Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Микейл Марк - Страница 34

Еще одним важным моментом является смешение данных, полученных из мест, связанных с событиями, например, в результате единовременных насильственных конфликтов или резни, таких как Кроу Крик, местонахождение коренных американцев до европейского контакта, датируемое 1325 г. н.э., которое представляет собой масштабное насильственное событие, которое может быть или не быть типичным для данного региона и периода, и данных из обычных захоронений или кладбищ, таких как более ранний пример мезолитического Ведбека, которые могут быть более показательными для повседневного уровня насилия в обществе. Это отдельные наборы данных о насильственном взаимодействии, которые отражают довольно разные аспекты человеческого поведения и общества, например, крупномасштабное массовое убийство или насильственная смерть внутри общины, которая могла произойти по нескольким сценариям, включающим, например, драки один на один, набеги и убийства из мести. Эти разные данные могут также давать совершенно разные картины травматизма и смертности, которые могут быть тесно связаны с возрастом или полом и включать или исключать целые слои общества. Это возвращает аргумент к критике цифр Пинкера. Проблема здесь не только в числовых значениях, но и в отсутствии информации о том, какие слои общества эти цифры реально отражают.

Экспериментальные качества насилия и биоархеология

Несмотря на утверждения об обратном, Пинкер, рассказывая о доисторическом насилии, упускает из виду один из важнейших аспектов этой дискуссии - значение эмпирических и контекстуальных качеств любого насильственного события. На протяжении всей книги Пинкер говорит о впечатлении от жизни в эпоху насилия в сравнении с реальной степенью присутствия и переживания насилия, но он не рассматривает этот вопрос критически для своей собственной работы по доистории. Как люди воспринимали жизнь в далеком прошлом, что было их повседневным присутствием? Мы не знаем, считали ли мезолитические охотники-собиратели-рыболовы из Ведбека свою жизнь особенно жестокой, и, учитывая все еще ограниченный набор данных по скелетам мезолитических людей, мы не можем с уверенностью сказать, насколько Ведбек репрезентативен для мезолита в Европе в целом. Но самое главное, что сравнение различных типов и масштабов насилия, происходивших в хронологически и социокультурно различных контекстах, является более сложной и трудной задачей, чем предполагает Пинкер. Является ли непосредственность борьбы малых групп и их немедленная выгода более жестокой или хладнокровной, чем механизированные войны XXI века? Каковы важные вопросы и по каким стандартам мы судим о том или ином обществе как о более жестоком?

Очевидно, что смертность как основной показатель масштабов насилия является довольно тупым и несколько несовершенным инструментом для истинного понимания прошлого насилия, сводящимся к тому, что можно универсально измерить с помощью простого числа или процента (хотя следует отметить трудности, присущие такому подходу, о чем говорилось во введении). Насильственная смерть, безусловно, отражает важный аспект конфликта, но истинные масштабы, жестокость и последствия насилия невозможно понять без учета его последствий, например, неоднократности. Рецидивисты, т.е. те, кто неоднократно получал травмы, могут показать устойчивое и разовое воздействие насилия и конфликта, а также выявить гендерные и возрастные различия в повторяющихся насильственных взаимодействиях. Изучение аспектов ухода и лечения, оказанного пострадавшим, может дать представление об общественной поддержке и социальных отношениях, а также сбалансировать картину, позволяющую рассматривать насилие как процесс, а не как событие. В последнее время биоархеологи рассматривают этот вопрос на основе более целостного подхода, который использует диагностические критерии характера и последствий травмы, полученные на основе клинических данных, и одновременно учитывает потенциальные потребности в уходе, возникающие в процессе заживления или в результате более длительных нарушений. В недавнем исследовании из Швеции рассматривались когнитивные и функциональные последствия травматического повреждения головы, которые могли потребовать как краткосрочного физического, так и долгосрочного социального ухода. Авторы пришли к выводу, что "человек был частью социально устойчивого общества, в котором забота о человеке является необходимостью для того, чтобы общество не деградировало".

Подобные исследования также помогают нам уйти от "отчуждения", которое мы можем непреднамеренно применять при рассмотрении далекого человеческого прошлого, и сделать индивидуальный и коллективный опыт насилия более соотносимым. Они также не позволяют нам попасть в ловушку сведения насилия к одному моменту времени, проявляющемуся в изнурительной или смертельной травме (счетчик смертности Пинкера), и признают его как процесс, имеющий значительные последствия для индивида и его/ее социальной сети.

Заключение

Можно утверждать, что многие из приведенных ранее соображений и критических замечаний относятся к незначительным семантическим моментам, которые не должны умалять всеобъемлющего тезиса Пинкера, но между статистическими и междисциплинарными недостатками и его поверхностной междисциплинарностью они складываются в значимое целое, которое не следует игнорировать. Это имеет отношение не только к предыстории, но и к историческому периоду. Показательно, что тезис Пинкера, несмотря на его известность как в популярной, так и в академической среде, не занимает заметного места в археологическом или биоархеологическом/физико-антропологическом дискурсе о природе насилия, а скорее является сноской на его непонимание сложности (био)археологической летописи и идентификации прошлых образов жизни.

Особо пристальный взгляд археологии на прошлое всегда был междисциплинарным по своей сути, включая естественные и гуманитарные науки. Для биоархеологии это, в частности, анатомия, палеопатология, судебная антропология, биомолекулярная химия, история медицины, социальная антропология и др. Масштабное исследование Пинкера, напротив, представляет собой взгляд с высоты птичьего полета, упускающий многие детали. Всем, кто заимствует, присваивает и, в конечном счете, "колонизирует" смежные дисциплины или далекое прошлое, следует избегать постколониального подхода. Как и попытка понять смысл и мотивы прошлых действий человека, истинная междисциплинарность может оказаться чужой страной, если ориентироваться в ней без поддержки и руководства со стороны тех, кто прочно укоренился в тех дисциплинах, по которым мы пытаемся ориентироваться. Черно-белые нарративы - в данном случае анархическое, доисторическое прошлое, неуклонно движущееся к более мирному, цивилизованному настоящему, - удобный подход, позволяющий избежать отклонений, вариаций и разнообразия, и создающий иллюзию простоты. Насилие и конфликты - это совсем другое.

Глава 8. Средневековье по Стивену Пинкеру. Насилие и средневековая Англия

Сара М. Батлер

В книге "Лучшие ангелы нашей природы" Стивен Пинкер предлагает свое видение Средневековья, которое является одновременно мрачным и страшным. Он пишет, что "средневековое христианство было культурой жестокости", в которой "жестокость" была "вплетена в ткань повседневного существования". На рисунке из Das Mittelalterliche Hausbuch ("Средневековой домашней книги"), который Пинкер описывает как сцену из повседневной жизни, военачальники терроризируют низшие классы: "Крестьянина закалывает солдат; над ним другой крестьянин держится за хвост рубахи, а женщина, подняв руки вверх, кричит. Справа внизу в часовне зарезают крестьянина и грабят его имущество, а рядом другой крестьянин в кандалах бьет дубинкой рыцаря. Насилие проникало во все сферы жизни: религия ("кровавые распятия, угрозы вечного проклятия и нелепые изображения изуродованных святых"), путешествия ("разбойники превратили путешествия в угрозу жизни и здоровью, а выкуп пленников стал большим бизнесом"), быт ("даже мелкие люди - шляпники, портные, пастухи - быстро доставали ножи") и развлечения (бросали кошек в мешки или забивали свиней до смерти). Правительство вело себя не лучше своих подданных. Средневековые европейцы страдали от "веков институционализированного садизма", когда пытки практиковались как жестокое искусство, а "казни были оргиями садизма".