Рикэм-бо «Стерегущий берег» (СИ) - Кротков Антон Павлович - Страница 81

Офицер снял с себя меч, расстегнул ремни портупеи, и небрежным жестом отдал всё это ординарцу. Исмаилов стал объяснять, что они итальянцы, и что его страна, как и Германия, являются союзницами Японии. Но азиат даже не взглянул на итальянские паспорта. Скаля крупные квадратные зубы, офицер произнёс что-то насмешливым тоном. Брошенная им реплика вызвала почтительный хохот солдатни. Их командир впился своими узкими глазами в объект желания. Намерение мерзавца было написано у него на лице. Он разве что не пускал слюну от похотливого желания.

В этот момент из леса появились ещё два отставших солдата. Один тащил на плече увесистый мешок, второй горделиво нёс перед собой бамбуковый кол с насаженной на него женской головой. Игорь остолбенел от ужаса и позволил японцу оттолкнуть себя. И тут же услышал звонкую пощёчину, которой незадачливый насильник был награждён. Японец застыл в шоке, он был ошеломлён дерзостью гордячки. Клео взирала на распоясавшегося мужлана сверху вниз с ледяным презрением, как смотрят на полное ничтожество. Несчастная! Она словно не понимала, что погибла. Нанести публичное оскорбление офицеру азиатской армии на глазах у его же собственных солдат! Не в самурайских традициях было спускать такое, да ещё женщине. К тому же иностранке.

Но прежде чем рука вражеского офицера схватилась за эфес меча, Игорь мгновенно подлетел к нему сзади и с разбегу сильно толкнул. Потеряв равновесие, японец рухнул лицом вперёд. Лейтенант закрыл собой Клео. Дюжина штык-ножей — неестественно длинных, с разводами ещё не запекшейся крови несчастных островитян на лезвиях, нацелилась на безоружного глупца. Японский офицер ещё только поднимался, стряхивая с себя пыль и ругаясь. А его люди торопились порадовать командира зрелищем истерзанного трупа ненавистного европейца. Желая выслужиться первым, один из солдат выскочил вперёд товарищей, выхватил из коротких ножен кривой тесак и замахнулся, стремясь рассечь Исмаилову горло.

Временами то, что происходило, напоминало сумасшедшие гонки — судно на всех парах мчалось непонятно за кем, ибо океан по носу корабля оставался пустынным. В какой-то момент по неизвестной причине преследование прекращалось: «Спрэй» ложился в дрейф и некоторое время просто качался на волнах в полной тишине. Оцепенение могло продлиться десять минут, а могло продолжаться час и более. Пока с мостика не поступал энергичный приказ возобновить бег с новым курсом. Стоящий там капитан был гладко выбрит — когда утром Игорь проходил мимо его каюты, то слышал жужжание электробритвы. Всем своим обликом — от аккуратно подстриженных бакенбардов до идеально начищенных ботинок шкипер внушал доверие. И на судне у него царил почти образцовый порядок. И капитан «Спрэя», и его команда беспрекословно выполняли распоряжения профессора. Моряки понимали, что в странных действиях учёных имеется большой скрытый смысл. То, что нельзя было увидеть глазом, «видели» установленные под палубой в одной из кают приборы. Так что замысловатые зигзаги и остановки по сути были ничем иным, как действиями гончей против зверя, который пытается постоянно менять траекторию передвижения, сбивая таким образом темп преследования и запутывая охотника. Это длилось много часов. Но благодаря энергии и упорству Хиггинса, которой он заряжал всех на борту «Спрэя», они не проиграли в этой гонке.

Вскоре после обеда, когда в судовой колокол пробили восемь склянок, поверхность океана примерно в ста метрах справа по курсу корабля вспучилась. Это произошло внезапно и поразило всех, ибо ни с чем подобным никому из моряков встречаться не приходилось. Вдруг на глади моря возник водяной горб, который бойко побежал прямо на них! От чудовищного удара спасла молниеносная реакция рулевого матроса. Судно круто накренилось, заскрипели доски бортовой обшивки, водяной вал прокатился в каких-то двадцати метрах. На небольшом удалении от корабля море сгладилось. Затем океанскую поверхность прорезал огромный треугольный плавник. Все кто в это время находились на палубе, были поражены! Плавник запросто можно было принять в сумерках за парус шхуны. Примерно сопоставив пропорции и дорисовав в собственном воображении недостающее, нетрудно было вообразить себе гигантскую тварь, скрывающуюся пока в пучине. Оказалось никто на борту за исключением профессора и его ассистента не представляли себе истинных размеров опасности. Суровые морские волки выглядели растерянными и испуганными. Палубу накрыл ужас. Вот-то могла начаться паника.

Джефф бросился к смонтированной на носу тендера пушке. Гарпун вылетел из её жерла, оставляя в воздухе дымный след и таща за собой разматывающийся трос. Однако первый выстрел оказался неудачным — снаряд пролетел мимо цели. Лишь со второго выстрела охотнику удалось всадить гарпун в основании плавника. Плавник скрылся под водой: акула стала быстро уходить вертикально вниз, унося за собой прочный линь. Когда с носа судна со специальной катушки-барабана ушли под воду две мили каната, Джефф обернулся к подошедшему Хиггинсу и спросил:

— Какой длины у вас линь?

— Около трёх миль, — последовал на удивление спокойный ответ.

— Ну а если уйдёт весь, что тогда? Застопорите линь и проверите кто прочнее — акула или трос?

Профессор загадочно сообщил, что приготовил кое-что получше.

Подбежавший японский морпех с размаху рубанул Исмаилова короткой саблей, Игорь едва успел инстинктивно отклониться назад. Всё же острое как бритва остриё чиркнуло лейтенанта по правой щеке. По лицу и шее потекла тёплая кровь. Но тут к губернаторской резиденции подошла группа старших командиров во главе с седым генералом. Один из офицеров его свиты что-то повелительно крикнул, и расправа была приостановлена…

Чудом избежав гибели, Исмаилов пребывал в некоторой прострации. Изумлённо озираясь и пошатываясь, молодой человек вдруг увидел пруг воспринималось им в трации и ся, как предводитель банды головорезов, стоя на вытяжку перед высокопоставленным стариком, отдаёт ему рапорт. Голос недавнего хозяина положения звучал подобострастно. С него слетел весь апломб. Лицо же старика ничего не выражало. Оно будто застыло в странной полуулыбке. И оставалось неподвижным на протяжении всего доклада, словно маска в традиционном японском театре Но. Лишь поблёскивающая на солнце золотая звёздочка на красном околыше его фуражки и красивый орден в форме солнца немного оживляли этот образ.

Выслушав доклад, старик что-то произнёс, обращаясь к своему окружению. От свиты отделился молодой порученец с тонким благородным лицом и необычными для человека его расы светлыми глазами. Приблизившись к Клео и Игорю, он пояснил на очень приличном английском:

— Командир взвода унтер-офицер Адзума доложил господину полковнику, что вы шпионы.

Только теперь Игорь сообразил, что ошибся, приняв мелкую сошку за крупную птицу. Предводитель недавно пожаловавшей сюда банды не мог быть офицером! Как только он сразу этого не понял! Гимнастёрка на унтере была пошита из ткани хоть и достаточно прочной, однако явно невысокого качества — не из «офицерского сукна». Вместо положенных офицеру сапог этот Адзума носил с бриджами солдатские обмотки и ботинки на шнуровке. Даже его «самурайский» меч, видимо, был изготовлен из не самого лучшего материала и мог сбить с толку лишь европейца. Конечно же, мародёр и насильник совсем не был похож на офицера! Теперь это стало совершенно ясно. Как говориться, отсутствовала «порода». А в таком жёстко-кастовом обществе, к которому он принадлежал, человеку из низов с рождения выставлена планка, выше которой не прыгнешь.

Откуда Игорь это знал? Просто в училище и на авианосце специальные офицеры-информаторы кое-что рассказывали лётчикам о нравах, царящих во вражеской армии. По словам лекторов, в японской армии офицеры запросто могут заставить солдата или сержанта слизывать грязь со своего ботинка. Трудно сказать, было ли это правдой. Только в присутствии господ офицеров унтер держался угодливо и боязливо. Ввёл он себя по-лакейски: почтительно кланялся, когда к нему обращались с вопросом; лицо его сияло любезной улыбкой и готовностью услужить. Впрочем, на пешку, выполнившую свой манёвр, почти не обращали внимание. И этим можно было воспользоваться.