Целитель 11 (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 26

Дома мы с Кошей хорошенько закусили. Кот урчал в уголку, перемалывая отварную наважку, а я сочинил яичницу.

Два желтка вспухали влажными линзами, чуть подрагивая в нежном разливе белка. Ковырнешь вилкой — и потечет вкуснейший холестерин, густея оранжевым соком, замывая поджаристые розовые колечки сосисок и распаренную мякоть красных томатных долек… Поэма!

Помидоры я сам вчера с овощного принес, восемь рублей кило. Дорого, конечно, зато — настоящие. Хоть и тепличные, но пахнут.

Звонок раздался из прихожей — негромкая трель телефона. Будучи на релаксе после чая с пряником, я встал, кряхтя. Шлепал тапками, и думал, где бы мне пристроиться с хорошей книжечкой — урвал в букинистическом. Наверху? Или в гостиной?

«Наверное, с работы, — лениво подумал я, снимая трубку. — Ничего не знаю, я на больничном…»

— Алё?

— Иван Федорович? — заворковал приятный женский голос.

Мне удалось не буркнуть: «Вы ошиблись номером», как уже бывало, а вовремя вспомнить свой «оперативный псевдоним».

— Д-да, это я.

— Здравствуйте, это из роддома беспокоят, — прощебетала трубка. — Поздравляем, у вас девочка! Ребеночек здоровенький, три шестьсот…

— Уже? — глупо спросил я. Все мысли смело, как пыль ветром.

— Уже! — засмеялись на том конце провода.

Глубокомысленно вслушиваясь в короткие гудки, я посмотрел на кота. Усатый-полосатый, облизываясь, глянул на меня.

— Всё, Коша, — вымолвил я с картинным трагизмом, — не дадут нам больше покоя!

Кот не поверил мне. Зевнув зубастой пастью и почесав за ухом, он решил полакать молочка.

Пятница, 10 апреля. Утро

Кзыл-Ординская область, Байконур

Весна в степи ранняя. Уже к концу марта простор земли затягивается травой, пушится ворсистым ковром до горизонта. Лежачие кусты саксаула дымятся лиловым цветением, но самое яркое — тюльпаны.

Точечный, пестрый рисунок бесчисленными красно-оранжево-розово-белыми мазками на сочном зеленом фоне. А сверху — необъятная синева.

Впрочем, это всё — Ритины радости, меня влекут иные «цветки». Во-он там, вдалеке, на стартовых столах космодрома. Кабель-мачты и опорные фермы, на которых «висят» ракеты «Союз», расходятся при огненном запуске — распускаются ажурными «лепестками»…

Выйдя из гостиницы «Космонавт», я размеренно, в темпе анданте, зашагал по Аллее Космонавтов. Деревце, посаженное Гагариным, вымахало за двадцать лет, но ему еще расти и расти…

— А ты? — повернулся я к Почтарю. — Принял участие в озеленении?

— А как же! — горделиво хмыкнул Паха, и осторожно качнул полным ведром. — Мы с Леоновым рядом сажали…

— Они с Леоновым! — смешливо прифыркнул Устинов.

Министр обороны щеголял в гражданском костюме, правда, без традиционной шляпы.

— Да-а! — расплылся Почтарь зубасто.

— Доволен? — улыбнулся я, высматривая у Пахи прежнюю сутулость.

— Не то слово! — вытолкнул одноклассник. — Сам же знаешь, если мечтал, мечтал, и вдруг всё сбылось! Это же… Это…

— Счастье, — договорил я за стеснительного Пашу. — Только одних мечтаний маловато, да и вдруг ничего не сбывается. Покорячиться нужно вволю!

— Во-во… — поворчал Устинов, и засопел. — Стало быть, ручаетесь за «шаттлы»? — вернулся он к разговору, начатому в гостинице. — Бомбить они нас точно не будут?

— Точно, — кивнул я, и пожал плечами. — Обычный грузовик, Дмитрий Федорович. Тридцать тонн на орбиту, двадцать — оттуда. Да и не в грузе дело. Просто американским ученым сильно не повезло — их космическую программу грубо урезал Никсон. Они-то хотели станцию орбитальную заделать, да такую, чтобы там полсотни человек работало! Выпускали бы сверхчистые лекарства, которые только в невесомости получишь, монокристаллы для сверхпрочных деталей, тех же подшипников, и много чего еще. Вот тогда «шаттлы» пригодились бы. Доставили на станцию сырье — обратно забрали готовую продукцию! А сейчас НАСА намается — полеты в космос станут чуть ли не в десять раз дороже, а спуски на Землю — порожняком…

Устинов пихнул Почтаря в бок, лукаво усмехнувшись:

— Это подсказка такая — давайте быстрее строить большую станцию! Хе-хе…

— Намек! — тонко улыбнулся я, выходя на берег Сыр-Дарьи.

Хоть и дуют тут зимой злые ветры, а юг чувствуется — пойма и островки заросли тугаями — непролазными дебрями из колючих кустарников и кривых, крученых деревьев. А местами вымахивал камыш в два человеческих роста.

Флора оживляла и улицы Ленинска у меня за спиной — тут повсюду стройные тополя и раскидистые карагачи, тамариск и ветвистый джузгун с ажурной корой, а вот газонов мало, не хватает воды городской траве.

— Ну, ладно, — Почтарь опустил ведро, взвизгнувшее дужкой, и ухватился за лопату, воткнутую в землю. — Просьба не отвлекать!

— Наглец! — добродушно рокотнул Устинов, разворачиваясь кругом. Отойдя шагов на пять, послушав ширканье заступа, он проговорил вполголоса: — ГРУ накопало кое-что по вашей теме, Михаил… э-э… Иван! Тьфу ты…

— Для своих я — Миша, — ухмылка будто сама изогнула мои губы.

— Ох, уж эти секретчики… — посопев, министр продолжил. — Боуэрсу удалось инвертировать старый танк с «Боинга» за сто миль. Это где-то сто шестьдесят километров. Главное, что они не только дальность увеличили, но и мощность подняли. Вплоть до двух десятых килотонны в одном тахионном импульсе.

— Ничего, Дмитрий Федорович, — криво усмехнулся я, — наш инвертор выдает почти половину килотонны, а энергосфера разворачивается за двести пятьдесят кэмэ.

— Это радует, — поежился Устинов.

— Понимаю, — дернул я уголком рта. — Меня больше успокаивает иное — у американцев нет наших рассеивателей. Им нечем прикрыть свои бункеры, корабли или бронетехнику, а у нас такая защита есть. На себе испытал! Боуэрс сейчас над другим бьется… Судя по тому, что его инвертор испытывался с борта тяжелого «Гэлэкси», то весу в нем… Тонн девяносто-сто, как минимум. А для того, чтобы эту махину отправить на орбиту, ее вес необходимо снизить впятеро. Шаттл больше не вытянет, а «Сатурны» кончились!

— Ага! — каркнул Устинов, воодушевляясь.

— Да, — кивнул я, — и это во-первых. А во-вторых, энергии ему хватит, максимум, на один хороший импульс. Но! — помолчав, я суховато добавил: — Этот драный импульс может ударить и по секретному заводу, и по аэродрому, и по московскому Кремлю. Я всего лишь консультант, Дмитрий Федорович, но иного способа противодействия не вижу, он тут один — шаттл с инвертором надо сбивать к такой-то матери!

Длинно вздохнув, глава военного ведомства вяло махнул рукой.

— Да нет, Миша, вы правы… Без «прямых действий» не обойтись. Ла-адно… Будем готовы. — Улыбнувшись, он кивнул на Риту, что прогуливалась у гостиницы, катая коляску. — Так и не уговорил?

— Бесполезно, — покачал я головой, изображая удрученность. — Оставайся, говорю, а она мне: «Фигушки! Я с тобой хочу!»

Гулко рассмеявшись, Устинов крепко пожал мою руку.

— Больше не отвлекаю, Миша! Ступайте. И держите меня в курсе!

Тяжело, по-медвежьи ступая, он двинулся к ожидавшей его черной «Чайке», что пласталась на углу, а я поспешил к призывно машущей Рите.

Никогда прежде не страдавший избыточным чадолюбием, я неожиданно полюбил заглядывать к Юльке в кроватку или в коляску, видеть ее беззубую улыбку, и то, как «дочечка» радостно угукает, встречая «папочку»…

Тот же день, позже

Ленинск, проспект Карла Маркса

На Западе Байконур именуют полигоном Тюратам. Это станция такая, Тюратам, на железной дороге Оренбург — Ташкент. Мы там сходили с Ритой, когда приехали.

Аэродром «Юбилейный» рядом, но брать билеты на самолет мы, честно говоря, побоялись. Для отговорки — из-за ребенка. Маленький же… А если честно… Хм. Один раз мы уже сюда слетали. Вот только сели в Инджирлике.

И я до сих пор не знаю, по чьей воле казахи угнали самолет. По своей? Или им приказали? Если не Даунинг, то кто?