Время грозы (СИ) - Райн Юрий - Страница 22

— Хорошо. Вот только Первое…

— Положитесь на меня, Джек, — твердо сказал Устинов.

Судья закрыл глаза.

— Отдыхайте, отдыхайте, — понизил голос Гурко. — А вас, Николай Петрович, — добавил он совсем уже шепотом, — попрошу проследить тут за всем… во всех отношениях…

— Не извольте беспокоиться, Александр Валерьянович, прослежу, — тоже шепотом заверил генерала Румянцев.

Утром Судью перевезли в госпиталь базы.

— Я вас провожу, Джек, — сказал Устинов, когда Макмиллана водрузили на каталку.

— Начинаем в десять, — напомнил Румянцев. — Впрочем, сегодня никто из вас мне не требуется. Если только сами желаете…

— Да я с Джеком недолго, — ответил подполковник.

В десять часов вся группа Румянцева собралась в лаборатории. Максим и Федор устроились в углу. Наташа, присев на корточки рядом с Жуликом, гладила его по спине. Пес дрожал — что-то чувствовал, — но хвостом вилял исправно.

Подошел Румянцев. Наклонился, положил руку на плечо Наташе, сказал:

— Пора.

Потрепал собаку по загривку, кивнул ассистентам.

Наташа села рядом с Максимом, вцепилась в его локоть. Максим накрыл ее ладонь своей.

На Жулика навесили полный комплект датчиков. Румянцев, бормоча что-то успокаивающее, завел пса в камеру. Опустилась перегородка.

Профессор сел к своему вычислителю.

— Все на местах? — спросил он.

Ассистенты, один за другим, откликнулись: «На месте… На месте… На месте…»

— Свет, — сказал Румянцев.

Лампы, освещавшие лабораторию, потускнели.

— Установка?

— Готова, в норме, — отозвался один из помощников.

— Приборы?

— Готовы, в норме.

— Объект?

— Готов. Дрожит, но готов.

Румянцев застыл. Потом начал отсчет:

— Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один.

Наташа широко распахнула глаза, Максим, наоборот, зажмурился.

— Поток!

Раздался мощный удар грома. Лабораторию тряхнуло.

Потом всё стихло. Группа замерла, затаив дыхание.

— Всё, — сказал профессор.

Он несколько секунд смотрел на монитор, потом медленно встал, подошел, шаркая ногами, к камере, нажал на кнопку. Перегородка поднялась.

Из камеры повалил черный дым, потянуло горелой шерстью и мясом.

Максим открыл глаза. На полу камеры лежал дымящийся труп Жулика.

Наташа перекрестилась и беззвучно заплакала. В стороне всхлипнула аспирантка Зоя Головина.

— Поздравляю вас, дамы и господа, — ровным голосом произнес Румянцев. — Это оригинал. А копия — в параллельном пространстве. Приборы зарегистрировали момент исчезновения объекта и момент его появления в разрушенном состоянии. Моменты отделены друг от друга. Эксперимент удался. Еще раз поздравляю. Всем спасибо. Прошу отдыхать до завтрашнего утра. Сбор в девять часов.

— Ура! — крикнул кто-то.

Не поддержали. Все-таки, подумал Максим, спорный этот тезис — о падении духовного при расцвете материального. Очень даже спорный.

— Если есть желающие, — сказал Румянцев, — прошу в малое кафе восточного сектора сегодня в восемь часов вечера. Отпразднуем. Мученика дела нашего вспомним… — он бросил быстрый взгляд на камеру. — Разумеется, это не распоряжение, а приглашение. Не более того. А теперь — прошу вас. Нет, с объектом мы сами, благодарю.

Когда все ушли, Румянцев с Устиновым извлекли откуда-то большой металлический ящик, положили в него труп собаки и поместили в один из лабораторных холодильников, до того пустовавший.

— Пойдемте ко мне, — предложил после этого ученый.

— Лучше к нам, — попросила Наташа.

— Хорошо, — согласился Румянцев. — Федюня, «Коктебеля» прихвати, пожалуйста.

…Сели у окна.

— Скоро день, — пробормотал Максим.

— Да, — ответил профессор. — Часов через семьдесят светать начнет. Только, пожалуй, вам этого ждать не стóит. Возвращайтесь на Землю, отдохните как следует. Работы впереди еще много.

— Не понял, — сказал Максим. — А ты?

— Я пока останусь. Мне здесь думается лучше. Да и дела еще есть. Результаты сегодняшнего опыта обработать доскональнейше. Оригинал Жулика исследовать. В частности.

— А почему, Коля, — спросила Наташа, — ты его там, в лаборатории все время объектом называл?

— Сотрудники мои, — ответил Румянцев, — люди молодые, одаренные, амбициозные. Им еще много чего предстоит, и ко многому следует привыкать. Мозоли на сердце наращивать, иначе ничего у них не получится. Дело есть дело. Понимаешь?

Наташа промолчала.

— Пью в память обоих Жуликов, — сказал вдруг Устинов. — И оригинала, и копии.

Выпили до дна, не чокаясь.

— А теперь, — нервно хохотнул Максим, — давайте выпьем в память Максима Горетовского. Оригинала.

— Не знаю, что сказать, — проговорил Румянцев.

— Ничего не говори, — отозвалась Наташа.

Налили, выпили.

— Какие у тебя, кроме Жулика, тут еще дела? — спросил Максим.

— Думать, Максим, думать, — ответил ученый. — Пойми, здесь мы добились первого полноценного успеха. И каждый уголок лаборатории, да и коридоры, и комнаты, и кафе, — все тут для меня с этим успехом связано. По ассоциации иногда самые неожиданные мысли приходят. Случается, продуктивные. У нас ведь еще столько нерешенных задач! Обратная связь, например: я тебе говорил, что без натурных испытаний никак, а вот появились же идейки. Установка для возврата — принципиальнейшая проблема, и тоже мысли бродят. В конце концов, задача, Иваном Михайловичем поставленная: индикация прорыва с… с той стороны. К ней — даже не знаю, как подступиться. То есть в теории решение есть, но вот практически оно невыполнимо: всю планету, абсолютно всю, включая морские глубины и атмосферу, датчиками не покроешь. А ведь еще и околоземное пространство существует, и, между прочим, Луна, и окололунное… Вопрос, вопрос!

— И сколько времени ты рассчитываешь здесь в этих размышлениях провести? — поинтересовался Устинов.

— Месяца три, полагаю. А вы отправляйтесь домой. Послезавтра челнок ожидается, вот с ним и отправляйтесь.

— Что ж, — сказал Максим, — мы по Верхней Мещоре соскучились… Месяца на три — это хорошо, все лето… Роман, может, в издательство отдадим, да, Наташ? Воздух опять же… и вес нормальный… тошнить перестанет… покурить вволю…

— Я задержусь, — сообщил подполковник. — Мне, во-первых, по Макмиллану материалов дождаться. Хотя, я уж чувствую, — он помрачнел, — чисто там все. А во-вторых, мы с Джеком договорились: пока он тут в госпитале валяется — моими стараниями, между прочим, — я там у него в Первом за дисциплинкой присмотрю. А то он за свою банду беспокоится.

Наташа подошла к Устинову и молча поцеловала его в лоб.

— А вы, ребята, правда, домой давайте, — заключил Федор. — А попозже я вас догоню. Дома хорошо…

Да, подумал Максим, дома — хорошо.

Конец второй части

Все катилось кувырком.

Все кувырком — других мыслей у Максима не было. В душе царила черная тьма, порою озаряемая торжественными багровыми сполохами.

Он негромко застонал, нехотя приоткрыл левый глаз. В голову глухо ударило изнутри, в точности, как в тот памятный и проклятый день. Только теперь еще и во рту вкус стоял гадостный. И сердце неприятно колотилось, то сильнее, то слабее. И в пот бросило.

Все кувырком, мрачно повторил он про себя, с отвращением глядя на тяжелые коричневые шторы, из-за которых пробивался свет.

Должно быть, уже утро. Или даже день. Черт с ним. Выпить бы. И забыться снова.

Максим открыл и правый глаз, содрогнулся, сбросил на пол укрывавшую его несвежую простыню, встал, дотащился до ванной, пустил воду в раковину, разок-другой плеснул себе в лицо. Легче не стало.

Вернулся в комнату, сел на кровать, закурил.

Вот, теперь тошнота подступила. Как на «Князе Гагарине».