Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 7
- Предыдущая
- 7/229
- Следующая
ПРЕЛЮДИЯ: I
Дверь в кабинет распахнулась, и человек, мрачно глядевший в окно, обернулся.
– И кого же ко мне черт принес?
– Я Айра Везерел из Семьи Джонсонов, предок. Исполняющий обязанности председателя собрания Семей.
– Ждать заставляешь. И не зови меня предком. А почему только исполняющий обязанности? – забурчал человек в кресле. – Неужели председатель слишком занят, чтобы повидаться со мной? Или я не стою даже такого внимания? – Не обнаруживая желания встать, он и не приглашал гостя садиться.
– Прошу прощения, сэр. Я и являюсь высшим должностным лицом среди Семей. Однако уже довольно давно – несколько столетий – принято использовать термин "исполняющий обязанности председателя"... на случай, если вы вдруг обнаружите желание объявиться и снова взяться за кормило.
– М-да? Смешно. Я не вел собраний Фонда уже тысячу лет. А "сэр" звучит ничуть не лучше, чем "предок" – так что лучше зови меня по имени. Я послал за тобой два дня назад. Ты прибыл с помпой? Или подчинился правилу, согласно которому я в любое время могу видеть председателя?
– Я не помню такого правила, старейший, – должно быть, оно существовало еще до того, как я вступил в должность, но для меня любая встреча с вами – долг, честь – и удовольствие. Я рад и польщен, но по имени смогу обратиться к вам, если узнаю, какое имя вы сейчас носите. Что касается задержки: я получил ваше распоряжение тридцать семь часов назад и посвятил их изучению древнеанглийского, так как мне сообщили, что вы предпочитаете общаться именно на этом языке.
Старейшина немного смягчился.
– Правильно, я не слишком горазд в здешней тарабарщине. Что-то память подводит время от времени. Наверное, и отвечаю, бывает, не то, если даже и понимаю вопрос. Имя... черт, под каким же именем меня здесь записали? Ммм... Вудро Уилсон Смит – так меня в детстве звали. Собственно, долго-то и не пришлось им попользоваться. Наверно, дольше всего я прозывался Лазарусом Лонгом – вот и зови меня Лазарусом.
– Благодарю вас, Лазарус.
– За что? Не нужно этих дурацких формальностей. Ты же не дитя, а председатель. Сколько тебе? И ты в самом деле выучил мой "молочный" язык, чтобы поговорить со мной? Да еще менее чем за два дня? И две ночи? А мне вот, чтобы освоить новый язык, нужна неделя, а потом еще одна, чтобы избавиться от акцента.
– Мне триста семьдесят два года, Лазарус, уже под четыре сотни по земным стандартам. Классический английский я выучил, когда приступил к своей нынешней работе, но в качестве мертвого языка, чтобы в оригинале читать старинные анналы Семей. И, получив ваше распоряжение, я всего лишь попрактиковался: поучился говорить и понимать слова на слух. Североамериканский двадцатого столетия, ваш "молочный язык", как вы сказали, – поскольку лингвоанализатор заключил, что вы говорите именно на этом диалекте.
– Умная машина. Наверное, я говорю так, как в детстве; говорят, мозг не в состоянии забыть первый язык. И мой выговор, как и у всех уроженцев кукурузного пояса, похож на визг ржавой пилы... А ты тянешь слова по-техасски, да еще в английско-оксфордской манере. Странно. Я полагал, что машина просто выбирает наиболее близкий вариант из всех заложенных в нее.
– Наверное, так оно и есть, Лазарус, но я не специалист в технике. А вы с трудом меня понимаете?
– Вовсе нет. С произношением у тебя все в порядке; оно куда ближе к речи образованного американца, чем тот диалект, который я выучил ребенком. Но я пойму всякого, от австралийца до йоркширца: произношение для меня не проблема. Очень мило с твоей стороны. Душевно.
– Рад слышать. У меня есть некоторые способности к языкам, так что особых хлопот и не было. Стараюсь разговаривать с каждым членом Фонда на его родном языке. И привык быстро осваивать новые варианты.
– Да? Но все равно, очень любезно с твоей стороны, а то я уже чувствую себя зверем в клетке – поговорить и то не с кем. Эти болваны, – Лазарус кивнул в сторону двух техников-реювенализаторов, облаченных в защитные костюмы и шлемы и в разговор не вступавших, – английского не знают. С ними не поговоришь. Нет, длинный кое-что понимает, но запросто с ним не поболтаешь. – Лазарус свистнул и ткнул пальцем в высокого. – Эй, ты! Кресло для председателя, быстро! – И жестом подкрепил сказанное. Высокий техник притронулся к пульту управления ближайшего к нему кресла. Оно покатилось, развернулось и остановилось перед гостем.
Айра Везерел поблагодарил – Лазаруса, не техника, – уселся, погрузившись в мягкие объятия кресла, и вздохнул.
– Удобно? – спросил Лазарус.
– Вполне.
– Хочешь перекусить – или выпить? Закурить? Может, все-таки нужен переводчик?
– Нет, благодарю вас. А вы не хотите что-нибудь заказать?
– Не сейчас. Меня тут кормят, как гуся, один раз даже насильно кормили, черти. Ну, раз все в порядке, приступим к беседе. – Лазарус вдруг взревел: – Какого черта я делаю в этой тюрьме?
– Это не тюрьма, Лазарус, – спокойно ответил Везерел. – Это номер для весьма важных персон в реювенализационной клинике Говарда, что в Новом Риме.
– А я говорю – тюрьма. Только пруссаков не хватает. Вот хоть окно – ломом не выбьешь. А дверь – открывается на любой голос, кроме моего. Даже в сортир под руки ведут – словно боятся, что я там в дыре утоплюсь. Черт, не знаю даже, мужик передо мной или баба... и это мне тоже не нравится. Готовы на руках держать, когда я делаю пи-пи. Черт знает что!
– Я посмотрю, что можно сделать, Лазарус. Впрочем, прыть техников вполне объяснима: время от времени люди калечатся в ваннах – а они знают, что, если вы получите травму, пусть и не по вине персонала, дежурный техник будет жестоко наказан. Они добровольцы, им хорошо платят. Вот и усердствуют.
– Значит, я прав – это тюрьма. А если реювенализационная палата – где тогда кнопка для самоубийства?!
– Лазарус, "каждый человек имеет право на смерть".
– Да это мои собственные слова! И кнопка должна быть здесь. Видишь от нее даже след остался... Итак, я без суда заключен в тюрьму и лишен при этом самого главного права. Почему? Я взбешен! Понимаешь, в каком опасном положении ты оказался? Никогда не дразни старого пса – может быть, у него хватит сил тяпнуть тебя в последний раз. Да при всей моей старости я ж тебе руки переломаю, пока эти болваны очухаются.
- Предыдущая
- 7/229
- Следующая