Совок-8 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 3

Быстро оглянувшись, я убедился, что коридор пуст. И решил быть вежливым с парт-дамой на полную катушку.

— Я не только сегодня стрелял, товарищ капитан, но я еще и попал! — потрафил я чересчур недоброй и некрасивой женщине, не желая её расстраивать, — Запомни, курица, если я в кого-то стреляю, то обязательно попадаю! И вообще, ты бы, Дуся, не нервировала меня, а то неровён час…

Я скорчил рожу немецко-фашистского пулемётчика из расстрельной команды Освенцима, и сунул руку за полу пиджака.

Ойкнув, мадам Капитонова отшатнулась и попыталась вжаться в стену. Но штукатурка и капитальная кирпичная кладка её в себя не впустили. Не оставляя попыток пройти жопой через стену, Дуня начала тонко и продолжительно выпевать долгую букву «И-и-и-и-и». Я не не стал дожидаться, когда она для пущей значимости происходящего действа захочет испортить дружескую атмосферу. А потому приветливо ей улыбнулся и не спеша продолжил свой тернистый путь к приёмной Дергачева.

На «ликёрку» я вчера так и не попал. По причине неуспеваемости. После того, как высокие стороны общего языка так и не нашли, я, не обращая больше никакого внимания на предынфарктную комиссаршу, гордо и молчаливо удалился. А оплот коммунизма в Октябрьском РОВД, по собственной воле вставшая к стенке, там так и осталась стоять. Потея от волнующих её эмоций и хватая перекошенным ртом воздух.

А я, меньше, чем через минуту уже находился в кабинете начальника РОВД. Где помимо подполковника присутствовали еще два начальствующих субъекта. Доблестные майоры Данилин и Тютюнник.

— Разрешите? — заглянул я в приоткрытую дверь после дозволения секретарши.

— Заходи! — пасмурный Дергачев не был настроен на прелюдии. — Рассказывай, Корнеев, чего ты там, в Советском натворил? Кто он, этот Уткин и нахрена тебе понадобилось в него стрелять?

— Разрешите? — входная дверь за моей спиной снова приоткрылась и в кабинет, не дожидаясь ответа шефа, уверенно вошел его зам по опер Захарченко.

Дергачев даже не посчитал нужным ему кивнуть. Он, не отрываясь, сверлил меня взглядом, который ничего хорошего мне не сулил.

Его заму, по-видимому, разрешения и не было нужно. Он уверенно прошел к приставному столу, за которым уже сидели Данилин с Тютюнником. И, отодвинув стул, вольготно развалился на нём.

— Плохой он человек, этот Уткин, товарищ полковник! — осознанно решил я превратить несостоявшуюся на креозотном заводе трагедию в спасительный для себя фарс, — Очень плохой! Поэтому я в него и шмальнул!

Присутствующие отцы-командиры достопочтимого Октябрьского РОВД на какие-то мгновенья оцепенели. И начали растерянно переглядываться.

— Да он, похоже, на самом деле е#анулся! — выпучив глаза и дав петуха сорвавшимся голосом, взвизгнул Тютюнник. Не так давно, но очень сильно невзлюбивший меня.

— Василий Петрович, вы посмотрите на него, он же издевается над нами! Он же нас всех под увольнение не сегодня, так завтра подведёт! Этого Корнеева срочно отстранять нужно и на ВВК отправлять! Пусть уж лучше его дураком там признают, чем всех нас без права на пенсию выгонят! Мало того, что он сам на каждом шагу беспределит, так еще и моего Гриненко с толку сбивает!

— Тихо! — прихлопнул ладонью по столу Дергачев, всё еще не отводя от меня вдруг заледеневших глаз, — Ты это чего, лейтенант? Решил шутки здесь шутить? Весело тебе⁈ — его, лежавшие на столе кулаки, непроизвольно, то сжимались, то разжимались. — А, может, майор прав и ты, Корнеев, на самом деле умом тронулся⁈ Ты, что ж это, ты теперь всех, кого плохим сочтёшь, из казённого ствола стрелять будешь? Ты, кстати, пистолет-то свой сдал? Или у тебя его опять, как вещдок изъяли?

Трое других руководящих товарищей смотрели на меня, как на пьяную обезьяну с гранатой. А мне, в свою очередь, жальчее всего было смотреть на Алексея Константиновича Данилина. Мой начальник, наверное, уже примерял терновый венок ведомственных репрессий на свою несчастливую голову. За недостаточный контроль над своим огнестрельно-разнузданным подчинённым. За мной, то есть.

Психологический этюд пора было переводить в эндшпиль. Своего я добился и валять ваньку больше не имело смысла. Традиционного предварительного и потому нудного разбора полётов удалось избежать. Вместе с неизбежной массой начальственных упрёков, и поучений. Заместив все эти сомнительные удовольствия для себя стрессовым экспромтом для любимого руководства. Будь я, на самом деле, сопливым лейтенантом двадцати с небольшим годов, то разумеется, я бы вёл себя совсем по-другому. И обязательно огрёб бы кучу эротических эмоций. Во все неприличные места. Причем, еще задолго до логичного завершения беседы с радикально настроенным начальством. Просто из-за желания этого начальства выпустить пар.

В эти застойно-диетические времена применение ментом табельного оружия было большой редкостью. Даже в отношении самого нехорошего гражданина. Стрельба мента по человекам считалось супер-чрезвычайным происшествием. С обязательным докладом в любое время суток начальнику областного УВД. И в течение тех же суток министру МВД СССР. Министру, пусть и в общей сводке утром, но, тем не менее.

А тут, недавно начавший службу летёха, взял себе за привычку, как рябчиков, одного за другим стрелять советских граждан. И то обстоятельство, что эти советские граждане ни разу не эталоны строителей коммунизма, а скорее даже наоборот, мало кого волнует. Вдобавок, этот не укладывающийся в общепринятые прокрустовы рамки вьюнош, сейчас стоит и смотрит в глаза районным милицейским богам, ничуть не смущаясь встречных их взглядов. Не стесняясь ни собой содеянного, ни их должностного величия. Разрыв шаблонов и сбой программы в умах милицейских начальников наблюдались в данный момент невооруженным глазом. Хоть правым, хоть левым.

Собственно, на то и был мой нехитрый расчет. Собаки, когда они в стае, неизменно рвут убегающего. Потому мне и не хотелось, чтобы сгоряча начальники наговорили мне лишнего, пока я оправдываюсь. И, чтобы взысканий сходу не наобъявляли. Задолго до результатов служебной проверки. Пусть все разбирательства ограничатся рамками уголовного дела, которое будет вести Советская прокуратура. А уж с ней я как-нибудь, да разрулю.

— Чего молчишь, лейтенант? Сказать нечего? — вступил в разговор самоуверенный Захарченко. — Ну да, прокатило у тебя один раз, когда ты Воронецкого кончил, так ты что, думаешь, что тебе это всегда с рук сходить будет? Думаешь, что Василий Петрович тебя опять отмазывать кинется?

Ах ты ж, жучара! Отмазывать! Хер вы меня тогда с Воронецким отмазывали! Ни ты, ни Василий Петрович пальцем о палец не ударили! Сидели тихо, прижав уши и ждали, когда прокуратура и ИЛС дадут свою правовую оценку моим пострелушкам. Это я тогда сам себя отмазал, разработав и реализовав безупречную оперативную комбинацию с использованием специально подготовленного реквизита. Да еще так цинично и профессионально, что никто даже помыслить не отважился, что я тогда целенаправленно ликвидировал Толика-упыря. Ну, что ж, ладно, сука, держись, напросился!

— Никак нет, товарищ капитан, мне есть, что сказать! Докладываю, в гражданина Уткина я стрелял в результате и во исполнение нашей с вами договорённости! Вы просто запамятовали, Виталий Николаевич!

Продолжать я не стал, а наоборот, приняв вид недалёкого придурка-служаки, застыл, глядя перед собой преданно-прозрачными глазами.

— Т-ты чего это несёшь, лейтенант⁈ — зам по оперработе начал изображать дефективного заику из вспомогательной школы, — Какая еще нахрен у нас с тобой договорённость⁈ За собой меня утащить хочешь?

— Не хочу я вас никуда тащить, товарищ капитан, я не по этой части! Вспомните, вы же сами меня просили побыстрее раскрыть дело Толкуновых. Разве не так? — я с еще большей телячьей преданностью уставился на Захарченко.

— Ну так… И чего теперь? Людей направо и налево стрелять нужно? — не сдавался уже готовый впасть в отчаяние зам по опер. — Ты, Корнеев, не мудри, тут дураков нет! — главный начальник районных сыщиков отказался от развязной позы и сел на стуле ровно, как примерный школьник. И, ища поддержки у начальственных коллег, огляделся.