Ангел-мечтатель (СИ) - Буря Ирина - Страница 105

— Вы упомянули блок, — вздрогнул я от озноба, охватившего меня в середине его предпоследней реплики. — У меня складывается впечатление, что этот фильтр — это некая его разновидность. Значит ли это, что его тоже можно взломать?

— Хм, — задумчиво отозвался Гений. — Сканер — создание неодушевленное, а значит, пассивное — он фиксирует только то, что ему показывают. А вот живое существо… Вы позволите? — определенно оживился он.

— С удовольствием, — торопливо изобразил я равный энтузиазм, — но в другой раз. Ваш дорогой Стас требует общий сбор.

Он еще несколько мгновений не отпускал меня, не давая оборвать вызов — я включил ему на полную громкость трансляцию акта неприкрытого запугивания подкидыша.

Бешеного бряцания карающего меча, истосковавшегося по ежедневной рубке, величайший интеллект не выдержал.

Я тоже полностью вернулся в окружающую меня реальность. С сожалением. Ведя полный неожиданностей разговор с Гением, я, тем не менее, смог обеспечить своё определённое участие в сцене самоутверждения карающего меча. И это раздвоение сознания вызвало бодрящие воспоминания.

На земле я уже давно отошёл от своих обычных на ней заданий — меня перевели на обеспечение всесторонней поддержки карательных мероприятий светлых против людей. Тогда меня это вполне устраивало, поскольку позволяло постоянно находиться вблизи моей дочери.

Сейчас же я задумался, не считывали ли сканеры в моих докладах информацию, в первую очередь, о ней. Следующая мысль была не менее неприятной: не изучали ли точно также, моими глазами, и юного мыслителя, и его родителей, да и сам карающий меч? Не захотят ли теперь сопоставить представления о них, созданные с моей невольной помощью, и считанные в самом ближайшем будущем сканерами?

Эти мысли придали особую свежесть моим воспоминаниям.

Которые только что кристально ясно показали мне, что старые навыки у меня не забылись.

До совместной работы со светлыми мне всегда доверяли самые сложные задания на земле. Как правило, это были ярчайшие человеческие личности — уверенные в себе, независимые в мышлении, а значит, с трудом поддающиеся внушению, с одной стороны, и вызывающие не меньший интерес у светлых, с другой.

За такие случаи я всегда брался с удовольствием — поскольку они давали мне возможность развернуться сразу в нескольких плоскостях и ипостасях.

Вызвать у человека интерес, не показывая ему свой собственный, привлечь на свою сторону его окружение — каждого по-своему, чтобы обеспечить их влияние на объект в моих интересах, выбрать стратегию постепенного, дразнящего открытия ему моей сущности, сделать ему предложение совершить сознательный выбор нашей доктрины — в таком виде, чтобы он не смог от него отказаться …

И всё это под самым носом у светлых. Параллельно отвадить от человека их эмиссаров, заставить их выставить ему напоказ свою примитивность и недалёкость, вызвать в нём отвращение к их ханжеству и лицемерию …

Проигрывая, они обычно спускали на меня своих цепных псов по любому, самому надуманному поводу. И тогда я чувствовал себя искусным фехтовальщиком, с лёгкостью скользящим среди превосходящих в численности, мощнее вооружённых, но неумелых и неуклюжих громил. Разъяряясь от каждого моего укола, они лишь бессильно и безрезультатно клацали зубами.

Сейчас, похоже, подошло время к этим навыкам вернуться.

Слишком много противоречивых интересов собралось вокруг меня. Слишком много несопоставимых требований мне выдвинули.

Наш глава хотел, чтобы я сделал всё возможное для реализации планов светлых — и при этом неустанно следил за ними.

Гений хотел, чтобы я втайне снабжал его результатами работы юного мыслителя — и держал его в курсе всех действий нашего главы в такой же тайне.

Карающий меч хотел, как всегда, полного доминирования — при полной необязательности в отношении своего слова.

Чего хотел бывший хранитель не знал, как обычно, никто, включая его самого — что ставило под вопрос реальность выполнения всех остальных условий.

Мне показалось, что я понял Гения — в дуэль фехтовальщика с громоздкими фигурами в тяжёлых латах и с опущенными забралами он ввёл безумного шмеля.

Обойти латников, нащупать их незащищённые места, столкнуть их, чтобы за закрытыми забралами им показалось, что их цель достигнута, и при этом увернуться от беспорядочно мечущегося жала — такого азарта я давно не чувствовал. Я давно не чувствовал себя таким живым.

Начал я с карающего меча — с добрых старых времён ещё помнил, с какой готовностью он всегда бросался на подсунутый ему под самый нос ложный след, а охотничья горячка затуманивала ему при этом те пару извилин, которые у светлых назывались мозгом.

Я всего лишь следовал всем его указаниям, демонстрируя обещанное нашему главе стремление к командной работе. Карающий меч воспринял мою покладистость как нечто, само собой разумеющееся— сказались года моего сотрудничества с ним на подчёркнуто вторых ролях.

Я немедленно продемонстрировал ему всю пагубность потери бдительности — исключительно в интересах общего дела.

Поверженный карающий меч всегда был куда более открыт для переговоров, да и молниеносное поражение явно не способствовало усердно насаждаемому им облику неоспоримого альфы — для восстановления оного он оказался готов на многое.

Известие о прямой связи Гения со всеми моими светлыми союзниками было тревожным, особенно в сочетании с её давностью и его молчанием о ней. Впрочем, если он планировал вести отдельную игру с каждым из нас, ему следовало внимательнее подойти к подбору информаторов — на требование карающего меча взять под прямой мысленный контроль и меня я откликнулся охотно: перемычка дала мне добровольный доступ к его сознанию. А сделать его неограниченным было всего лишь делом техники.

Я вернулся к покладистости — на сей раз с бывшим хранителем. Его истерическое требование закольцованной перемычки, охватывающей всех нас, открывало ещё больше возможностей. И дало мне ещё больший результат.

Гений уже объяснил мне, что в телепортации бывшего хранителя не было ничего нового — по крайней мере, для нашего течения. В наших оппонентах она воплотилась по совершенно необъяснимой случайности — и в ограниченном, однобоком виде: возможность перемещения определялась не желанием её носителя, а конечной точкой переноса.

Случайный её обладатель подтвердил предположение Гения. В отношении ограниченности владения светлыми любого из наших открытий. Что вполне закономерно определялось ограниченностью самого их мышления, сосредоточенного на самолюбовании.

Бывший хранитель был свято уверен, что может перенестись только туда, куда ему по-настоящему нужно. Истина же состояла в том, что телепортация происходила только тогда, когда по-настоящему где-то был нужен переносимый ею объект.

Бывший хранитель всегда без труда переносился к своей Татьяне.

Опекун моей дочери всегда мгновенно оказывался в месте общего сбора в моменты самых острых кризисов.

Эта острая необходимость и со мной работала — именно поэтому я всегда с такой лёгкостью уходил из рук карающего меча. Более того, я подчинял своей воле самые неподдающиеся объекты на земле благодаря своему умению перевоплощаться — интуитивно и безошибочно подобрать именно те слова, тон речи, манеру поведения, жесты и взгляды, которые были бы наиболее результативны в каждом конкретном случае.

У меня даже мысли не возникло, что я не смогу овладеть нашим исконным умением — причём в полном объёме. Тем более, что я точно знал, где сейчас по-настоящему, более всего нужен.

Едва моргнув, однако, я обнаружил себя не на земле, возле своей дочери, а в нашей цитадели, в апартаментах Гения.

Не удались ни вторая, ни третья попытки — я даже на миллиметр с места не сдвинулся. В моём возвращении к своим союзникам также острой нужды не обнаружилось. В отличие от объяснения феномена Гением.

— Мой дорогой Макс, Вы определённо укрепляете мою веру в блистательное будущее этого мира! — откликнулся он чуть позже и чуть слабее, чем прежде. — Вы совершенно правы — он задумывался как единая, цельная картина, вечная гармония, которая определяется положением каждого её мельчайшего элемента именно на своём месте …