Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/66
• Следующая

Тот неопределенно повел плечами.

– Не знаешь или не хочешь отвечать? Илья, не поднимая головы, покосился в мою сторону, но рта не раскрыл.

– Да он же издевается! – вскипел Павел. – Чего молчишь?!

– Не горячись, – сказал я тихо. – Обозлится, натворит чего-нибудь и уйдет, потом ищи ветра в поле!

– Тогда зачем же ждать? Проще обезоружить его.

– Нам сейчас не до него. Давай-ка лучше завтракать, собираться и идти искать Елизара. Нельзя медлить.

– А если он сбежит?

– Коли захочет сбежать, он это сделает в любое время.

– Ладно… – соглашается Павел.

– Так вот, слушай. Люди придут завтра. Хорошо бы нам до их прихода обследовать вершину гольца.

– А как же с рацией? Не натворил бы чего! – Павел повел головой в сторону Ильи.

– Закрой на ключ, вот и все.

– Без рации мы тут пропадем!

– Ну и не брать же ее с собою!

Стали готовиться, и тут выяснилось, что у нас кончились лепешки. Пришлось почти на два часа отложить выход. Павел, засучив рукава, занялся тестом, а я прилег отдохнуть. Уснул мгновенно, даже не успев вытащить шишку, попавшую под бок, и положить под голову руку…

Этот сон после нервной встряски вернул мне бодрость и силы.

Идем налегке: два ружья, топор, в рюкзаках по паре лепешек, по куску мяса и по плащу, на случай, если застанет ночь.

Шагаем через марь. Загря еще не пришел в себя после ночных приключений, а мы снова тащим его с собою. Тайга напоена обилием запахов. В них кобель прекрасно разбирается, а это очень важно. Ведь мы, люди, ощущаем все зримо, запахи же дают нам смутное представление о местности, по которой идем. Тут человек и собака как бы дополняют друг друга: чего не увидит глаз одного, то уловит чутье другого.

Минуем последние ряды кочек, залитых черной, затхлой водой. Всюду неустроенность и бедность природы. Даже щедрая осень бессильна одеть в приличный наряд этот бесплодный клочок земли – марь. Только кое-где по обмежкам багровеют заросли голубики, да разве на мерзлотных буграх увидишь ярко-красную россыпь клюквы или гроздья дозревающей брусники!

За клочковатой марью начинаются стланиковые заросли, опоясывающие подножья Ямбуя. Идем на подъем. Чем выше, тем круче. По склонам серыми потоками стекают курумы – каменные россыпи. Сюда к ним выбрались прилипшие к обломкам белые камнеломки, пытающиеся украсить серую поверхность. Кое-где на влажной почве сиротливо торчат черноголовые осочки.

Никакие ветры не могут вырвать корни этих растений из тесных щелей, и стужи бессильны умертвить их. Видно, здесь создаются более приспособленные к суровому климату и каменистой почве виды растений. Пока что здесь все бедно, рождается уродливым: цветы крошечные, без запаха, деревья чахлые, даже небо бесцветное. И все же есть то, что приводит человека в восторг, – это удивительная стойкость растений в борьбе за право существовать.

И, поняв это, я увидел по-настоящему чудеса и могущество северной природы, открыл ее для себя. С тех пор хилые растения, вскормленные вечной мерзлотой, дупляные лиственницы, крошечные ивки, почвой которым служат россыпи да скалы, лютики, фиалки, расцветшие на снегу, вызывают во мне не чувство жалости, а восхищения!

Мы лезем, карабкаемся по прилавкам кру-тогрудого Ямбуя. Изредка устраиваем короткую передышку, и тогда взгляд устремляется к нагорью, лежащему теперь у наших ног. Мы впервые смотрим на него сверху. Отсюда оно кажется еще более безрадостным, потускневшим, будто вывернутым наизнанку. А у подножья Ямбуя – зыбуны, озера и озерки, как слезинки, щедро рассыпанные по ярко-зеленому ковру мхов.

Иногда задерживаемся, стоим молча. Ждем, не взовьется ли на равнине дымок, не долетит ли Стон Елизара?… Нет. Лес, озера, камни молчат.

– Врет, убийца, что Елизар ушел на Ямбуй. Он расправился с ним где-то в пути и посылает нас сюда, чтобы запутать следы. Ей-богу, это так! – говорит Павел.

– Если мы на вершине не найдем следов пребывания Елизара, тогда заставим Илью повторить с нами путь сюда в обратном направлении.

– А что это даст?

– Если Илья расправился с парнем по пути сюда, думаю, мы обнаружим это. Он и Елизар, идучи сюда, пересекали голые отмели, ягельные поляны, где следы сохраняются очень долго, и мы легко определим, до какого места с караваном шли два человека и откуда шел Илья один.

– Наивно думать, что он этого не знает.

Взбираемся на самый гребень. Подъем перехвачен бесконечными террасами. Мы упорно ищем по пути отпечатки сапог на влажной тундровой почве, перевернутый камень или примятые стебли сибирского лука, еще встречающегося здесь на большой высоте в осеннее время. Но напрасно, тут до нас никто не проходил.

Павел идет неровно, спотыкается. Настроение у него мрачное.

– Дьявол меня попутал! – сокрушается он. – Надо же было вызвать именно Елизара, ведь пойди с Ильей другой – ничего не случилось бы. Теперь буду носить всю жизнь этот грех… Чем оправдаюсь перед его семьей?..

Встречный ветерок холодит лицо. Загря идет спокойно, ничто не возбуждает его любопытства. По крутому подъему развилины скал. Каким гнетущим безлюдьем овеяны эти древние руины и мертвые курумы Станового!

Павел сбрасывает с плеча винтовку, стреляет в воздух. Звук обшарил крутые склоны, ложки, соседние гребни. Ответом была полная тишина.

– Если Елизар сломал ногу и лежит тут где-то на россыпи, он бы ответил выстрелом. Без ружья парень никуда не ходил, – говорит Павел, еще раз разряжая винтовку.

Теперь он идет впереди и с первого шага берет хороший темп. Я не отстаю.

Солнце плывет по ухабам бегущих туч. Справа – Становой. Он все время у нас на виду. Цепь за цепью встают ряды ощетинившихся отрогов. За ними открываются новые, еще более синие, хребты – старые, бесплодные, нагие, еще не знающие человека. Но какой простор! Какое чудесное зрелище – настоящий праздник для глаз.

Выходим на вершину. Сбрасываем котомки. И сразу догадываемся, что тут совсем недавно кто-то был. Вот и доказательства: порванный бланк для определения редукции на пункте, потухший дымокур. Вершина вся сложена из крупных камней, она совсем без растительности, и побывавший здесь человек, к сожалению, не оставил на ней никаких видимых отпечатков.

– Да, тут был Елизар. Больше некому, – прихожу я к единственному выводу, продолжая обшаривать площадку.

– А вот и окурок… свежий… Еще один!

Павел нагибается, берет их в руки, передает мне.

– Но ведь Елизар не курил, – недоумевает он.

– Странно, чьи же они?

Павел, подойдя к краю обрыва, вдруг резко выпрямился. Теперь и мои глаза обнаружили там подозрительное углубление. Впечатление такое, будто здесь, у самого края глубокого обрыва, совсем недавно кто-то долго боролся. Россыпь разворочена, камни разбросаны. Заглядываем вниз. По крутому скосу торчат клыкастые уступы, сбегающие на дно скалистого цирка. Никаких следов. Да, если бы они и были, то не могли сохраниться после вчерашнего ливня.

– Поддержите-ка плиту, – попросил Павел и, став на колени, запустил под нее руку.

Что он там нашел, я не видел, но его лицо вдруг засияло.

– Гильза! – вскрикнул он торжествующе.

Я взял ее в руки, стал рассматривать. Это была стреляная гильза от германской винтовки «маузер», с обрезанной шейкой, приспособленной к бердане.

– Такие патроны я видел у Ильи – значит, он был здесь, – сказал уверенно Павел.

Мы долго стоим молча. Разные мысли, самые противоречивые, одолевали нас. Что могло тут произойти над пропастью? Какая связь между стреляной гильзой и этими разбросанными камнями? Если Илья тут убил Елизара, как мог он послать нас сюда?

– Может, и окурки его? – подумал я вслух.

Мы вернулись к отлитому под пирамидой бетонному туру, на котором геодезисты устанавливали свои тяжелые инструменты. На нем лежали найденные окурки. Я развернул один из них. Бумага оказалась не то от газеты, не то от какой-то книжки, напечатанной латинским шрифтом на эвенкийском языке.

– Конечно, его окурки, – говорит Павел.

• Предыдущая
• 34/66
• Следующая