"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир - Страница 25

Окрестности Могилева.

27 февраля (12 марта) 1917 года

Выстрел винтовки громыхнул в тишине ночного леса. Толчок в плечо.

– Слева!

Георгий не заморачивался всякими этикетами, лязгая затвором и вскидывая винтовку для нового выстрела. Резко обернувшись в указанном направлении, пытаюсь взять на прицел скользящие между деревьями фигуры. Сзади дважды громыхнул маузер. Марсель Плиа ведет огонь с правого борта.

Стреляю. Толчок отдачи бьет в мое плечо. Ну что я – снайпер, попадать в активно движущуюся цель из маузера, пусть даже и с прикладом, используя в качестве платформы летящие через ночной лес сани? Не попал, конечно. Не знаю, попадал ли кто-нибудь из нас, но мне казалось, что целей становилось только больше.

Слева от меня заковыристо подгонял свою клячу Тихон. Стоп, не клячу – лошадку. Вывези нас, родная, и я тебе куплю воз сена! Только быстрее!

Горшков стреляет, и, к нашей секундной радости, одна из фигур, кувыркнувшись, затихла. Однако это лишь разозлило остальных преследователей.

Мои два выстрела уходят в молоко.

– Гони! Гони, родная! – кричал Тихон, хлестая лошадь вожжами. – Господь меня наказует за жадность мою! Вывези, Рыжуха, век не забуду!

Как он, вероятно, сейчас в душе костерит нас на чем свет стоит! И отдельно наверняка перепадает Георгию, который так красноречиво его соблазнял на эту поездку.

Когда я впервые спросил хозяина огорода, которому мы свалились буквально на голову, о возможности срочно выехать в Могилев, тот лишь удивленно переспросил:

– Ночью? В лес?

Меня очень подмывало добавить фразу «В багажнике?», но я добавил лишь окончание этого известного анекдота:

– Плохая примета?

Тихон, так звали нашего собеседника, лишь хмыкнул:

– Шутник ты, барин…

– Что ж так?

– Дык кто ж ночью зимой едет в лес-то? Волки опять же. Вона их сколько за войну расплодилось. Стрелять-то некому, а в бесхозном лесу в лихолетье волк завсегда хозяин. А уж ночью…

Селянин безнадежно рукой махнул, показывая всю бесперспективность моей идеи. Но я напирал на него:

– Ну так и нас несколько человек при оружии. Разве не проедем?

Тихон активно замотал головой.

– Ох, барин, не ведаешь ты, о чем просишь!

В разговор вмешался Горшков.

– Разрешите, я с ним переговорю.

Дальше мы минут пятнадцать наблюдали сцену торга. Торговались ожесточенно. Георгий Георгиевич пару раз даже подозрительно спросил крестьянина:

– Ты, часом, не жид?

Пока Горшков торговался с мужиком, ко мне подошел Марсель Плиа.

– Ваше императорское высочество!

Я обернулся к нему, а тот смущенно продолжил:

– Я хотел сказать спасибо за то, что вы бросились меня спасать.

– Пустое, братец! – я отмахнулся.

– Не скажите, ваше императорское высочество, не скажите. Вы мне на самом деле жизнь спасли, ведь в этот раз падение с аэроплана я бы точно не пережил!

Я удивился:

– Что значит «в этот раз»? Раньше тоже приходилось падать с аэроплана?

– Так точно, ваше императорское высочество, приходилось. – Марсель засмеялся. – В том бою, за который я получил первого Георгия на грудь, я как раз и упал. Был в верхнем люке над крыльями и стрелял из пулемета, когда в наш аэроплан произошло попадание с земли. Тогда наш «Муромец» вдруг рухнул вниз, и я выпал из своего гнезда. Пока пилотировавший тогда лейтенант Констенчик не смог остановить наше падение, я так и летел четверть версты за аэропланом, словно камень. Слава богу, я привязался ремнем к своему сиденью тогда и далеко не улетел, и когда машина остановила падение, я просто влетел в свой верхний люк, вот и все. Помню, тогда все сильно удивились, а я тогда, помню, сказал им, что предпочитаю падать не так быстро в следующий раз, вот. А в этот раз я хоть и привязался, но пришлось бы мне волочься за аэропланом полверсты по полю этому во время посадки, да еще и удар об землю в самом начале…

Моторист, смутившись, замолчал, а я одобрительно похлопал его по плечу.

Тут торг был окончен, и весьма довольный Тихон пошел запрягать в сани лошадь, а в стороне крайне раздраженный Горшков бурчал что-то себе под нос.

Горшков погрузил в сани винтовку и пару пистолетов «Маузер К-96». Через четверть часа мы выехали в сторону Могилева, оставив Орловского охранять аэроплан и ждать ремонтную бригаду с аэродрома.

И вот теперь мы неслись по этому лесу. Лунный свет заливал округу мертвенным светом. Черные деревья и мечущиеся между ними темные фигуры с горящими глазами создавали воистину фантасмагорическую картину. Наши выстрелы давали результат, но процент попаданий говорил о том, что мы круто попали. Не факт, что нам элементарно хватит патронов.

– Гони, Рыжуха! Ах ты…

Крик возницы слился с выстрелом из винтовки, и в этот момент сани завалились набок. Лечу куда-то в сторону и ныряю головой в большой сугроб на обочине. Пока выбирался из глубокого снега, на несколько мгновений потерял нить происходящего, а когда осознал – мороз продрал меня до глубины души. Ибо это был конец.

Волки окружили нас. Горшков и Плиа стояли спина к спине. Георгий остался без винтовки и держал в руках свой личный наган, а Марсель Плиа, сохранивший маузер, спешно пытался перезарядить магазин новой обоймой патронов. Тихон стоял у перевернутых саней и, затейливо матерясь, размахивал какой-то похожей на оглоблю палкой.

Я же, оставшись без маузера, спешно потянулся за табельным наганом, но так и застыл, нащупав открытую крышку кобуры. Нагана не было…

Вот первый волк прыгнул на Горшкова, и тот трижды выстрелил в него. Вот прозвучал рык, и другой серый хищник прыгнул на нашего возницу. И вот большущий зверь, сверкая в лунном свете глазами, вышел прямо на меня.

Я вытащил из ножен, висевших на поясе, большой черкесский кинжал, бывший со мной еще со времен командования Дикой дивизией. Волк сделал шаг мне навстречу и утробно зарычал. Я присел и изготовился принять хищника на левую руку. Правая рука пошла назад для замаха острым клинком.

Все вокруг замерло для меня, и лишь какие-то смутные тени, словно в замедленной съемке, перемещались где-то на периферии моего зрения и сознания…

Петроград. 27 февраля (12 марта) 1917 года

Кутепов шагал по заснеженной мостовой. Замершие в каком-то оцепенении дома, пустая улица. Лишь через Фонтанку видны несколько групп с красными флагами, но на этой стороне все спешили убраться с дороги полковника.

Собственно, в этом не было чего-то особенно удивительного, ведь Кутепов шел по набережной не один. За ним шагали рота лейб-гвардии Преображенского запасного полка и рота лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка, при четырех пулеметах каждая, и выражения лиц были такими, что желающие бузить и ходить с транспарантами старались обходить ощетинившийся штыками строй по другим улицам. Тем более что тылы колонне прикрывал эскадрон Гвардейского кавалерийского запасного полка.

Полковник знал, что примерно в это время роты лейб-гвардии Литовского и Волынского запасных полков берут под контроль Царскосельский вокзал столицы, роты лейб-гвардии Преображенского и Литовского запасных полков уже взяли под опеку Николаевский вокзал. Сводный же отряд из трех рот – лейб-гвардии 4-го Императорской фамилии, Егерского и Семеновского запасных полков под командованием штабс-капитана Розенбаха – имел задачу занять находящиеся рядом друг с другом Балтийский и Варшавский вокзалы. Каждая из рот формально имела при себе по четыре пулемета, хотя и не все из них были в рабочем состоянии.

А вот у разведчиков разведывательной команды лейб-гвардии 1-го Стрелкового его величества запасного полка была особая задача – помимо прямой разведки Кутепов им поставил задачу распространять слухи о чуме в Петрограде, чем, по мнению полковника, можно было добиться хотя бы временного уменьшения количества людей на улицах столицы, а следовательно, хоть немного сбить градус революционного возбуждения в городе.