Проклятие Тары. Артефакт-детектив - Монт Алекс - Страница 14

Выветренные нагромождения гранита, ползущие песчаные дюны и небольшие вкрапления скалистых базальтовых гор открывались взору летчика. Бесконечные версты обезлюдевшего необитаемого пространства простирались под брюхом аэроплана, и военлет взял правее, решив облететь Ургу с запада. Вскоре он заметил немногочисленных монгольских всадников, скакавших по степи в сторону Улясутая, и верблюжий караван, идущий из Калгана. Пейзаж местности изменился. Сверкавшие на солнце, будто вырезанные из слоновой кости, белые буддийские ступы усеяли гребни холмов и одиночных, покрытых темными елями сопок; табуны лошадей и стада верблюдов в поисках пропитания безучастно топтали выпавший накануне снег, пропуская равнодушным взглядом отары овец, перегоняемых пастухами на противоположный берег мелкой мутной реки.

Демидов сделал вираж и решил возвращаться. Топлива, несмотря на два дополнительных бака, укрепленных по бокам гондолы биплана, оставалось лишь на обратный путь. Пролетая над отрогами хребта, тянувшегося далеко на юго-восток от Урги, военлет заметил многочисленную конницу, продвигавшуюся вдоль горной цепи в строгом боевом порядке. В ту же минуту с трудом веривший в свою удачу Демидов сообщил, что видит Кабардина. После чего связь с самолетом неожиданно прервалась и встревоженный Островский поднял в воздух еще два, но уже груженых бомбами и стальными стрелами, «Вуазена». Пользуясь координатами Демидова, соколы Блюхера без труда обнаружили уходящую на восток конницу полковника.

Первая же атака с воздуха расстроила порядки Кабардина. Тысячи стрел с ужасающим воем градом посыпались на людей и животных, нанося страшный урон и сея панику. Летевшие с большой высоты острые наконечники насквозь прошивали конников и, калеча лошадей, вонзались в мерзлую припорошенную снежной крупою землю. Одна из стрел, задев плечо Камета, застряла в плотной коже седла, успев поранить Артака. Острие впилось во взмокшую натруженную спину коня и причиняло сильную боль благородному животному. Рана Камета была несерьезной, но обильно кровоточила, и бурят спешился, чтобы перевязаться и дать отдых лошади. Едва он коснулся земли, как адский свист раздался над головой, степь вздыбилась и осыпала комьями лежалого, острого, как стекло, песка. Это разлетелась сброшенная с аэроплана бомба. Растратив запас смертоносных стрел, летчики приступили к бомбометанию.

Когда дым рассеялся, ужасное зрелище открылось взору Камета. Снаряд угодил в самую гущу отряда, убив и ранив с полтора десятка казаков и не меньшее число лошадей. Бурят перевел взгляд на Артака. На губах коня пузырилась пена, глаза заволоклись пеленой. Гордое животное качнулось и стало тяжело оседать на передние ноги. Прерывистые хрипы исторгались из его горла. Простояв с полминуты на локтях, лошадь как подкошенная завалилась набок. Осколки разорвавшейся бомбы глубоко вошли в ее брюхо, из разверзшегося чрева торчали внутренности и сочилась черная кровь. Конь издыхал. Камет вскинул винтовку и с одного выстрела прекратил агонию друга. Перевязав наспех плечо, он запрыгнул на пугливо пятившуюся, освободившуюся от седока кобылу и поскакал к голове отряда, где по его разумению должен был находиться обоз…

Призрак Тары неотступно преследовал Камета. Он думал о богине и днем и ночью, с самого первого дня, как поступил на службу к Кабардину. В отряд полковника бурят попал случайно. В тот день он приехал в Ургу за войлоком для новой юрты. Неторопливо разгуливая по узким немощеным улицам Маймачена[17] и примериваясь к товару, возле одной из лавок он встретил знакомого монгола по имени Дорджо, воевавшего, как и он, в дивизии Унгерна. Тот сообщил, что на заре красные вступили в Ургу и теперь безнаказанно хозяйничают в любимом храме великого Махакалы. «Похоже, большевики прислали специальную карательную часть с задачей обыскать Гандан, — запинаясь от волнения, поведал о случившемся Дорджо.

Кровь прилила к лицу Камета, кулаки сжались, а рука невольно потянулась за спрятанным под овчиной халата ножом. Это непроизвольное движение не укрылось от внимательных глаз собеседника. Узнав, что тот давно лелеет мысль отомстить красным за барона, старый знакомец предложил присоединиться этой же ночью к стоявшему неподалеку от Урги Кабардину, у которого он служил лазутчиком. Камет не раздумывал ни минуты и, как стемнеет, условился встретиться с Дорджо возле старого китайского кладбища, за полторы версты от базара. «С новой юртой придется повременить», — подумал он, оставляя за спиной шумную разноголосицу китайского квартала. Но было одно дело в Урге, отложить которое он точно не мог…

— Здравствуй, Дулгар, — откинув халагу и зайдя внутрь юрты, произнес Камет, обращаясь к молодой женщине, сидевшей на низком стеганом тюфяке подле жарко горевшей печки. Две пожилые бурятки, хлопотавшие у очага, вскинув настороженные глаза на гостя, почтительно удалились. Проводив их взглядом, он подошел к Дулгар. Та проворно поднялась на ноги и, опустив голову, ждала, что ей скажет Камет.

— Был проездом, дай, думаю, посмотрю на мою Дулгар, — чуть кашлянув, смущенно проговорил он. При этих словах щеки женщины зарделись, и она еще ниже склонила голову. — Ты разве не рада меня видеть или я чем-то обидел тебя? — мягко спросил он, дотронувшись до плеча Дулгар, когда в глубине юрты что-то пискнуло и громкий требовательный крик огласил юрту. Женщина вздрогнула и торопливо подошла к обернутому в войлок свертку. В сильном волнении Камет последовал за ней. Вопрос, удивление и надежда отобразились на его лице.

— Это твой сын, посмотри на него, — с гордостью промолвила она и отдала ребенка в протянутые руки любимого человека. Бережно приняв младенца, он с восторгом и нежностью вглядывался в темные раскосые глаза сына, не в силах справиться с обуревавшими его чувствами. Оказавшись на руках отца, мальчик затих и успокоился. — Нам пора кушать, мы проголодались, — ласково произнесла молодая мать, забирая младенца.

— Когда же родился… мой сын? — глухим голосом спросил он Дулгар.

— Три недели назад.

— Как ты назвала его?

— Камет. Хотела, чтоб мужчина с этим именем был навсегда моим, — ответила Дулгар, и на ее глазах навернулись слезы. Но Камет не увидел их. Он стоял возле самого очага и, не чувствуя жара, о чем-то сосредоточенно думал.

— Сейчас мне надо идти, Дулгар. Наказ Махакалы вынуждает меня покинуть тебя и нашего сына. Но я обязательно вернусь. Если же мне будет уготован иной путь, ты возьмешь ребенка и поедешь в улус моей матери Отонхой. Там вам будет безопасно и хорошо. Урга нынче стала неспокойным местом. Ты сделаешь это, Дулгар?

— Если ты не вернешься через год, я возьму ребенка и поеду к твоей матери Отонхой.

Их глаза встретились, и он страстно поцеловал Дулгар в полуоткрытые ждущие губы. Затем, взглянув на безмятежно спящего сына, вышел из юрты.

От Дулгар Камет поспешил на кладбище. Сумерки окутывали город, и он был уверен, что Дорджо ждет его. Обойдя затихший Маймачен, он вышел на пустынную дорогу и зашагал к кладбищу. Как обычно, к вечеру резко похолодало, и Камет пожалел, что не надел теплую меховую доху, оставленную в его бытность у Дулгар, когда отправлялся в тот несчастливый поход на большевиков. Сколько воды утекло с тех пор! А ведь не прошло и года, как в составе дивизии Унгерна он вступил в отвоеванную у китайцев Ургу, где встретил Дулгар, ставшую матерью его сына. Четыре месяца мирной жизни в Урге, жизни с Дулгар, а потом снова война…

Мысль о ребенке придала ему сил, и он прибавил шаг. Мрачное пятно уходящего вдаль кладбища открылось перед ним, и он окликнул Дорджо. «Наверное, он у входа», — не дождавшись ответа, подумал Камет, торопливо направляясь к воротам. «Дорджо, я здесь, отзовись!» — на этот раз громче и настойчивей позвал он, вслушиваясь в тревожную тишину. Подул легкий ветерок, и характерный сладковатый запах гниющей человеческой плоти достиг ноздрей Камета. В ту же минуту злобный чавкающий рык раздался за спиной. Ощерив клыкастую пасть, с которой свисали лохмотья болтавшейся пены, на него шла огромная собака, за которой угадывалась свора таких же свирепых косматых псов.