Рикэм-бо «Стерегущий берег» (СИ) - Кротков Антон Павлович - Страница 107

Дикая гонка по бездорожью закончилась через полтора часа, после того как из пробитого картера стало уходить масло. За всё это время бешенного автородео не было произнесено ни слова. И даже после того как смолк рёв мотора, и в наступившей тишине стало слышно лишь как потрескивает остывающий мотор, оба продолжали сидеть молча, медленно приходя в себя. Клео заговорила первой:

— Ты хочешь знать, что связывает меня с тем мужчиной?

Игорь помотал головой. Тогда она нежно провела рукой по его волосам:

— Да пойми же, он совсем не то, что ты! И всё равно я не хочу его смерти. Из всех них он один заслуживает остаться в живых. Да ты бы и не смог, ведь убить человека совсем не просто.

После их разговора с глазу на глаз майор Фишер взял паузу на раздумья. Он не торопился с ответом. Прошло полторы недели, прежде чем Игорь узнал, что получил ещё один шанс. Его и ещё четверых майор согласился быстро натаскать до определённого уровня. На его языке это называлось «пробой». Фишер сразу предупредил, что из всей их пятёрки новичков в основную группу попадёт лишь один. Да и то, если очень повезёт.

Игорь подозревал, что таких «проб» у майора может быть сколь угодно. Опасаясь предательства, Фишер требовал от всех строгой конспирации. С каждого новичка бралась клятва. Стажёр обещал неукоснительно следовать жёсткими правилами тайной организации. День и ночь члены пятёрки обязаны были держать друг друга в поле зрения и при малейшем подозрении прикончить стукача даже ценой собственной жизни. В противном случае вся пятёрка подлежала уничтожению.

Началось обучение. Майор был опытным убийцей, одним из лучших убийц. Его боялись даже ближайшие соратники. А он спокойно щеголял во вражеской форме по всему лагерю и даже оставался ночевать в бараках. Словно бросая всем вызов, Фишер носил шейный платок, сделанный из разорванного американского флага! Полотнище было пошито из парашютной ткани — прочной и одновременно лёгкой. Американские десантники использовали такие флаги для обозначения своих позиций, чтобы не попасть под дружеский удар с воздуха. И никто не решался потребовать у майора уважать честь знамени. А Фишеру словно доставляло удовольствие глумиться над святынями на глазах у всего лагеря. У японцев же таким своим поведением он заслуживал ещё больше доверия.

Но внешняя расслабленность была лишь маской. На самом же деле майор всегда был настороже, он будто постоянно что-то высматривал. Спал он, наверное, и то с открытыми глазами. Под руководством такого инструктора пятеро новичков должны были в короткое время научиться убивать и не быть убитыми. Тренинг имел мало общего с обычным курсом молодого бойца, преподаваемым в армейских учебках. Майор сразу дал понять, что не намерен тратить время на всякую ерунду.

Чтобы преодолеть страх смерти в конце каждого занятия стажёры должны были вступать друг с другом в смертельные схватки. Помимо кулаков и зубов в ход шли самодельные заточки, кастеты и удавки.

Преодолевая чувство сострадания и отвращения, они участвовали в казнях стукачей. По приказу руководителя тайного комитета Игорю по жребию выпало убить ножом двух провокаторов, которые хотели выдать побег. Мучительное, липкое чувство страха и омерзения испытывал Исмаилов. Потом наступал психологический шок. Но майору было наплевать на их моральные терзания. По его убеждению, человеческая жизнь, в сущности, пустяк. Поэтому если хочешь выжить, научись относиться к чужой смерти просто. «Человек — это кусок мяса, который болит, кричит и воняет, когда его ткнёшь железом», — говорил майор. — Попы с детства пудрят нам мозги сказками про «венец творения», а люди всего лишь обезьяне стадо. Мы потомки шимпанзе, жравших мясо себе подобных и зверевших от запаха течки у самок. Наши далёкие предки выжили и сумели обеспечить нам первенство в животном мире лишь потому, что научились убивать быстрее и лучше, чем соседи».

Игорь оказался прилежным учеником. Он слишком хотел выжить и вырваться на свободу, а для этого всё больше действовал как зомби: автоматически выполнял приказы, и не анализировал. Бывали ли у него проблески здравомыслия? Бывало разное. Только не здравомыслие. Ибо в их существовании в этом аду не было вообще ничего здравого.

Впрочем, иногда какие-то события прорывали броню эмоциональной тупости, заставляли задуматься о том, во что он превращается, но все эти метания быстро подавлялись стремлением попасть в узкий круг участников готовящегося побега.

Как-то майор спросил Исмаилова, не хотел бы он принять участие в очередной казни стукача этим вечером? На этот раз в качестве основного забойщика, а не ассистента. Игорь ответил вопросом на вопрос:

— А вы возьмёте меня после этого в основную группу?

— Возможно, — ответил Фишер. Игорю показалось, что майор находится в благодушном настроении. И он решил попросить за Дика, но получил отказ:

— Твой товарищ стар и слаб и станет обузой для всех. К тому же, нам придётся прорываться с боем, и мне нужны кровавые псы, а не святые проповедники.

Прошло два дня. Они как обычно работали на строительстве аэродрома. Жара стояла неимоверная и охрана словно взбесилась. Удары палками так и сыпались на обезумевших зэков со всех сторон. Наивный старый товарищ Исмаилова отважился с мольбой в голосе попросить у конвоира глоток воды — не для себя, а для умирающего товарища, и был забит стражником до полусмерти. Наивный! Удивление и искреннее непонимание стояло в по-детски наивных голубых глазах седого чудака, когда японец топтал его, почти утонувшего в грязи, ботинками.

К счастью конвоир быстро взмок и выдохся на пекле, и потому не стал добивать Дика, а просто бросил «мешок с костями» подыхать. Повезло также, что очередная трудовая смена подходила к концу. Игорь поднял едва живого товарища из грязи и потащил на себе в жилую зону. У самого входа в барак едва знакомый заключённый шепнул Исмаилову:

— Уходим сегодня, за час до смены часовых на вышках. Собираемся возле сарая с инструментами.

Между тем Дик был обречён. Хотя ещё не знал об этом и даже улыбался. Но вши стали предвестниками приближающейся смерти. Если человек должен был умереть через несколько часов, живущие на его теле паразиты начинали вылезать наружу. Было тяжело видеть человека, ещё живого, ещё в полном сознании и даже с улучшившимся самочувствием (это был последний подарок уходящей жизни), по которому поползли вши. Они полезли из бровей на веки, из усов, бороды и волос на щёки, с белья на гимнастёрку и штаны.

Старик взволнованно рассказывал, что чувствует себя лучше. У него появлялась надежда. Игорь разрывался между ним и соратниками, которые вскоре зайдут в подкоп. Он не хотел оставаться тут и подыхать! Но и бросить Дика тоже не мог. В бараке могли найтись бессмысленно жестокие негодяи, уже не считавшиеся ни с чем человеческим. Видя грозные знаки приближающегося конца, они могли из тупой злобы добить беспомощного старика или превратить в ад его последние часы на земле, сказав ему:

— Ты скоро подохнешь, из тебя вши полезли.

Чтобы этого не произошло, Игорь ни на шаг не отходил от друга. Видимо, в бараке ещё остались тайные стукачи, которые донесли. Появился начальник охраны в сопровождении двух солдат, лагерного врача и переводчика. Это был лютый садист, откормленный и явно страдающий от постоянной скуки. Дик давно занимал начальника охраны — «Святой отец» вызывал в нём любопытство с тех пор, как принял на себя обязанности лагерного капеллана. Стойкий в своих убеждениях старик не раз отважно заступался за других заключённых, будто покровительство Бога гарантировало ему личное бессмертие.

Японец приказал врачу осмотреть доходягу. Тот быстро определил, что старик не жилец.

— Я не умру — слабо попытался протестовать Дик.

Но доктор, с которым у старика однажды произошёл конфликт (Дик обвинял лагерного врача в том, что он организовал бизнес на лекарствах, которые японцы и без того мизерными порциями отпускали на нужды заключённых), процедил сквозь зубы: