Петля - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/89
• Следующая

— Ты их разглядел? — спрашиваю я Сергея.

— Да вроде бы… — неуверенно отвечает он. — Вот в глаза бросилось… Ну, как сказать?.. Ну, очень разными они мне показались, что ли. Один низенький такой, толстый, в рваной телогрейке. Он все подпрыгивал и еле поспевал за другим. А тот, другой, здоровый такой малый, в шляпе и… вот не помню, чего еще на нем было.

— А почему ты решил, что они выпивать шли?

— Так этот-то, низенький, бутылку волок. Руки в рукава телогрейки засунул, холодно же было, а бутылку к себе прижимал, — поясняет Сергей и показывает, как тот парень нес бутылку.

Мы все еще стоим в котловане, в дальнем его конце, за краном. Я почему-то медлю отсюда уходить. Мне все время кажется, что я еще чего-то тут не увидел, на что-то не обратил внимания и чего-то не нашел. Но ведь ребята из отделения вчера внимательнейшим образом осмотрели котлован и ничего не обнаружили. Как же они просмотрели сумочку? А потому, что она была специально запрятана в груду кирпичей. И она бы могла пролежать там бог знает сколько дней, если бы не привезли сегодня раствор и рабочие не принялись бы за кладку фундамента. Кто же мог спрятать сумку — убийца? Да, конечно, только убийца. Больше некому. Значит, самоубийство окончательно отпадает? Пожалуй, что так. Но тогда какой может быть мотив этого убийства? Насилие исключено. Грабеж? Но даже кошелек с деньгами остался в сумке, не говоря уж о кольце и часах. Остается ревность, месть или просто ссора. Но тогда убийцей должен быть человек, по крайней мере знакомый с этой девушкой, а скорее даже ухаживающий за ней или даже ее возлюбленный. Такая славная девушка, почему бы ей и не иметь возлюбленного? Но зачем ему понадобилось прятать сумку? Чтобы не обнаружили документы? Это, между прочим, логично. Что ж, теперь связи убитой установить будет несложно, а следовательно, и обнаружить этого человека тоже.

Мы с Сергеем выбираемся из котлована. Около вагончика я с ним прощаюсь. Заходить мне туда больше нет необходимости. Я спешу вернуться к себе в отдел, доложить обо всем Кузьмичу и начать разматывать клубок, — оказывается, совсем не такой уж запутанный клубок.

Установим по паспорту место работы и место жительства Веры Игнатьевны Топилиной и через два-три дня, ну, самое большее через неделю, в зависимости от количества знакомств у этой самой Веры Игнатьевны, я смогу рапортовать Кузьмичу о раскрытии дела. Преступник будет разоблачен — в этом я не сомневаюсь. Ему некуда будет деться. Я его обложу уликами. Да к тому же не закоренелый он убийца. Тут, скорей всего, имел место аффект, помутнение разума, приступ внезапной ярости, и сейчас этот человек, наверное, мучается и не находит себе места.

Мне становится удивительно легко и уверенно на душе. Я уже кажусь самому себе эдаким асом розыска, эдаким Мегрэ, черт возьми, для которого нет тайн, с которым советуется на равных Кузьмич, а полковник Коршунов из министерства, мой и Игоря давний кумир, приглашает меня к себе в помощники, инспектором по особо важным делам. Впрочем, я еще подумаю. Таким начальником, как наш Кузьмич, тоже не бросаются, да и без Игоря работать я не согласен. Эх, до чего же приятно мечтать в такие вот минуты! И от этого очень трудно удержаться, когда тебя переполняет радость удачи, грядущей удачи, так будет точнее. И я полагаю, ничего плохого в этом нет.

…Кузьмич, правда, воспринимает мой оптимистичный доклад сдержанно, но я вижу, что и он доволен. Да и как может быть иначе? Вслед за тем Кузьмич одобряет план дальнейших действий, он даже не вносит никаких изменений и дополнений, что редко, надо сказать, случается, и отпускает меня.

Вернувшись к себе, я прежде всего внимательно проглядываю обнаруженные в сумочке документы. Начинаю с паспорта. По имеющимся в нем записям я тут же узнаю адрес Веры и место ее работы. Ну-с, а что мне может сообщить ее профсоюзный билет? На всякий случай, однако, просматриваю к его. И тут же настораживаюсь. В первый момент я даже не могу понять отчего. И только спустя какой-то миг понимаю, что внимание мое привлекли совсем свежие марки членских взносов, наклеенные там, и какие-то пометки на них. Я пристальней вглядываюсь в эти пометки и наконец догадываюсь, что это числа, и тут оказывается, что Вера последние членские взносы уплатила в день своей гибели. Дальше в сумочке я вижу комсомольский билет, поспешно достаю его, раскрываю, сам еще не понимая, что именно вдруг меня взволновало. Так и есть. Членские взносы уплачены здесь тоже в тот самый день, последний день Вериной жизни. Но это означает…

Однако, прежде чем делать какой-нибудь вывод, я звоню в министерство, где работала Вера Топилина, в главную бухгалтерию, и там, перезвонив еще по нескольким указанным мне телефонам, я наконец получаю нужную мне справку. Да, в тот день в министерстве сотрудники получили зарплату. Получила ее и Вера Топилина. Мало того, оказывается, она получила еще и деньги за отпуск и со вчерашнего дня числится в отпуске. Из всего этого следует, что в сумочке Веры находилась немалая сумма денег, около двухсот рублей. И деньги эти пропали. Но, может быть, эти деньги спокойно лежат у нее дома? Вряд ли. Если бы Вера, зайдя после работы домой, выложила бы деньги, то вместе с деньгами она бы вынула оттуда и документы, которые явно каждый день с собой не носила, ведь они еле помещаются в ее сумочке. Видимо, Вера спешила уйти, иначе, придя домой, она бы поела. Ведь она только слегка перекусила на работе, во время обеденного перерыва.

Если все это так, то зачеркивается версия, которую я считал единственно верной. Ее вытесняет другая — грабеж. И тогда изучение связей Веры нам ничего не даст. Тогда на первый план выступают два неизвестных человека, появившиеся поздно вечером на полутемной улице возле стройплощадки. Впрочем, и эта версия мне уже не кажется единственной.

Туман, сплошной туман снова затягивает трагическое событие того вечера. Я опять ничего не могу различить сквозь него.

Я уже знаю, так бывает всегда, в любом более или менее сложном деле. Вначале идет «накопление тумана». Каждый новый обнаруженный нами факт, еще не связанный причинной и логической зависимостью с другими, в большинстве своем пока нам неизвестными, кажется непонятным, загадочным, а порой даже невозможным. На основании этих отрывочных и до конца не понятных фактов опасно делать выводы и строить версии. А это всегда так соблазнительно, и, в общем-то, естественно, даже необходимо.

Вот и сейчас идет «накопление тумана». Самую большую порцию его мы получаем, когда приезжаем в дом, где жила Вера Топилина, и в присутствии понятых заходим в ее комнату. Именно заходим, ибо комната оказывается не запертой.

— А мы с Верочкой и никогда-то не запираем, — говорит маленькая старушка соседка.

Голос ее прерывается и дрожит, глаза еще красные, распухшие от слез. Она только что горько плакала, узнав от нас о случившемся.

— Верочка, даже когда к Нине в Подольск уезжала, и то не запирала. Это сестра ее родная. Я вот так и думала, что она к Нине поехала. Удивлялась только, что мне ничего не сказала. Ну, думаю, спешила небось, отпуск уж на носу. А тут вот горюшко-то какое, беда-то какая…

Я открываю дверь Вериной комнаты, и старушка с глухим возгласом всплескивает руками. Мы все застываем на пороге. Всем нам ясно: комната ограблена.

Распахнуты створки платяного шкафа, там болтаются пустые вешалки, какие-то вещи — кофточки, белье, полотенца — свалены на аккуратно застеленной постели, на полу валяются книги, тоже какое-то белье, тетради, на столе брошены, видно, выхваченные из вазы странные сухие цветы, на сдвинутых стульях — два из них опрокинуты — брошены платья, летний плащ, пестрый, от солнца, зонт. Да, вор торопился, но в то же время вовсе не стремился действовать бесшумно. Значит, он забрался в комнату, когда никого в квартире не было, но опасался, что в любой момент может кто-то прийти. В квартире, кроме старушки и Веры, живет еще одна семья.

• Предыдущая
• 8/89
• Следующая