Киевский лабиринт - Любенко Иван Иванович - Страница 33

Но и просчетов у Кукоты хватало. К тому же их всегда помнят дольше, чем успехи. И потому те небольшие достижения, о которых он докладывал наверх, не имели для военной карьеры полковника решающего значения. Последние два месяца его все чаще критиковали и оценивали службу на дохлую «тройку».

Белый как снег лист бумаги лежал перед офицером и ждал, когда в светлой голове серхенга[32] родятся хоть какие-нибудь идеи. Кукота смело окунул перо в чернильницу и вывел:

«План мероприятий контрразведывательного отделения Юго-Западного фронта на июль 1916 года».

Но дальше писать было нечего… Он вздохнул, положил перо на прибор, вынул из серебряного портсигара папиросу и закурил. Длинная струйка дыма потянулась к потолку. Мысли о деле, как зайцы, разбежались в разные стороны, зато нахлынули воспоминания минувшей ночи… «Ах, эта модистка-проказница! Чертовка. Такое вытворять!..» — сладко припомнил он и прикрыл глаза.

Из полусонного забытья вывел стук в дверь. Появился адъютант.

— Господин полковник, к вам… некто Ардашев. Говорит, что вы знакомы.

— Кто-кто? — Кукота удивленно вскинул брови.

— Господин Ардашев, из МИДа. Просит аудиенции.

— Да-да! Пусть войдет! — встав из-за стола и пригладив набриолиненные волосы, начальник отделения сам двинулся навстречу гостю.

— Неужто это вы? Дорогой мой, Клим Пантелеевич! — воскликнул хозяин кабинета и протянул руку. — Рад! Положительно рад встрече!

— Взаимно, Корней Ильич, взаимно, — ответив на рукопожатие, сдержанно вымолвил гость.

— А вас теперь не иначе как «превосходительством» величать? Небось уже и действительного получили? Да? — с едва слышимой ноткой зависти осведомился Кукота.

— Нет. Все так же — статский советник. До действительного, видимо, уже не дорасту. Поздно.

— Бросьте скромничать, Клим Пантелеевич. С вашими способностями — это пара пустяков. Что вам стоит раскрыть два-три громких преступления в высших, как говорится, кругах? И все. Вот и новый чин. — Он указал на кресло: — А вы присаживайтесь, мы сейчас коньячку, а? Не возражаете?

— С удовольствием.

— Вот и славно. Правда, у меня не мартелевский, не такой, каким вы меня в Тегеране потчевали, но все равно неплохой, довоенный… Из старых, как говорится, запасов… А как мы у вас на айване[33] сиживали? А? Хамаданские персики, виноград тибризи, наринжи…[34] и теплая арака, — он поморщился, — гадость, согласитесь, несусветная.

— Насколько я помню, вы предпочитали коньяк?

— Это да, это да. Люблю, как говорится, грешным делом…

Полковник достал из шкафа бутылку шустовского коньяку и распечатал шоколадку фабрики Абрикосова. Налил две рюмки.

— Ну-с, как говорится, шерифэ![35]

— Шерифэ! — улыбнулся Ардашев и, сделав несколько глотков, поставил рюмку на столик. Кукота, верный своей привычке, выпил коньяк залпом, как водку.

— Однако как вас сюда занесло? Вы же, насколько я знаю, все там же обретаетесь, на Певческом мосту?[36] — откинувшись в кресле, спросил офицер.

— Я здесь в гостях, у родственников жены. Но вы правы: живу в Петрограде, но и в Ставрополе дом не продал. Вот закончится война, и вернусь в родной город.

— Послушайте, неужели вы и правда в это верите?

— Во что?

— Что эта кровавая свистопляска закончится так же, как и началась?

— Но все войны когда-то заканчиваются.

— Все — да, но не эта. Война в России — больше чем просто война. — Полковник снова наполнил рюмки. — Последствия ее непредсказуемы. Вернее, непредсказуем русский мужик, которого хотел образумить Столыпин. Хотел, да не успел. Не дали… Очень уж боялись, что Петр Аркадьевич всю чиновничью нечисть перетрясет. Вот и убили. Но, как говорится, земля ему пухом. — Он вновь выпил залпом и нервными толчками затушил в пепельнице папиросу.

— А вы, я вижу, сменили одно ведомство на другое?

— А почему нет? Кто лучше бывшего шпиона знает, как поймать шпиона? — хохотнул офицер. — Никто.

— В этом вы правы.

Кукота махнул рукой.

— Предложили — согласился… Однако, — он внимательно посмотрел на статского советника, — вы ведь, как я понимаю, не просто так пожаловали?

— Лучше бы было «просто так». Но вы, Корней Ильич, к сожалению, правы: дело у меня важное и находится в сугубой вашей компетенции. Позвольте начать с конца. Так мы сэкономим уйму времени…

…Беседа закончилась через час. Едва проводив гостя, Кукота сел за стол и, промокнув платком пот со лба, принялся за начатый план. Теперь перо летело по бумаге голубем.

Утро в доме Могилевских началось неожиданно: раздался телефонный звонок, после которого Терентий Петрович вышел к завтраку раздраженный.

— Что-то стряслось? — осведомилась Елена.

— Да так, неприятности… Войцех Станиславович звонил. Груз из-за границы, который должен был оказаться на здешней таможне еще шестого числа, в понедельник так и не прибыл, — усаживаясь за стол, объяснил он и налил из самовара чашку горячего чая. — Такого еще никогда не случалось… Веспазиан Людвигович сегодня утром отправился на таможню, пытался что-нибудь выяснить. Но ничего конкретного ему не сказали. Да и откуда им знать здесь, в Киеве, что произошло в Одессе? Они лишь предположили, что весь товар задержан… Это и ежу понятно.

— Война, — философически заметила Вероника Альбертовна и придвинула к себе розетку с вишневым вареньем.

— Это так. Но убытки могут быть колоссальными. Я только что получил хороший заказ для армии.

— И что же в таком случае ты собираешься делать? — намазывая масло на хлеб, поинтересовался Клим Пантелеевич.

— А что я могу? Остается только надеяться на Кульчицкого. Управляющий велел ему выезжать в Одессу первым же поездом. Он уже в дороге. Пусть разбирается.

— Странно, — пожал плечами Ардашев. — Речь идет о больших деньгах, а ты остаешься ждать у моря погоды. Будешь зависеть от обстоятельств? Я бы на твоем месте тоже туда отправился…

Не успел статский советник закончить фразу, как раздался второй звонок. Теперь позвонили в дверь. Клим Пантелеевич промокнул губы салфеткой и прошел в переднюю. После недавнего нападения горничная уже не подходила к двери одна. Однако обратно Ардашев не вернулся, а прошел в кабинет, где довольно долго разговаривал по телефону. Оттуда доносились лишь обрывки его слов. Могилевский заметно нервничал. Как только гость начал с кем-то прощаться, Терентий Петрович поднялся и направился к нему. В этот момент трубка уже легла на рычаг. Затворив дверь кабинета, статский генерал спросил с дрожью в голосе:

— Кто приходил? Кому ты звонил? И вообще, Клим, что за секреты в моем доме?

— Думаю, Терентий, сегодняшний день для тебя не совсем удачный. К сожалению, подозрения подтвердились. Я только что получил телеграмму из Ставропольского сыскного отделения. Там прислушались к моему совету и, отследив с Главпочтамта получателя мыла с твоей фабрики, провели у него дома обыск. Фальшивых денег сразу найти не удалось, зато начальник сыскного — Ефим Андреевич Поляничко — усмотрел на умывальнике мыльные огрызки — внутренние куски от полой части мыльного куба — со следами от бечевки, которой были перетянуты пачки поддельных червонцев и сотенных. Это подтвердило мою гипотезу о том, что фальшивки, обернутые в покрытую воском бумагу, заливали мыльной массой, оставляли в кладовке, а потом, когда она застынет, отправляли третьей категорией в разные концы страны. Такие посылки не вызывали подозрения на почте. Но преступников погубила жадность: они не стали выбрасывать бесформенные куски мыла, оставшиеся с внутренней стороны после разрезания куба на ровные части. Их-то Поляничко и заметил. Позже один из арестованных сам выдал полученные «катеринки» и червонцы. Злоумышленники были не оригинальны, они прятали купюры в тайнике, устроенном в обычной печи.