Начбез и его Бес (СИ) - Волкова Дарья - Страница 14

Да что толку об этом вспоминать?! Все уже случилось! Теперь надо думать о том, как из этого «случилось» выбираться.

– Послушай меня. Мне… мне очень жаль, что так все произошло… на свадьбе твоего отца.

– Все в порядке! – снова торопливо отозвалась Милана. Она смотрела на него по-прежнему широко раскрытыми глазами. Прямо в лицо. Такое впечатление, что прямо в душу.

– Нет, не в порядке! – резко произнёс Марат. – То, что случилось – неправильно. И этого не должно повториться.

Она отшатнулась. Словно Марат ее ударил. Он увидел, как сжались, сминая, ее пальцы на картоне одноразового стаканчика.

– Ты… ты жалеешь о том, что случилось?

– Да.

– Но почему?! – практически выкрикнула она. Ну вот. Мы встали на стартовую точку, откуда Марат должен все ей точно и понятно объяснить. Только отчего же так тошно?

– Милана, мы с тобой… просто совершили ошибку. Конечно, я в ней виноват больше, чем ты. – Марат кашлянул, но упрямо продолжил: – Потому что я старше, и у меня больше жизненного опыта. Мы не должны больше ее повторять. Мы с тобой очень разные люди. У тебя и у меня разные пути в жизни.

– И какие же? – поразительно спокойно отозвалась она. А ведь только что кричала.

Марат едва заметно вздохнул. Он не понимал, почему ему дается так тяжело этот разговор. Каждое слово. Ведь он хотел ей все объяснить. Он должен ей все объяснить – ради своей семьи, в первую очередь!

– Мне тридцать, у меня семья: жена и две детей. Тебе восемнадцать, и у тебя вся жизнь впереди. Ты получишь прекрасное образование, встретишь подходящего тебе по статусу парня.

– Подходящего – это какого?

– Ты – дочь Антона Балашова. Наследница вашего семейного дела. Ты – девушка совсем другого социального статуса, нежели я. И рядом с тобой должен быть мужчина твоего круга.

– Это кто так решил?

– Так правильно, Милана, – Марат старался, чтобы голос его теперь звучал мягко. Он достаточно надавил на девушку, теперь надо ослабить хватку.

– А ты? Что будешь делать ты?

– А я пойду своей дорогой.

Марат не стал говорить, что, скорее всего, эта дорога разойдется с семейством Балашовых. После всего произошедшего ему надо уходить из агрохолдинга «Балашовский». Да, Марат долго и настойчиво добивался этой должности. И он слишком мало времени ее занимал, чтобы объяснить внятно свое скоропалительное решение уволиться. Но Марат что-нибудь придумает.

– А если я этого не хочу? – в голосе Миланы вдруг появилась резкость. – Если я не хочу, чтобы у меня было «как правильно»? Если я не хочу парня своего круга? Если я… если я хочу тебя?

Марат закашлялся. Однако. «Я хочу тебя». Ему это говорит восемнадцатилетняя соплехвостка. И ведь она сейчас не в сексуальном контексте это говорит. Нет. Она имеет в виду что-то более весомое, чем просто секс.

Да как же он так вляпаться-то умудрился…

– Послушай, Милана… – Марат никак не мог решить, как говорить сейчас – пока еще мягко или, наоборот, включить резкость. Но решил, что резкость для Миланы Балашовой – зверь неизвестный, и как она отреагирует – непонятно. Девочка явно привыкал, чтобы ей в попу дули. Ладно. Подуем. Слегка. – Ты же очень умная девушка. И ты не можешь не понимать, что это просто… просто мимолетное увлечение. Ну… девичий каприз. У тебя впереди своя жизнь. Уверен, интересная, увлекательная, яркая. А я… я скучный женатый мужчина с двумя детьми. Зачем я тебе? Ты достойна лучшего.

Конечно, когда Марат произносил эти слова, он едва зубами не скрипнул. Все же дуть в попу капризным малолеткам – не его конек.

– Значит… – медленно произнесла Милана. – Ты считаешь, что ты для меня – просто каприз?

Марат не смог ответить. Что-то было в ее голосе, что он не смог произнести «Да». Вместо этого спрятался за стаканчиком с американо, отхлебнул и лишь после этого едва заметно кивнул.

Милана молчала. Смотрела, как он пьет кофе и молчала. А потом заговорила.

– Это не каприз. Не блажь. Не придурь. Да, мне восемнадцать, но я не ребенок, я женщина, и знаю, что хочу. И что чувствую. Я люблю тебя, Марат. Именно тебя и именно люблю.

Вот и второй пропущенный прямой в голову. Он, конечно, ожидал, что будут со стороны Миланы какие-то слова про чувства. Все-таки в восемнадцать девочка не может без фантиков в голове. Но не ждал этого прямого спокойного «Я тебя люблю». И совершенно неожиданно что-то заныло слева, в сердце. Заныло внезапно, неправильно и сладко.

Ну… Всё в порядке. Тот, кто нам мешает, тот нам поможет.

Милана переступила с ноги на ногу, и Марат неосознанно дернулся. Он уже не знал, что хотел сделать – то ли отойти от нее минимум еще на два шага, то ли схватить в свои руки, обнять крепко. Поцеловать. Не отпускать.

Не знал!

– Не бойся, – ее красивые крупные губы скривила усмешка. – Не буду я перед тобой раздеваться. И предлагать себя больше не буду. Я все поняла. Что я тебе не нужна. Ухожу.

Дверь за ней закрылась практически бесшумно, не считая негромкого щелчка собачки замка. А Марат потом долго сидел на кухне в компании двух одноразовых стаканчиков из-под кофе, пока не позвонила Танзиля и не спросила, когда он приедет и разогревать ли ему ужин.

Перед уходом из квартиры Марат с каким-то необъяснимым удовольствием допил остатки холодного капучино. Кофе показался Марату невероятно вкусным.

***

Она изорвала листок на множество мелких кусочков, но и этого Милане было мало. И она принялась, едва не ломая ногти, разрывать их на еще более мелкие. Разорвать в клочья, в пыль, в дым лист бумаги, на котором она еще вчера выводила «Милана Ватаева».

Никогда этого не будет. Не будет никакой Миланы Ватаевой. Она умерла, не родившись. Потому что она, Милана, не нужна ему. Не нужна Марату Ватаеву.

Совсем. Он ей так и сказал. Прямо, глядя в лицо своими жгучими черными глазами, сказал, что у него своя дорога и своя жизнь, в которой есть жена, дети. И нет ее. Миланы.

Он отверг ее. Отказался. Отшвырнул от себя.

Милана задышала тяжело, надсадно, хрипло – будто бежала долго-долго. Хотелось плакать, но слезы почему-то не текли. Как будто внутри все пересохло. И она смотрела сухими глазами на горку мелких белых клочков бумаги.

Ей никто никогда ни в чем не отказывал. Она, Милана Балашова, всегда получала то, что хотела. А теперь… теперь…

Это было ошибкой.

Как это может быть?! Как ее любовь может быть ошибкой?! Милана не могла этого понять, и ей хотелось кричать, выть, швырять о пол и стены вещи. Раньше она себе такое позволяла. Но теперь она внезапно поняла, что это ей ничем не поможет. Можно было перебить всю посуду в той квартире, где они встречались с Маратом – хотя, может, там и не было никакой посуды, в той квартире – кроме двух бумажных стаканчиков с кофе. Можно было орать до хрипоты. Можно было жахнуть о стену свой телефон. Что угодно можно было делать – хоть самой на пол упасть и биться в падучей. Что бы Милана ни сделала – это не изменило бы его решения.

И эта полная безнадежность собственного положения, невозможность ничего изменить, неспособность получить страстно желаемое – сейчас просто парализовала Милану. Она долго стояла у стола, глядя на гору белых клочков бумаги. За окном догорал закат.

Милана не знала, сколько так простояла. Но за это время она, кажется, повзрослела сразу на несколько лет. И еще поняла одну простую вещь. Отчаяние порождает безумно смелые поступки. Или просто – безумные.

***

Все прошло. Все забыто. Ситуация урегулирована. Прошла неделя после разговора Марата с Миланой. Неделя, которую Марат провел как окруженный охотниками, загнанный в ловушку зверь. Он чутко прислушивается, принюхивается, постоянно поворачивается в разные стороны.

Так и Марат. Он всю эту неделю провел в колоссальном напряжении. Даже Зиля заметила, но когда спросила, в чем дело, Марат коротко ответил: «Работа. Много». Он и в самом деле в эту неделю много проводил времени в офисе. Задерживался допоздна. Этому было несколько причин.