Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич - Страница 18

Когда-то автор этих строк предположил, что фамилия «Виленев», происходящая от имени «Вилен», образована от инициалов «В.И. Ленин»[189]. Действительно, если вспомнить, что Центральная спортивная арена, на которой происходит действие в песне, носила имя Ленина (полное название: Центральная спортивная арена стадиона имени В.И. Ленина), то становятся понятными «проклятия», которые главный герой шлет «Виленеву Пашке»[190]. Между тем, исходя из воспоминаний коллекционера Михаила Крыжановского (1990), Высоцкий употребил эту фамилию, скорее всего, неосознанно: «У Вали [Валентина Савича] он керной поет “Не заманишь меня…”. <…> Валя очень горд тем, что в песне про футболиста, посвященной Яшину[191], он сделал Володе замечание про Ленина. Там был Виленин, Виленин Пашка или что-то вроде этого. Получалось В(ладимир) И(льич) Ленин. И Высоцкий сказал: “Надо же, я про это даже не подумал”»[192].

Но почему же именно «Пашке»? Можно предположить, что здесь присутствует — опять же подсознательная — отсылка к Павлику Морозову — одной из знаковых фигур коммунистической мифологии. «Пашка» — то есть «предатель», поскольку, как гласит легенда, тот донес в ОГПУ на своего отца, председателя сельсовета. Здесь можно упомянуть и более раннее «Письмо из Москвы в деревню» (1966), герой которого пишет своей жене: «Будет Пашка приставать — с ним как с предателем!». Также неслучайно в пьесе Венедикта Ерофеева «Вальпургиева ночь, или Шаги командора» (1985) комсорг Еремин носит имя «Паша», а в частушках 1971 года, написанных Высоцким для спектакля «Живой», встретятся такие строки: «Воронку бы власть — любого / Он бы прятал в “воронки”, / А особенно — Живого, — / Только руки коротки! <.. > Пашка-Ворон, зря смеешься…».

Имя «Паша» с иронией упоминается и в «Песне попугая» (1973): «Турецкий паша нож сломал пополам, / Когда я сказал ему: “Паша! Салам!” / И просто кондрашка хватила пашу, / Когда он узнал, что еще я пишу, / Считаю, пою и пляшу»[193].

А об отношении Высоцкого к Ленину говорят и следующие саркастические строки из черновиков песни «Летела жизнь» (1978): «Объединили немцев и чеченов / В один совхоз “Заветы Ильича”» (АР-3-192). Причем про тех, кто их объединил (то есть про советскую власть), сказано: «А те, что их в совхоз объединили, / Давно лежат и корчатся в гробу. / Их всех свезли туда в автомобиле, / А самый главный вылетел в трубу» (АР-3-184). К тому же у строки «.Давно лежат и корчатся в гробу» имеются еще более выразительные варианты: «.Давно лежат истлевшие в гробу», «Давно лежат, съебурившись, в гробу» (АР-3-192).

В продолжение темы обратимся к песне «Через десять лет — всё так же», которую далее мы для краткости будет называть «Аэрофлотом»[194]. В самом начале ее герой описывает разговор со своим начальником: «Хотя бы сплюнул, всё же люди — братья, / И мы вдвоем, и не под кумачом».

Кумач — это разговорное (и часто негативное) название красного (советского) флага — вспомним хотя бы песню А. Галича «Кумачовый вальс» (1973): «Но, увы — но и здесь — над платформой, / Над антеннами сгорбленных дач, / Над березовой рощей покорной / Торжествует всё тот же кумач! / Он таращит метровые буквы, / Он вопит и качает права… / Только буквы, расчертовы куклы, / Не хотят сочетаться в слова».

Также и Высоцкий в 1973 году упомянет в негативном контексте красный цвет: «Ихний Дядька с Красной Пресни / Заорал: “Он пишет песни — / Пропустите дурака!”» («Сказочная история»; АР-14-152), — что восходит к песне «Нет меня — я покинул Расею!» (1969[195] ^[196]): «Кто-то вякнул в трамвае на Пресне: / “Нет его — умотал, наконец! / Вот и пусть свои чуждые песни / Пишет там про Версальский дворец!”». Совпадает даже рифма Пресне (Пресни) — песни, что подчеркивает единство темы в обоих произведениях.

1973-м годом датируется еще одно высказывание Высоцкого, в котором отражено его отношение к «кумачу»: «Как-то написал я стихи под ноябрьские праздники. Хотел видеть их напечатанными. Совсем плохи дела были тогда. Там и красные знамена были, и Ленин. Утром перечел — порвал и выбросил. Понял — это не для ме-ня»151. Вскоре эта мысль нашла отражение в дневнике 1975 года: «Портреты Ленина во всех ракурсах, и всё красно от кумача. Господи, как противна эта клюква. Стыдно» /6; 285/. Далее эти кумач с клюквой будут упомянуты в черновиках «Райских яблок» (1977): «Ай да рай для меня — словно я у развесистой клюквы» (АР-17-202), «Мне не надо речей, кумачей и свечей в канделябрах» (АР-17-204)[197], и в стихотворении 1978 года: «Новые левые — мальчики бравые, / С красными флагами буйной оравою…». Сюда примыкает ироническая реплика Высоцкого во время видеосъемки Юрия Дроздова на факультете журналистики МГУ для американского режиссера Уоррена Битти 17 мая 1979 года. Показывая на свою рубашку и иронически улыбаясь, он говорит: «Красный цвет — лояльный» (связано это с тем, что Уоррен Битти собирался снимать фильм «Reds» — «Красные» — по повести Джона Рида «10 дней, которые потрясли весь мир», и то ли актриса Натали Вуд, то ли режиссер Милош Форман порекомендовали ему Высоцкого[198]; фильм вышел в 1981 году, уже после смерти поэта).

Интересно, что в черновиках «Аэрофлота» строка «И мы вдвоем и не под кумачом» имела другой вариант: «Но кресло у него под Ильичем» (АР-7-118). А отношение Высоцкого к начальнику, который сидит «под Ильичем», то есть под портретом Ленина (как это было заведено во всех государственных учреждениях), видно хотя бы из неприличных инициалов этого начальника: Е.Б. Изотов[199] (подробный анализ «Аэрофлота» будет дан в главе «Тема двойничества» — с. 1116 — 1138).

Нередко Высоцкий высмеивает пафос коммунистического строительства — в этом мы уже убедились, анализируя песню «Переворот в мозгах из края в край…» (1970). Однако можно назвать и более поздние примеры — например, стихотворение «Наши помехи эпохе под стать…» (1972): «Вы поощряете сюрреализм, / Милый товарищ водитель! <…> Очень я, граждане, благодарю / Всех, кто решили бороться. <…> Это при том, что мы строим вовсю / С невероятным размахом?!» Речь идет о строительстве коммунизма, и при этом пародируются советские пропагандистские штампы: «История еще не знала такого гигантского размаха нового промышленного строительства. такого пафоса нового строительства, такого трудового героизма миллионных масс рабочего класса»[200] ^{[201] [202] [203]}, - которые встречаются и в концовке стихотворения Б. Пастернака «В разгаре хлебная уборка…» (1957): «Какой во всем простор гигантский. / Какая ширь! Какой размах»

А в стихотворении Высоцкого «Революция в Тюмени» (1972) присутствует полемика с Энгельсом, который в работе «Эмигрантская литература» (1874 — 1875) утверждал: «Всякая действительная революция есть социальная революция...».

У Высоцкого же говорится о другой революции: «Освобожденье от земных оков — / Есть цель несоциальных революций». А мотив преодоления земного притяженья очень характерен для его поэзии начала 70-х годов. Например, в «Песне конченого человека» (1971) лирический герой говорит: «Устал бороться с притяжением земли». Этот же мотив находим в двух стихотворениях 1972 года: «Мой Гамлет» («Груз тяжких дум наверх меня тянул, / А крылья плоти вниз влекли, в могилу») и «Первый космонавт» («Планета напоследок притянула, / Прижала, не желая отпускать»), а также в «Детской поэме» (1971), где про главных героев, собирающихся в космический полет, сказано: «Одолеют они, без сомнения, / Лишний вес и земли притяжение».