Ангел-мечтатель (СИ) - Буря Ирина - Страница 139

И создал он этот мир оттого, что было ему грустно в одиночестве. Грустно? Творцу? Да он и Первого-то создал только для оттачивания своих идей на нем! Хотя мысль об одиночестве Творца в его собственной башне интригует.

Затем Творец создал Адама по образу и подобию своему. Кто создал? По чьему образу? А вот теперь Второй уже не отвертится от того, кем он представился первородным! Хотя надо признать, что создание Адама в виде его копии было, пожалуй, самой главной ошибкой — тому, похоже, не одна только внешность оригинала передалась.

И вдохнул в свое творение жизнь … Ну хоть здесь не соврал!

… как дар великодушного господина своему верному слуге… Чей дар? Кому? Так вот какую иерархию вознамерился Второй в своем мире установить! Хотя мысль о переводе самовлюбленного бездельника в категорию прислуги — причем безропотно выполняющей любое повеление господина — никаких особых возражений у него не вызвала.

… которому следует прожить ее в несокрушимой вере в бесконечную мудрость своего создателя. Мудрость? Какого создателя — Второго, что ли? Да у него только маниакальная страсть к интригам бесконечна! Хотя нарушение им всех писаных и неписаных законов ради создания хоть одного существа, верующего в его мудрость, прямо говорит о том, что в его башне таковых не имеется.

Еве же — как вторичному объекту творения … Какому объекту? На сорта первородных делить? Само выживание которых — не говоря уже об освоении мира — напрямую зависит от безоговорочной взаимоподдержки?

… следует беспрекословно подчиняться не только своему создателю, но и носителю материала, из которого тот изволил сотворить ее.

Да это же … Это уже не иерархия, не четкая структура взаимоотношений в мире, не расставленные первородных по предназначенным им местам в ней — это уже просто рабство! Теперь понятно, почему носитель материала охотно принял систему, в которой в ответ на свое подчинение одному создателю он получит полную власть над другими существами в мире.

В сознании Евы возник еще один образ — не такой уверенный, как все предыдущие и потому вырвавший Первого из его кипящего негодования.

В этой картине были только она и Адам. Он восседал на некоем возвышении в застывшей позе и с каменным лицом. Она стояла перед ним на коленях. Протягивая ему собранные плоды. С низко опущенной головой.

Реальная Ева словно рассматривала это видение, склоняя голову то к одному, то к другому плечу и слегка хмурясь. Ее воображаемая копия при этом еще ниже припадала к земле, еще выше поднимала свое подношение над головой, еще восторженнее взирала из-под него на сидящего истукана …

Вот это и стало последней каплей для Первого. На месте Евы вполне могла оказаться Лилит.

Если бы не ушла из макета.

Если бы Первый не дал ей такой шанс.

Если бы Творец заставил его вернуть ее в макет.

Если бы Второму раньше пришла в голову мысль поэкспериментировать над бездомными первородными.

Его идеальный мир, в котором он намеревался продолжить свой эксперимент, был изначально построен на лжи. Той самой лжи, которую Творец категорически и однозначно исключил из самой природы обеих башен. Первый был уверен — почти — что его неприятие ее все еще распространяется также и на миры, но убедиться в этом не мог: признание в сканировании сразу же лишило бы его остатков доверия Творца, а Второй на все его попытки вывести того на чистую воду дал предусмотрительно уклончивые ответы.

Взывать к его столь выпячиваемой прежде законопослушности было уже поздно — однажды преступив заветы Творца, он уже, наверно, и перед прямым лжесвидетельством не остановится.

Давить на Адама было тем более бесполезно — того несомненно вполне устраивало подготовленное для него в выдуманной реальности теплое местечко.

Впрочем, кроме Творца, оставалось еще одно существо, не имеющее ни малейшего представления о том, насколько далека эта фальшивая реальность от истины.

И находилось это существо прямо перед ним.

И имело такое же право на выбор, как и Лилит.

Тот самый выбор, свобода которого всегда была для Творца главным приоритетом.

Но за внушение-то он все равно голову оторвет!

Хотя о каком, собственно, внушении, идет речь? Ей макет глаза на правду откроет — о чем Первый только что своевременно, но тщетно предупреждал Второго в его кабинете …

Быстрый осмотр окрестностей существенно охладил его энтузиазм — деревья, камни, трава не очень подходили на роль носителя слова правды. Ну, почему он какую-нибудь живность в макете не оставил — та хоть какие-то звуки издает! Что ему теперь — говорящим кустом прикидываться?

Первый оглянулся вокруг, лихорадочно всматриваясь в окрестности. Ева уже удалялась, почему-то пройдя мимо дерева с яблоками — Первый непроизвольно скривился, вспомнив их кисловатый, терпкий вкус — и задержавшись у другого, с длинными гибкими ветвями, спадающими к земле. Она провела по ним рукой, раздвинула, перекинула одни поверх других — память Первого услужливо подсунула ему образ Лилит, переплетающей такие же ветви, послушно обвивающие друг друга под ее руками …

Изгибающиеся завораживающе медленно …

Притягивающие взгляд, словно живые …

Первый потряс головой, приходя в себя — и его память тоже вернулась к своим обязанностям. Такое оцепенение он испытал лишь однажды — под взглядом ползуна в сотворенной его миром части планеты …

А вот это уже было бы здорово: и ползуна от ветвей сразу не отличишь — поди потом, докажи, что его изначально здесь не было, и Еву такой взгляд на месте пригвоздит — даже если она с перепуга бежать бросится …

Ну почему он к себе в башню не зашел, чтобы узнать, как его команда научилась под живность маскироваться?

Стоп. Он слишком долго пробыл в своем мире — и начал слишком полагаться на реальность. Но здесь же макет, и Еве совершенно не обязательно видеть ползуна — достаточно, чтобы она думала, что видит его …

На создание его образа в сознании Евы у Первого ушли считанные секунды — он только слишком яркую окраску немного смягчил, чтобы в глаза не бросалась. А вот немигающий, втягивающий, всепоглощающий взгляд получился у него мгновенно — у самого мурашки по спине пошли от его вида в сознании Евы. Она вздрогнула — и тут же точно так же замерла под ним, явно не в состоянии даже глаза отвести.

— Здравствуй! — мысленно обратился к ней Первый намеренно тихим, шелестящим, убаюкивающим тоном. — Я давно тебя жду и очень рад, что мы наконец встретились. Тебе помочь?

— Помочь? — эхом отозвалась Ева ожидаемо вслух — для нее этот разговор происходил наяву.

— Ну, конечно, — значительно кивнула воображаемая голова ползуна. — Я же вижу: ты всегда одна плоды собираешь — а они и тяжелые, и где самые лучшие находятся, ты не знаешь. — Говорящая только в сознании Евы голова качнулась в сторону дерева с яблоками, все также не отводя от нее взгляд.

Она проследила за ним глазами и решительно замотала головой.

— Нет, Адам велел эти не приносить, — уверенно бросила она. — Они ему не нравятся.

Первый изобразил череду сдавленных всхлипов — один только его мир знает, как эти ползуны смеются. Если знает — если у него руки до эмоций дошли, а не одними лишь размерами ограничились.

— Он не позволяет тебе брать плоды с дерева истины? — продолжил он с сарказмом, не потребовавшим от него ни малейших усилий. — Ну что же — это понятно — он твердо намерен скрыть ее от тебя.

— Какой истины? — нахмурилась Ева, оторвавшись глазами от ползуна и недоверчиво разглядывая яблоки — и явно выходя из-под контроля своего видения.

Первый быстрым, но плавным движением переместил его среди яблок, прямо под взгляд Евы, где голова ползуна принялась ритмично раскачиваться из стороны в сторону, снова впившись в нее своим взглядом.

— Истины о том, какой он на самом деле и каким должен быть, — торжественно изрекло видение нараспев, в такт покачиванию своей головы.

— Адам — самый лучший! — выдавили из Евы остатки сопротивления. — Он не может быть никаким другим!