе, недалеко от Лодзи. В 1924 году он уезжает во Францию, получает образование в институте Электротехники и Прикладной Механики в Нанси, потом в 1928 году поступает в докторантуру Сорбонны, где работает над диссертацией на тему космических полётов. В 1929 году ступает в переписку с Циолковским. Но в 1931 году ему очень твердо намекают, что тема его диссертации слишком далека от реалий современной науки и предлагают сменить ее тему. В августе 1932 года он возвращается в Лодзь, где пытается продолжить работу над диссертацией, которая вырастает в монографию. И тут он получает в сентябре приглашение в Советский Союз для продолжения своих исследований. Семья? Его жена, Густава Эрлих из Лодзи член коммунистической партии Франции, самого Ари идеи социализма и равных возможностей всех людей сильно привлекают. Он дает согласие и в ноябре приезжает в СССР. Первым делом с женой посещают Калугу, точнее, Константина Эдуардовича Циолковского, затем оформляет патенты на робота-андроида, который должен помочь в исследованиях космоса, еще два изобретения в механике, а тут и создании Реактивного института подоспело. Опять- таки мне было приятно, что он приехал в СССР и принял решение остаться тут раньше, чем в ТОЙ истории, почти два года в Лодзи он заканчивал вычисления, имея под рукой только логарифмическую линейку. И это при том, что в Сорбонне он имел возможность пользоваться электрической счетной машиной. Кстати, Циолковский тоже здесь. Он сотрудником НИИ не будет, но получил приглашение, подписанное лично Сталиным и на открытие института не приехать не мог, хотя и здоровье его было откровенно говоря не очень. Но встречали его очень тепло, особенно Королёв и Штернфельд.