Андрей Капица. Колумб XX века - Щербаков Алексей Юрьевич - Страница 62

Марков тогда первым из российских географов задумался о том, что его наука зашла в тупик, и призвал к изучению сквозной физической географии. В 1970 году он вместе с группой своих ближайших учеников и единомышленников издал книгу, в которой изложил свои мысли: «Компонентная (частная) физическая география изучает частные географические оболочки: геоморфология изучает формы твердой земной поверхности; гидрология и океанология — гидросферу; метеорология и климатология — атмосферу; география почв изучает почвы — „педосферу“ — и кору выветривания; биогеография — „слой жизни“… Специализация науки — явление прогрессивное, и география не избегла этой участи. Но возникает коварный вопрос: разве специализация не противоречит сущности географии — ее комплексному характеру?»[232]

На заседании Президиума Академии наук СССР доклад профессора из МГУ выслушали с большим вниманием и на очередных выборах большинством голосов избрали К. К. Маркова в академики АН СССР.

Из этого дела вышли три важных результата.

Во-первых, у московской университетской географии наконец-то появился собственный академик.

Во-вторых, началось долгожданное примирение академической и московской университетской географических наук.

Ну и, наконец, в-третьих, тот факт, что К. К. Марков стал академиком, открыло дорогу в академию другим географам из МГУ.

Вспоминает Н. С. Касимов: «Когда проходили выборы в академию, Андрей Петрович неизменно поддерживал всех, кто баллотировался от нас. Конечно, мне помогал. Потом мы с ним уже избирали Кирилла Николаевича Дьяконова (ландшафтовед, заведующий кафедрой ландшафтоведения и физической географии, лауреат Ломоносовской премии МГУ, член-корреспондент РАН с 2003 года. — Прим. авт.), Сергея Анатольевича Добролюбова (океанолог, декан географического факультета МГУ, член-корреспондент РАН с 2006 года. — Прим. авт.), это, так сказать, был „наш призыв“. Андрей Петрович помогал абсолютно!»

Ему вторит Н. Н. Дроздов: «В то время на нашем факультете еще не было никаких академиков! Разве что Марков, но он был очень крупный ученый. И академика ему дали для Дальневосточного отделения Академии наук. Академия вполне логично всегда рассматривает, что вот ты крупный ученый — а что ты сделал для нее? И конечно, просто быть крупным профессором МГУ еще мало. Так что то, что поначалу появилось — первая ступень член-корреспондент Академии. В членкоры попадает наш декан Касимов, мой однокурсник Дьяконов тоже становится членкором. Потом Касимов становится полным академиком. Пошло-поехало!»

«Андрей Петрович даже пары деканских сроков не пробыл, — подводит итог Р. С. Чалов. — Первый срок у него был трехлетний, потом мы избрали его на второй трехлетний, но уже через год-полтора он начал собираться на Дальний Восток».

А Владимир Николаевич Ягодкин пошел на повышение в Московский горком.

Наука в те годы в буквальном смысле «зашагала по стране». Один за другим открывались «наукограды»: Обнинск, Пущино, Протвино, Дубна, Черноголовка.

В Черноголовке — химия, в Пущине — биология, астрономия, математика, биофизика, почвоведение — комплексный центр. Рядом с Протвином — синхрофазотрон.

Рассказывает Юрий Георгиевич Пузаченко, академик РАЕН, доктор географических наук, главный научный сотрудник Института проблем эволюции и экологии имени А. Н. Северцева, профессор кафедры физической географии и ландшафтоведения Географического факультета МГУ, заместитель председателя научного совета по проблемам экологии Отделения общей биологии РАН, член бюро Комиссии по заповедникам РАН, член экологического общества США:

«Протвино строилось при мне. Я в 1956 году по тому месту ходил — еще было абсолютно дико. И только начиналась стройка Пущино. Я тогда ругался, что мне гору портят, на которой я зайцев гонял, русаков. Я в Приокско-Террасном заповеднике вырос и поэтому хорошо знал пейзаж за Окой. А потом началось строительство в Новосибирске — Новосибирский научный центр. Начало строительства — где-то 1959 год. Потому что я уже в экспедиции работал от Сибирского отделения (СО) Академии наук.

Раньше наша наука была сконцентрирована в Москве и Ленинграде, чуть-чуть на периферии: немножко в Казани, немножко в Томске, немножко в Харькове. А тут пошла по всей России! Это же огромные деньги были вбуханы! Построить целый город, академгородок. Построить институты, оборудовать их современным научным оборудованием. Физическое, химическое — оно же дорогущее! И на это при Хрущеве находились деньги. Фактически это происходило при Хрущеве. Я, правда, не знаю, кто был инициатором всей этой истории. Но ходила легенда, будто Несмеянов (Александр Николаевич Несмеянов, академик АН СССР, химик-органик, ректор МГУ с 1948 по 1951 год, президент АН СССР с 1951 по 1961 год. — Прим. авт.) плыл на лодке по Оке, увидел этот бугор и сказал, что здесь будет город Пущино. Другой вариант — что будет город Турово, на другой стороне, это дальше за Приокско-Террасным заповедником. Прямо как Степан Разин, плыл и увидел! Но это только легенды. Потому что ничего исторического мы не знаем.

Создалась масса рабочих мест, студенты у меня с факультета поехали и в Иркутск, в новый институт, и в Новосибирск. Появились молодые ученые с возможностью работать. Расширился потенциал у всех. Скажем, сидел Сочава в Питере (Виктор Борисович Сочава, академик АН СССР, доктор биологических наук, основоположник сибирской географической школы, создал учение о геосистемах. — Прим. авт.), над ним там была в-о-о-от такая иерархия, и где он там? А в Иркутске он смог свои идеи развернуть! Я не говорю уже о Новосибирске с его мощными институтами. То есть это был качественный скачок науки! По существу наступил ее послевоенный расцвет…

Я говорю о том периоде, когда формировались мое знакомство с Андреем Петровичем Капицей и моя работа с ним. Я характеризую тот период, в котором ничего хорошего, по большому счету, не было. Если объективно смотреть на вещи, все это происходило в абсолютно нищей стране, где элементарные бытовые вещи — костюм купить — вообще целая трагедия! Ну, нормальный костюм. Я до третьего курса ходил в ботинках на размер больше, которые дед привез из Чехословакии и не мог надевать, и в каких-то хрен знает штанах. У меня не было пальто, я ходил в энцефалитке, подбитой мехом, и в берете. Всю зиму! Ну, и делал вид, что горжусь… Просто-напросто ничего приличного-то и не было! Спальник я на свои деньги заработал — купил где-то на третьем курсе. Первый. Чего там говорить!

И к ученым относились, как всегда. Ну, что там? Лаборант — 80 рублей, младший научный сотрудник—105, старший научный сотрудник—120. Кандидатская — надбавка. Этого тебе хватит, но… телевизор купить трудно, холодильник тоже, машину вообще невозможно. Хотя на Дальнем Востоке все это умножалось на три».

А вот что пишет про те времена в своем интернет-журнале «Ландшафты жизни» Владимир Александрович Дергачев, доктор географических наук, эконом-географ, геополитик, старший научный сотрудник Института проблем рынка и экономико-экологических исследований Национальной академии наук Украины, а в те далекие времена — председатель комсомольской организации только что образованного во Владивостоке Тихоокеанского института географии (ТИГ):

«16 июня 1970 года было принято Постановление Президиума АН СССР об образовании научного центра.

Академгородок был запланирован в пригородной санаторно-рекреационной зоне Владивостока, на берегу Амурского залива. Фритьоф Нансен сравнивал побережье Амурского залива с Неаполитанским. Нужно сказать, что все Тихоокеанское побережье Приморья — край редкой красоты.

Во Владивостокской группе институтов ДВНЦ трудилось 2,5 тыс. человек, в том числе 747 научных сотрудников, из них 25 докторов и 298 кандидатов наук. За два года (1970–1972 гг.) прибыло с запада страны 4 доктора и 37 кандидатов и убыло один доктор и 16 кандидатов. Защитили 7 докторских и 43 кандидатских диссертации. В аспирантуре обучалось 180 человек, из них защитили диссертации 11, и выбыло 47.