"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир - Страница 51

Причем многие «заседатели» бегали из одного кабинета в другой, из второго зала в третий, из четвертого комитета в пятый совет. Вместе с ними переносилось возбуждение и перемещался хаос, тем более что многие ораторы забывали о том, где они находятся в данный конкретный момент, или же просто не успевали остыть от горячки дебатов в предыдущем зале.

Родзянко хмуро проводил взглядом раскрасневшегося и полного эмоций Керенского, который вбежал на заседание Временного комитета Государственной думы после очередного выступления на каком-то «революционном органе». Добравшийся до своего стула Александр Федорович все никак не мог успокоиться и аж подпрыгивал от возбуждения.

В принципе, по-хорошему, всех лишних горлопанов и прочую революционную публику было проще выставить из Таврического на улицу, но лидеры революции понимали, что с этим неизбежным злом проще мириться в здании, чем допустить, чтобы вся эта публика, оказавшись на свежем воздухе, быстро пропиталась слухами и разбежалась на все четыре стороны. Собирай потом их!

Председатель Госдумы вполуха слушал жаркие дебаты вокруг вопроса о посылке агитаторов в казармы и на предприятия, которые должны еще раз разъяснить, что никакой эпидемии чумы в городе нет, что все это происки врагов революции и лично царицы-немки, что всем необходимо выйти на улицы и совершить последний рывок на пути к счастливой жизни. Но эта тема не очень интересовала Михаила Владимировича, поскольку уже было многократно проверено – агитаторы уходят на агитацию и не возвращаются. И вопреки фантазиям некоторых участников дискуссии Родзянко был уверен, что агитаторов никто не арестовывает и уж тем более не расстреливает. Скорее всего, они просто разбегаются по укромным местам, надеясь переждать непонятное время, а затем уж определиться, на чью сторону перебежать.

Глава распущенного императором парламента смотрел на шумящих в зале членов Временного комитета и предавался мрачным размышлениям.

Ситуация с чумой или со слухами о чуме сильно портила всю обстановку и нарушала все планы. Ну, а кто мог такое учесть при составлении этих самых планов? В том-то и дело, что никто не мог. Но проблема свалилась вдруг, словно снег на голову, и теперь все дело принимало нежелательный оборот.

Во-первых, революция теряла темп. Уже начались сомнения и брожения. Уже имеются сведения о том, что кое-кто из тех, кто еще вечером и даже ночью не имел сомнений в успехе дела, теперь начал задумываться о поиске путей отхода и о дистанцировании от революции, как говорится, от греха подальше. И самому Родзянко приходилось прикладывать массу усилий для того, чтобы удержать весь этот Временный комитет от расползания. Впрочем, и сам Родзянко, всеми фибрами души стремившийся возглавить создаваемое Временное правительство и сильно оскорбившийся тем, что Львов, Керенский и Шульгин оттерли его в сторону, теперь ловил себя на мысли, что, может, это все и к лучшему, может, как-то и обойдется.

Во-вторых, каждый час задержки в деле революции рождал сомнения в головах участвующих в заговоре генералов, которые вполне могут отойти в сторону в столь щекотливом деле и отказаться от ареста царя. И даже принять активное участие в подавлении мятежа.

В-третьих, с каждым часом ближе становились к Петрограду посланные царем карательные войска, а чем ближе они были к столице, тем меньше воодушевления было среди революционной общественности, в особенности среди ее солдатской массы. А Родзянко не тешил себя иллюзиями о том, что вся эта революционная публика действительно готова умереть за революцию. Впрочем, он и сам, положа руку на сердце, готов к этому не был.

В-четвертых, в таких условиях нечего было и думать о действенном блокировании железнодорожного сообщения вокруг Петрограда. В лучшем случае можно было что-то сделать с отдельными станциями, подняв восстание на них или захватив их отдельными революционными отрядами. Но было понятно, что при подходе карательных войск к столице вся эта публика разбежится. Максимум, что можно было сделать – это повредить железнодорожное полотно или пустить под откос товарные составы. Но совершенно очевидно, что такие препятствия не задержат надолго верные царю войска. А из-за проклятых слухов о чуме для захвата вокзалов и здания МПС сил катастрофически не хватало, и было очевидно, что отряды Кутепова засели там крепко. Как докладывали наблюдатели, вокзалы и набережная у Министерства путей сообщения перегорожены баррикадами из мешков с песком и оборудованы пулеметными гнездами. Более того, замечены постоянные подходы туда отдельных лиц, в том числе и гражданских, которые получали там оружие, из чего следовало, что количество защитников этих стратегических объектов растет. И уже очевидно, что штурм этих самых объектов без применения артиллерии невозможен. И все бы хорошо, но артиллеристы вдруг под утро объявили нейтралитет и заперлись в своих казармах.

В-пятых…

Тут дверь распахнулась, и в зал буквально вбежал раскрасневшийся Милюков, держащий в руках какие-то листы бумаги.

– Господа, – заговорил он возбужденно, – только что получено по телеграфу. Разрешите прочесть?

В зале зашумели, призывая Милюкова к чтению, и тот, игнорируя предостерегающий жест Родзянко, начал читать громко и с выражением: