Будет скафандр – будут и путешествия - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 48

• Предыдущая
• 48/55
• Следующая

– О-о-х, – вот и все, что я смог сказать.

Крошка побелела.

Звезды – источники жизни, планеты лишь несут жизнь на себе. Заберите звезду… и планета начнет охлаждаться… становиться все холодней и холодней, пока не остынет совсем.

Сколько пройдет времени, пока не замерзнет даже воздух? Сколько останется дней или часов, пока температура не достигнет абсолютного нуля. Я задрожал, по коже пошли мурашки. Это еще хуже, чем Плутон…

– Материня, сколько потребуется времени, чтобы сделать это?

Меня охватило поганое чувство, что я ошибся, что я должен был заступиться за них, что даже черволицые не заслуживали такой судьбы. Взорвать планету, перестрелять их всех – это одно, но обречь на смерть от холода…

– Это уже сделано, – пропела она все так же траурно.

– Что?

– Агент, уполномоченный привести приговор в исполнение, ожидает сигнала… Он слышит приговор в ту же минуту, что и мы. Их планету выбросили из нашего мира прежде, чем я успела дойти до вас. Так лучше…

Я не знал, что ответить.

А Материня быстро продолжала:

– Не думай больше об этом, потому что ты должен собрать сейчас все свое мужество.

– Да? А зачем? Что сейчас произойдет, Материня?

– Сейчас в любой момент могут вызвать тебя – на твой собственный процесс.

Я не мог вымолвить ни слова, просто продолжал смотреть на нее. Я ведь решил, что все уже кончилось. Крошка побледнела еще больше, но не плакала. Облизав губы, она спросила:

– Вы пойдете с нами, Материня?

– О, мои дети! Я не могу. Вам придется предстать перед ними одним.

Я, наконец, обрел голос:

– Но за что нас судят? Мы никому не причинили зла. Мы же вообще ничего не сделали!

– Дело не в вас лично. Будет решаться вопрос о судьбе вашего человечества. О человечестве будут судить по вам.

Отвернувшись от Материни, Крошка посмотрела на меня – и я почувствовал гордость от того, что в выпавший нам тяжкий момент испытаний она повернулась не к Материне, а ко мне – к собрату-человеку.

И я знал, что думаем мы об одном и том же: о корабле, корабле, висящем неподалеку от Земли, всего лишь в мгновенье полета от нее и в то же время в неисчисленных триллионах миль, спрятанном в одной из складок пространства, куда не достанут ни радары, ни телескопы.

Земля, зеленая, золотая и прекрасная, лениво поворачивающаяся в теплом свете Солнца.

Бесстрастная команда – и Солнца больше нет. Нет звезд.

Дернется рывком осиротелая Луна – затем начнет кружить вокруг Солнца надгробным памятником надеждам человечества. Немногие оставшиеся в живых на Лунной станции, в Лунном городке и на станции Томба протянут еще несколько недель, а, возможно, и месяцев. Последние люди во Вселенной! Потом умрут и они – если не от удушья, то от тоски и одиночества.

– Кип, ведь она не всерьез, скажи мне, что не всерьез!

– Что, Материня, палачи уже ждут? – спросил я хрипло.

Материня ничего не ответила мне. Она ответила Крошке:

– Все это очень серьезно, доченька. Но не бойся. Прежде, чем доставить вас сюда, я заставила их обещать мне, что если будет принято решение против вашего человечества, вы оба вернетесь со мной на мою планету, где вам придется прожить свои маленькие жизни в моем доме. Итак, иди, говори только правду… и не бойся.

– Вызываются люди Земли, – раздался над нашими головами невозмутимый голос.

Мы шли по необозримому полу, и чем дальше отдалялись от стены, тем больше я чувствовал себя мухой на тарелке. Присутствие Крошки подбадривало, но все равно ощущение было как в кошмаре, когда ты сам себе снишься непристойно одетым в общественном месте. Крошка вцепилась мне в руку и изо всех сил прижала к себе мадам Помпадур. Я пожалел, что не надел свой скафандр – в Оскаре я не так сильно чувствовал бы себя мухой под микроскопом.

Перед тем как мы стронулись с места, Материня приложила мне ко лбу ладонь и начала завораживать меня глазами.

Я оттолкнул ее руку и отвернулся.

– Нет, не надо, – сказал я ей, – ничего не надо. Я не намерен… Я понимаю, что вы хотите, как лучше, но я без наркоза обойдусь. Спасибо.

Материня не настаивала, она лишь повернулась к Крошке. Крошка заколебалась, но потом уверенно тряхнула головой.

– Мы готовы! – заявила она.

Но чем дальше мы тли по этому огромному пустому полу, тем больше я жалел, что не позволил Материне сделать то, что она хотела, хоть и не знаю, каким образом она собиралась заставить нас не волноваться. Надо было хоть Крошку уговорить согласиться.

Навстречу нам двигались от противоположной стены еще две мухи; подойдя к ним ближе, я узнал их: неандерталец и легионер. Пещерного человека тянули вперед невидимыми канатами, римлянин же шел широким свободным неторопливым шагом. Центра мы достигли одновременно и там нас остановили футах в двадцати друг от друга: мы с Крошкой образовали одну вершину треугольника, римлянин и неандерталец – две другие.

– Привет, Иунио! – крикнул я.

– Молчи, варвар, – он огляделся, оценивая на глаз толпу у стен.

Одет он сейчас был строго, а не по-домашнему, как в прошлый раз. Исчезли неопрятные обмотки, правую голень закрывали поножи, тунику скрыли латы, а голову гордо венчал плюмаж шлема. Сверкали начищенные доспехи, чисты были и кожаные ремни.

Щит он нес на спине, как и полагается в походах. Но как только остановился, мгновенно отстегнул его и надел на левую руку. Меча он не обнажал, поскольку в правой руке легко держал изготовленный к броску дротик, ощупывая настороженными глазами врагов.

Пещерный житель, слева от него, сжался в комочек, как сжимается зверек, которому некуда спрятаться.

– Иунио! – крикнул я снова. – Слушай! – Вид этой парочки обеспокоил меня еще больше. И если с неандертальцем говорить было нечего, то римлянина хотя бы можно было попробовать вразумить. – Ты знаешь, где мы?

– Знаю, – бросил он через плечо. – Сегодня боги испытывают нас на своей арене. Это – дело солдата и римского гражданина. От тебя здесь толку никакого, так что держись в сторонке. Хотя нет – охраняй мой тыл и подавай сигналы. Цезарь вознаградит тебя.

Я попытался было втолковать ему, что к чему, но мои слова заглушил мощный голос, раздавшийся одновременно во всех концах зала:

– Начинается ваш процесс!

Крошка вздрогнула и прижалась ближе. Я выдернул свою левую руку из ее сжатых пальцев, сунул туда правую, а левой обнял ее за плечи.

– Выше голову, дружище, – сказал я мягко, – не дай им себя напугать.

– Я не боюсь, – прошептала она, вся дрожа. – Только говори с ними ты, Кип.

– Ты так хочешь?

– Да. Ты не так быстро взрываешься, как я, а если у меня сейчас не хватит выдержки… Ведь ужас что будет.

– Хорошо.

Наш разговор перебил все тот же бесстрастный гнусавый голос. Как и раньше, казалось, что говорящий стоит рядом с нами.

– Настоящее дело проистекает из предыдущего. Три временных пробы взяты с небольшой планеты ланадорского типа, вращающейся вокруг звезды в периферийном районе Третьей галактики. Это крайне примитивная зона, не заселенная цивилизованными расами.

Раса, находящаяся под рассмотрением, является варварской, что видно по пробам. Она уже дважды обследовалась ранее и срок следующего рассмотрения еще не наступил, однако новые факты, проистекающие из предыдущего дела, заставляют нас проводить его сейчас.

Голос спросил сам себя:

– Когда производилось последнее рассмотрение?

И сам себе ответил:

– Приблизительно один полураспад тория-230 назад. – И добавил, очевидно, специально для нас. – Около восьмидесяти тысяч ваших лет.

Иунио дернулся и огляделся по сторонам, как бы пытаясь определить, где стоит говорящий. Я заключил, что он услышал ту же цифру на своей испорченной латыни. Что ж, я тоже встрепенулся, хотя этим меня уже не удивишь. Не до того.

– Действительно ли необходимо производить рассмотрение, спустя лишь такой короткий срок?

• Предыдущая
• 48/55
• Следующая