Закон меча - Силлов Дмитрий Олегович "sillov" - Страница 24

И старик махнул рукой в сторону самого крайнего портала, внутри которого курился знакомый красный туман затона. Тот самый, из которого я не пойми как попал в Древнюю Русь.

В принципе, было непохоже, что старик врет, да и какой ему смысл? Неспроста я сюда попал, а с конкретной целью, которую для меня определили непонятные мне силы. И вот цель достигнута, можно возвращаться обратно…

– Не, не пойдет, – покачал я головой. – Испытание испытанием, но я людям обещал живиц принести. Как я понимаю, вон они, под Монументом валяются.

– Под чем? – удивленно приподнял старик густые брови снежного цвета.

– Под Алатырь-камнем, если это он, – поправился я. – В моем мире он называется Монументом, только с него уже шамирит не сыплется… кхм, то есть живицы.

– Он самый, Алатырь-камень и есть, – кивнул дед. – Точно не хочешь вернуться? Те люди, о которых ты говоришь, кажись, тебя на стене повесить хотели. И как знать, может, не передумали.

– Я слово дал, – сказал я. – Так что с возвращением подожду. Живиц набрать можно?

Старик усмехнулся.

– А ты и правда удачлив, перехожий. Пойди ты сейчас в дальние ворота, вечно до самой смерти блуждал бы в кровавом тумане. Что ж, набери живиц, коль надобно. И три желания своих скажи заодно, заработал.

– Вон оно как, – хмыкнул я. – Значит, раньше было не одно, а три. Получается, схема и тут работает?

– Что работает? – снова не вкурил дремучий дед.

– Ну, тема начет того, что если дошел до Мону… в смысле, до вашего Алатыря, то можно желания загадывать, которые исполнятся.

– Можно, – кивнул старик. – Только правильно загадывай. Камень сей своенравный, порой просьбы исполняет очень по-своему.

– Я в курсе, – сказал я, задумчиво глядя на порталы, окружавшие Монумент. – Слышь, дед, а ведь это из них сюда, на Русь, нечисть всякая лезет, из дверей этих?

– Ну как нечисть? – пожал плечами старик. – Всяко живое существо, ежели народилось на свет, то свой путь имеет. Может, кому тот же Горюн погибель и разорение, а древним богам русским, что в лесу схоронились, лучший защитник. Ты его сейчас убил, но Перун уже нового Горюна призвал из соседнего мира, и других существ тоже. Так что скоро в Черной Боли вновь будет восстановлено Равновесие.

– Так что ж, по-твоему, если чудовища лесные людей убивают, это и есть Равновесие? – поинтересовался я.

– Кто бы говорил, – отрезал дед. – Ты, Меченосец, на Мироздание работаешь не хуже самых страшных чудовищ, убивая тех, кто Равновесие нарушает. Тебе только кажется, что ты добро творишь, а на самом деле не особо отличаешься от того же Горюна или болотной нежити.

Краем глаза я заметил, как в портале, ведущем в Центральный мир, вдали, в небе над Вичтаном, наметилась медленно приближающаяся точка, которая в считаные мгновения превратилась в крылатую тварь, летевшую к воротам с существенной скоростью.

Аспид.

Огнедышащая тварь, по сути дракон, которого в этом мире называют Горюном. Думаю, пройдет совсем немного времени, и из порталов вновь поналезут лешие, живые мертвецы-псионики, плотоядные вещие птицы и прочая пакость.

– Три желания, говоришь? – сказал я. – Ладно, будь по-твоему. Желаю, чтоб все стационарные порталы в другие миры на Руси навсегда закрылись. А еще хочу, чтоб Алатырь-камень в землю ушел.

– Стацио… чего? – переспросил старик, явно впечатленный незнакомым словом.

И тут до него дошло.

– Ты чего наделал, окаянный?! – заорал он.

Но было поздно.

Порталы задрожали. Их поверхность покрылась рябью, став похожей на воду, в которую бросили камень, – и они стали схлопываться один за другим со звуком, похожим на выстрел из пистолета с глушителем.

Волхв махнул своим посохом, причем весьма быстро, метя мне в лицо. Но я был готов к чему-то подобному и сработал на опережение, одним ударом меча срубив набалдашник с дедова посоха. В результате у старика в руках осталась одна лишь узловатая палка. Которой он вновь замахнулся на меня.

– Не надо, – сказал я, приставляя острие клинка к морщинистой шее. – Не доводи до греха. Твое время закончилось, старик, как и время твоих богов. Ни ты, ни твои чудовища больше не будут держать людей в страхе. Просто уйди.

– Ладно, перехожий, твоя взяла, – признал волхв, недобро сверкнув глазами цвета Монумента. – Но надолго ли?

– Время покажет, – задумчиво произнес я.

Старик зыркнул на меня еще раз с нескрываемой ненавистью, развернулся и ушел в лес, с нестариковской силой тыкая в землю обрубленным посохом.

Я же подошел к месту, где минуту назад стояла древнерусская версия Монумента. Теперь здесь не было ничего, лишь проплешина голой земли, окруженная травой, на которой лежали кристаллы шамирита. Или живицы, если по-местному.

Я их собрал, сколько в котомку влезло. Потом подумал, нашел ручей, что журчал неподалеку, отмыл, насколько это возможно, от слизи и крови кольчугу с одеждой, вернулся, съел то, что на поле мертвецов прихватил, опустошил половину бурдюка с водой, а что не доел и не допил – выбросил. И на освободившееся место еще шамирита напихал – пусть у защитников крепости не будет недостатка в целительных кристаллах. После чего закинул котомку на плечи и сказал:

– Так. У меня ж вроде третье желание в запасе есть. Неохота мне обратно через эти леса переться, так что хочу оказаться на том самом месте, откуда я в Черную Боль зашел, возле камня с надписями…

Не успел я договорить, как перед глазами сверкнула алая вспышка. И в следующее мгновение я увидел, что и правда стою около той каменюки, где написано, что, куда ни пойди, везде смерть ждет.

И на этот раз надписи точно не врали.

Потому что все поле между мной и крепостью заполонили печенеги.

Я быстро спрятался за камнем, но в мою сторону кочевники даже не смотрели. Не ждали опасности со стороны проклятого леса, о дурной славе которого они наверняка знали.

Самой крепости видно не было за дымом множества костров – кочевники варили себе жратву, готовились к обеду. И, мягко говоря, их было до хренища. Куда ни кинь взгляд – шатры, грубо размалеванные разноцветными красками, конные патрули, довольно беспечно катающиеся туда-сюда, стреноженные лошади, выискивающие травинки, не втоптанные в землю копытами других лошадей.

По ходу, печенеги пришли ранним утром, наверняка попытались взять богатырскую заставу с ходу, получили очередной отпор и встали лагерем. Решили по-серьезному подготовиться к следующему штурму, судя по стуку топоров, разносящемуся над огромным лагерем.

Ясно. Одни лестницы сколачивают, другие обед готовят. Пожрут – и с новыми силами ударят. Причем, думаю, этого удара израненные защитники хилой крепости точно не выдержат. Еще и потому, что кочевники решили на сей раз пленных не брать – я заметил нескольких печенегов, которые сидели на меховых подстилках, поджав ноги, и сноровисто мотали на стрелы бечевки.

Зачем – понятно.

Потом такие стрелы макаются в масло, поджигаются и сотнями пускаются в сторону деревянного укрепления, внутри которого через непродолжительное время все начинает пылать. Стены, сложенные из толстых бревен, поджечь такими стрелами с ходу вряд ли получится, а вот соломенные крыши внутренних строений – вполне. Тогда можно и на штурм идти, вырезая при этом всех, кого пощадило разгоревшееся пламя.

Конечно, это все не мое дело, ради которого не имело никакого смысла погибать. Что я сделаю один против тысячи степняков? Да ничего. Возможно, в другое время я бы просто ушел, так как не люблю неразумные решения, а разумных в данной ситуации просто не было.

Если бы не одно «но».

А именно: двое дружинников остались ждать меня возле камня. Похоже, не дождались… Не знаю, как их прихватили степняки, – может, подкрались ночью, скрываясь в высокой траве, а может, издалека меткими стрелами перебили колени, а после прихватили обездвиженных.

Так или иначе, сейчас оба парня висели на грубо сколоченных высоких крестах, а с них кровавыми плащами свисала книзу кожа, которую еще с живых дружинников сняли как чулок, одним лоскутом. Один из них и сейчас был еще жив – у него мелко тряслись ноги, отчего кровавый плащ колыхался из стороны в сторону. Второй висел без движения – надеюсь, умер. То, что это именно они, сомнений не возникало, так как обоим на головы степняки издевки ради глубоко надвинули остроконечные русские шлемы.