Физрук: назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 7

— В общаге они, — отвечаю. — Выскочил продуктами затариться.

Вот блин… И чего он ко мне прицепился? Наверное, веду себя не как «абориген».

— Почему так много? — кивает он на мою туго набитую авоську.

— Так завтра же первое сентября, старшина!.. Целый день в школе буду торчать, а вечером, сам понимаешь, не до магазинов будет.

— Учитель?

— Так точно!

— В каком общежитии проживаете?

— Здесь, на Красногвардейской… Номер восемь.

— А в школе какой работаете?

В средней — хотел сказать я, но со стражами порядка шутки плохи. А положить ему на погоны по хрустящей бумажке обстановка не позволяет. Да и не особо брали взятки в советской милиции. По крайней мере, меньше чем в полиции.

— Знаешь, старшина, я только вчера приехал. В суматохе даже номер школы не запомнил… Директор там Пал Палыч…

— А-а, товарищ Разуваев! — обрадовался мент. — Знаю, как же… Мой Сенька у него учится… Ясно. Можете идти, товарищ учитель. Если только недавно в город прибыли, то лучше в следующий раз не забывайте документики!

— Постараюсь, — буркнул я.

Он снова откозырял и направился к очереди у вино-водочного. Я выдохнул. За кого он меня принял? За — спекулянта?.. Не просто же так остановил. Может, рожа у меня не вписывается в социалистический антураж?

Купив шоколадку, я поспешил в общагу. Хватит с меня сегодня соцдействительности. У барьера за столом тетки не оказалось. Теперь там восседал хмурый мужик в ватнике. По виду — сантехник, но не факт. Увидев меня, он зевнул и почесал небритый подбородок. И ничего не спросил. И слава труду! Не хватало еще перед этим отчитываться. Я втащил авоську на второй этаж.

В комнате я первым делом кинулся искать документы. Они оказались во внутреннем кармане куртки из кожзама. Вынул. Заглянул в паспорт. И выяснил следующее. Во-первых, фамилия у нас с Сашком одинаковая — мы оба Даниловы. И то хлеб… Может — родственники?.. Переселение в родственное тело казалось более правдоподобным. Но нет, не припомню таких родственничков. Ладно… Дата рождения… Пятнадцатое мая одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого… Так и есть Саньку, то бишь, мне двадцать два года… Место рождения город Тюмень… О как! Я, значит, сибиряк. Национальность указана — русский. Прописка… Ага, вот куда надо маме писать…

Еще корочки. Ух ты! Кандидат в мастера спорта. Самбо. Хм, не хило… Правда, я в предыдущей жизни дошел только до первого разряда. Ну да ничего. Рефлексы у Сашка небось сохранились… Еще документ… Комсомольский билет… Взносы уплачены, вплоть до августа текущего года. Аккуратный малый, хвалю. Что там еще должно быть у советского гражданина?.. Военный билет? Ага, вот он… Что написал товарищ военком?.. Лейтенант запаса. Не служил. Военная кафедра, значит… Что еще?.. Трудовая и диплом… Эти я не нашел, но скорее всего Санек отволок их к своему нынешнему работодателю. Завтра уточню.

Развесив и разложив одежонку в шкафу, я отправился выяснять, как здесь насчет удобств. Ну конечно, сортир, душ — общие на этаже. Отвык я от такого сервиса, но придется привыкать. Заглянул на кухню. Несколько газовых плит марки «Лысьва» выстроились вдоль стены. Напротив — мойки с кранами. На плите чайники и кастрюли. Общие, надо полагать. Хорошо бы своими обзавестись. Я набрал воды из-под крана в один из чайников, водрузил на плиту. Хлоп. Спичек-то нет! А до плит с электроподжигом еще лет тридцать… Кинулся на первый этаж, где мужик в ватнике сидел. К счастью, тот оказался на месте.

— Слушай, отец! У тебя огонька не найдется?

— А у тебя — закурить? — хрипло переспросил мужик.

— Не курю.

— Ладно, — он порылся в карманах. — На… Тока верни!

Протянул коробок с изображением какой-то травки и заголовком: «Лекарственные растения». Ниже текст: «Фабрика „Сибирь“ г. Томск ц.1к.»

— Да я мигом!

Вернувшись на кухню, я увидел пустой коробок, который не заметил раньше. Переложив в него горстку спичек, остальные вернул хозяину. Вскоре я уже снова был у себя в комнате, попивая чаек. Как ни странно, в моих апартаментах оказался заварочный чайник, чашки и другая посуда. Пришлось заварить «Грузинский» — ничего лучше в гастрономе не нашлось. Как не было и более привычного мне чая в пакетиках. Заварка отдавала травой и по цвету мало напоминала чай. Похрустев «Юбилейным» печеньем и запив его этой бледно-желтой жидкостью, я ощутил сонливость и повалился на койку, подремать.

Подремал! Меня разбудил гвалт за дверью. Громыхание шагов, мат-перемат, металлический лязг. В окно сочился жиденький свет, хотя когда я лег прикорнуть, уже смеркалось. Схватил часы «Слава», которые накануне снял с запястья. Без пятнадцати девять! Мать твою! Утро уже, проспал! Кинулся к столу, куда вчера сунул пластиковый кулек с умывальными принадлежностями. Выскочил в коридор. Затем в умывальню. Кое-как умылся и почистил зубы. Потом назад, в комнату — переодеваться.

Зря я весь прошлый день таскался в спортивном костюме. Тот провонял потом. Среди запасов одежды в «адидасовской» сумке, я еще вчера наткнулся на треники и футболку с эмблемой «Спартака». Подумал, что с Шуриком мы в этом точно не совпадаем. Я всю жизнь болел за московское «Динамо». В общем — решил взять с собой, вместе с восточногерманскими кроссовками на сменку. А пока что натянул джинсы, свежую рубашку и куртку. Рассовал по карманам документы и деньги, подхватил сумку и отправился на работу.

К началу торжественной линейки я все же поспел. Во дворе школы толпился народ. Первоклашки с доморощенными гладиолусами и астрами. Волнующиеся родители. Старшеклассники, покуривающие втихаря. Отдельной кучкой — преподаватели. Пал Палыч, увидев меня, укоризненно покачал головой. Понятно, учителю полагается приходить как минимум на полчаса раньше. Самое смешное, что мне на мгновение стало стыдно. Вернее — не мне, а Саньку, который в каком-то смысле все еще присутствовал в моей душе, но когда я наткнулся на ледяной взор Шапокляк, стыд улетучился.

А вот Людмила Прокофьевна мне явно обрадовалась. Помахала ручкой. Ее пухлогубая коллега, которая сменила белую кофточку на розовую, осуждающе фыркнула. И отвернулась. Неужто — ревнует! Уже! Интересно девки пляшут… Винни-Пух бледно улыбнулся мне и кивнул. Он о чем-то трепался с мужчичком, которого я вчера то ли не заметил, то ли он не присутствовал при моем падении. Длинный. Высокий лоб с залысинами. Прямой нос. Губы тонкие. Подбородок с ямочкой. Кальтенбруннер из «Семнадцати мгновений»… Эту мысль я не успел додумать. Меня окликнули:

— Александр Сергеевич, есть разговор…

Я оглянулся. Это был вчерашний вельветовый гусар в шлюпочных башмаках. Только сейчас на нем был более приличный пиджак. Видимо, импортный. Смотрит на меня, как на партизан на нациста, хотя и улыбается.

— Чем обязан? — высокомерно осведомился я, уловив недоброжелательный посыл.

Ощутив холодок в моих словах, военрук сразу перешел к делу. Приблизившись вплотную, он процедил сквозь зубы:

— Я, гляжу, ты на Люську глаз положил, сопляк?..

И подбросив на ладони здоровенный советский пятак, военрук ухватил его между большим и указательным пальцем и… согнул.

— Смотри мне! Так и с тобой будет! — пообещал гусар, вручая мне изуродованную монету.

— Нехорошо портить денежные средства, — откликнулся я, возвращая ему пятак.

Разогнутый. Военрук удивился и окатил меня ненавидящим взглядом, от которого я должен был то ли испариться, то ли — замерзнуть.

— Товарищи-товарищи! — громко произнес директор. — Через пять минут мы начинаем! — И, понизив голос, продолжил: — Александр Сергеевич, вы почему опоздали?..

— Так у меня будильника нет, — честно признался я, но ему уже было не до меня.

— Товарищи, вы не видели Виктора Сергеевича? — всполошился Разуваев. — А то наш транспарант скоро совсем оторвется!

И он показал на криво натянутое полотнище, на котором белым по красному было выведено: «УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ!». В этот момент из-за угла школьного здания показался мужичонка, с трудом волокущий высокую, обляпанную краской и побелкой стремянку. Мужика шатало. Я сразу понял, что — не от тяжести вовсе. Видимо, это и был Виктор Сергеевич. Он поставил стремянку под козырьком, что торчал над парадным входом, и начал на нее карабкаться. Плохо раздвинутая лестница заходила ходуном.