Час гончей (СИ) - Блум М. - Страница 19

Уже не один, а сразу несколько автоматов вскинулись в сторону моей ладони, готовые пристрелить маленькую тварь в любую секунду. Хм. Компаньон, значит. Этому нужен не только доступ к Темноте, но и к жизненным силам своего хозяина — что может дать человеку сверхспособности, однако может и навредить, если компаньон окажется ненадежным. Ну и компаньон, само собой, за счет хозяина получает дополнительные силы, становясь ближе к реальной жизни и дальше от Темноты. Это объясняет, как сия мелочь пролетела в мой защищенный кабинет. Ладно, этим вопросом займусь позже, а пока решим, что делать с тобой. Я заглянул в смотревшие на меня коричневые глазки, будто отлично понимавшие, о чем я сейчас думаю. Выживать эта малышка явно умела.

— Ну что, — спросил я, — будешь мне служить?

Круглые темно-коричневые глазки, как две бусинки, еще пронзительнее уставились на меня, и я вдруг увидел всех людей, стоявших за моей спиной, даже не оборачиваясь — как будто мои глаза внезапно смогли видеть даже через затылок. А полезная штучка.

— Предашь меня, убью, — озвучил я еще одно условие сделки.

Перепончатые крылья замахали в воздухе — мол, не предам, пока не умрешь, хозяин. Что ж, будем надеяться, что характером эта хитрюга не в Харона.

— Ничего себе, — вдруг донесся голос склонившегося над телом сотрудника Синода, — от Гончей живого места не осталось. А на мессире ни пятнышка, ни царапинки…

— Вот, а ты говорил мессир не жилец, — наставительно заметил его коллега.

— Да такими темпами он еще всех нас переживет…

Да вас кто угодно переживет, если не научитесь болтать потише.

Вскоре отряды зачистки вместе с Арчи разбрелись по бывшим скотобойням, проверяя, не осталась ли еще какая тварь. Моя же задача была закончена, и в компании перепачканного скверной довольного Глеба и не менее довольной, хоть и ворчавшей что-то про мою несознательность Дарьи я направился к выходу.

Пол, казалось, содрогался от моих шагов. Я словно слышал, как скверна сочилась за стенами и под землей, готовая вырваться наружу по первому требованию своего хозяина. Определенно, хочу это место себе. У меня ведь принцип простой: не отдавай свое. И еще один: если ты виноват, то твое это мое.

Все-таки Синод мне кое-что должен — я же выполнил их работу.

Пока мы находились в скотобойнях, время будто остановилось и ночь казалась бесконечной. Однако когда наш внедорожник подъехал к дому, уже вовсю заливался рассвет — но в такую рань внутри не спали. В разбитых окнах гостиной горел свет, в креслах у камина зевали сотрудники Синода, которых Дарья сразу же отправила по домам, а на диване, выдержавшем встречу и с этой нечистью — какая все-таки отменная мебель, — сидела Агата и наглаживала театрально развалившегося рядом Харона.

— Ты наш хороший… — приговаривала ведьмочка, щедро размазывая по его потрепанной тушке скверну из баночки.

Поганец же довольно подставлял ей очередной палец и только что не урчал.

Едва мы вошли в дом, как подруга тут же вскочила и кинулась к нам с Глебом на шею. А потом одна темная ладошка выразительно постучала по дивану, требуя ее обратно.

— Иду, мой хороший! — ведьмочка мгновенно кинулась к нему.

А кто-то просто отлично устроился.

— А Уля спит? — спросил я, отворачиваясь от нахальной пятерни.

— Нет. На кухне, — ответила Агата, вновь подхватывая баночку. — Там гости.

Подойдя, Глеб плюхнулся на диван рядом с ней. В ту же секунду поганец вскинул подлеченные пальцы и стряхнул конкурента за внимание на пол. Вот такой он хороший — в общем, как обычно.

За кухонной дверью раздавались голоса.

— Вот и вся моя история… — послышался знакомый женский вздох.

— Бывают же уроды! — сочувственно отозвалась Уля. — Хорошо, что ты Костю встретила…

Я распахнул дверь и переступил порог, и, замолчав, обе девушки, сидевшие за столом повернулись ко мне — Уля с перевязанной рукой в домашнем халатике и Ника в простом сером платье. Перед каждой стояло по вместительной керамической чашке с какао и плавающими в нем зефирками — смотрю, девчонки серьезно подготовились к разговору.

— Я подумала, — перехватила мой взгляд Уля, — что оставаться одной этой ночью небезопасно, и позвала Нику сюда.

«А еще она подумала, — мысленно заметила Ника, делая глоток, — что если со мной все в порядке, то и с тобой тоже. Так что я тут как градусник…»

Ну кто ее за это осудит?

— А еще Ника сказала, — добавила моя умница, — что ты звал ее жить к нам, и я тоже позвала. Правильно?

— Конечно, правильно, — кивнул я.

— А я согласилась, — сказала моя балерина.

«В конце концов, ни один дом не может существовать без градусника,» — добавила она уже в моей голове.

— И это тоже правильно, — я усмехнулся.

— Какао хочешь? — предложила Уля.

Конечно, хочу. Мне тут же налили полную чашку, щедро насыпали туда зефира, и я сел между девушками, чувствуя, что готов наслаждаться жизнью вовсю. В двойном размере.

Мужчина снял очки в дорогой золотистой оправе и устало потер переносицу, распрямляя складки. Казалось, за несколько последних дней у него появилось много новых морщин. Всего два слова, но они создавали столько проблем — «мессир Павловский». Сколько лет уши резало, и как бы он был рад, если бы больше не приходилось слышать это надоевшее «мессир Павловский». Но только отправили в печь одного, как тут же объявился другой.

Вздохнув, мужчина надел очки и подтянул к себе лежащие на столе его домашнего кабинета бумаги. Он уже два дня как должен был их подписать, но тянул, потому что не хотел подписывать это. Что за нелепый документ, кто его вообще додумался составить? Отдать огромный комплекс бывших скотобоен, подконтрольный Синоду уже полвека, в аренду — причем за сущие копейки! За символичную плату — в надежде, что мальчишка сможет справиться с этим местом, и тогда на карте не будет потенциально опасной зоны. А не слишком ли много надежд они возлагали на этого мессира?

Суматоха из-за него вон уже вторую неделю. Одна голова даже полетела, хотя в принципе нормальный мужик был. Шок, конечно, что он прикрывал Гончую, но скандал, который поднялся, был явно раздут. Кого вообще интересуют эти голодранцы? Чем чище трущобы, тем легче городу — столица только выдохнет спокойнее. А вышла такая шумиха. Куда ни сверни теперь, повсюду одно и то же:«мессир Павловский то, мессир Павловский се»…

Поморщившись, чиновник взглянул на ненавистную фамилию на первой странице. Всего один раз в своей жизни он, Сергей Ефанов, подписал документ с этой фамилией не раздумывая. Когда отправил Волкодава в печь — лично и с удовольствием. Процедура была очень ускоренная: когда Синод обнаружил труп, никто сперва даже не поверил, что это Волкодав, поэтому высокие чины собрались в целый консилиум, чтобы убедиться. И как только убедились, тут же отправили его в печь — никаких торжественных речей, никакого прощания — сразу в печь, тем более родственников рядом не было. Делали все настолько спешно, словно до последнего, когда тело поехало по рельсам, опасались, что он встанет — так что пользовались моментом, пока еще лежал. Этот пес сделал всем подарок, сдохнув сам.

В Лукавых рядах до сих пор судачат, что когда Волкодава сжигали, печь визжала от всей его Темноты. Как человек, который там присутствовал, Ефанов мог сказать, что нет, ничего подобного — все было в пределах обычного. Что еще раз доказывало, что слава, которую Волкодав заработал, была просто результатом его невыносимого характера — отвратительной личности, которую никто не мог поставить на место.

Но теперь-то что об этом говорить? Был Волкодав и кончился — рассыпался горсткой праха. Чиновник ухмыльнулся. О, он бы с удовольствием оставил этот прах себе, заказал бы песочные часы и засыпал его туда — этакая наглядная иллюстрация, что всем силам приходит конец, какими бы там ни были амбиции, и даже Темнота проходит. Но, к сожалению, по закону полагалось передать прах наследнику — и наследник не преминул появиться.